2015-05-26
308
Существует философское направление, которое позиционирует себя как научное и претендует на то, что оно конструирует образ идеального будущего на научной основе познавательного отношения к действительности. Это марксизм: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразовываться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое устраняет теперешнее состояние». Противники же марксизма критикуют эту заявку как «историцизм» (К. Поппер), а сам марксизм – как смесь научных и утопических положений. Э.Я. Баталов, придерживаясь марксистского подхода, противопоставлял «произвольно продуцируемому» идеалу утопии идеал, полагаемый в соответствии с объективными законами исторического развития, т.е. научно. Так, он считал, что «истинный» «идеал выступает как образ необходимого (совпадающего с желаемым) состояния общества, возникающего в результате разрешения существующих противоречий и естественно-исторического перехода от одной стадии его развития к другой»[95]. То есть идеалы, по Баталову, бывают истинными и ложными. Такой же точки зрения на идеал придерживался С.В. Туманов[96]. Но в таком случае идеал ничем не отличается от достоверного или недостоверного прогноза. Истоки подобных воззрений находятся в естественнонаучном характере детерминизма в историческом материализме, приводящем к принижению роли целевой детерминации [97], и, в частности, роли личностив истории[98]. Марксизм, однако, признает важность целевой детерминации во всех аспектах исторического процесса, кроме одного, который развивается объективно – аспекта развития производительных сил и смены производственных отношений, «социальной материи». Можно сказать, что истории еврейского народа, Франкского Королевства или династии Романовых лежат как бы в перпендикулярной по отношению к «социальной материи» плоскости. Так, история еврейского народа дает блестящие образцы роли целевой детерминации в истории, но она не имеет отношения к сущности исторического процесса - к смене общественно-экономических формаций[99]. Согласно марксизму, личность в состоянии определять лишь феноменально-событийное оформление сущности исторического процесса - развития производительных сил в рамках определенной системы производственных отношений, которое совершается с необходимостью, независимо от воли и сознания людей. Такой подход ведет и к подчинению ценностного отношения к действительности научному отношению, что мы и видим в случае Э.Я. Баталова.
Марксизм высоко ценит свой научный характер, однако, на наш взгляд, для марксистов научный характер теории определяется её соответствием конкретно-историческому идеалу научности – классическому. Говоря просто, если теория не обнаруживает объективные законы в истории, значит, она не отвечает идеалу научности. Так возникло представление об истории как естественно-историческом процессе. Но в настоящее время говорят о неклассическом и постнеклассическом идеале научности, не говоря уже о том, что перенесение естественнонаучного представления о наличии в истории объективных законов есть натуралистический редукционизм, несущий в себе опасность недоучета специфики общества как объекта исследования. Надо сказать, что даже в пределах марксизма история будет иметь такой характер не всегда: стихийное развитие сменится сознательным с началом «подлинной истории», в «царстве свободы». Мы же вполне допускаем, что до определенного момента история развивалась в форме естественно-исторического процесса. Однако механизмы исторического развития могут изменяться, что нашло отражение, например, в концепции «Эволюции эволюции» Лестера Уорда (1841—1913)[100].
Зададимся вопросом: поскольку само открытие Марксом законов естественно-исторического процесса стало социальным событием, не изменил ли его прогноз сам характер исторического процесса, исказив его естественный характер? Для исследования этого вопроса обратимся к пониманию соотношения свободы и необходимости в марксизме. В 3-й Главе книги «Материализм и Эмпириокритицизм» Ленин цитировал энгельсовское понимание тезиса Гегеля о свободе как познанной необходимости: «Энгельс говорит: «Гегель первый правильно представил соотношение свободы и необходимости. Для него свобода есть познание необходимости. «Слепа необходимость, лишь поскольку она не понята». Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей <...> Свобода состоит в основанном на познании необходимостей природы господстве над нами самими и над внешней природой»...»[101]. Но если мы познали законы естественно-исторического процесса и у нас есть необходимые средства, то мы обрели возможности управления историческим процессом, «окультуривания» истории. В середине XIX могло казаться, что у буржуазии нет средствизбежать своей судьбы, и потому знание этой судьбы никак её не вооружает.
Но при наличии у буржуазии адекватных информационных, финансовых и т.п. средств, исторический процесс изменить механизм своего развития, от «генезиса» естественно-исторического процесса перейти к «телезису» управляемой истории, или к гибриду «генезиса» и «телезиса»[102]. Это означает, что если раньше развитие социализма шло от утопии к науке, то ныне, в соответствии с законом отрицания отрицания, актуальным становится развитие социализма от науки к гносеоутопии.
Нельзя сказать, что вопрос о влиянии прогноза Маркса на открытые им законы естественно-исторического процесса не поднимался в советское время в исследовательской литературе. Так, был переведен с немецкого языка сборник работ А. Бауэра, В. Эйхгорна и др. «Философия и прогностика», в которой анализировалась, в том числе, и такая проблема: как можно говорить об объективных законах исторического развития при наличии информационной обратной связи между прогнозом и социальной деятельностью? Однако авторы, на наш взгляд, не дали убедительного решения этой проблемы.
Независимо от характера исторического процесса необходимо признать известную автономию полагания идеала от науки.
