Сахалинский период (июнь 1926—июль 1928 г.) имел огромное значение в становлении этнографа и лингвиста Крейновича. В эти годы он приобрел бесценный опыт проведения полевых исследований и общения с людьми иной культурной традиции. Именно на основании собранных в те годы материалов спустя почти 45 лет была написана и опубликована великолепная этнографическая работа — книга «Нивхгу».
Нивхи, исконные жители низовьев Амура и острова Сахалин,были оседлыми рыболовами и охотниками на морских и лесных животных, занимались собирательством. Потомки древнейшего населения этих мест, они сохраняли в культуре и социальной организации много архаичных черт, одновременно заимствовав некоторые культурные особенности у своих соседей — айнов,тунгусо-маньчжурских народов. К тому времени, когда Юрий собрался ехать на Сахалин, о нивхах и других народах Дальнего Востока, благодаря подвигам и трудам российских офицеров Г.И.Невельского, Н.К.Бошняка, Д.И.Орлова, ученых-исследователей Л.И.Шренка, Б.О.Пилсудского, Л.Я.Штернберга, были собраны богатые и разнообразные, но отнюдь не исчерпывающие материалы.В годы пребывания Крейновича на Сахалине нивхи (гиляки)сохраняли свои традиции: они вели размеренный образ жизни, рыбачили и охотились, почитали духов природы, родовых предков, проводили обрядовые праздники. В многочисленных нивхских деревеньках и сезонных стойбищах повсюду слышна была только нивхская речь, и любой желающий смог бы выучить тогда этот удивительный и своеобразный язык. По воспоминаниям самого ученого, многие нивхи в те годы очень плохо говорили по-русски, а то и вовсе не говорили. Начинающему этнографу повезло. Он получил уникальную возможность увидеть традиционное нивхское общество изнутри.Приехав на Сахалин, Крейнович хотел скорее приступить к изучению языка и сбору этнографических материалов, но должен был совмещать занятия наукой с работой в Сахалинском революционном комитете в качестве помощника уполномоченного по Охинскому району. Он писал Штернбергу: «...больше всего меня смущает широта, неопределенность и размах работы моей среди туземцев. Ведь это не шутка, работать по изменению всего хозяйственного уклада, то есть надо помочь им вылезти из нищеты...».
|
|
Менее чем через полтора месяца он переходит на работу завхозом, затем воспитателем туземной школы-интерната в национальном селении Хандуза. Дело в том, что работа в ревкоме не только отвлекала от научных занятий, но и требовала больших нервных затрат, особенно от такого человека, как Крейнович.Для Юрия в то время были характерны перепады настроения, и он нуждался в постоянном одобрении и поддержке. Редкостная увлеченность сочеталась в нем с самомнением, связанным, по-видимому, с исключительными способностями к изучению языков — ему легко давалось то, на что у других ушли бы годы тяжелого труда. Сам Крейнович понимал особенности своего характера и психики: ««...» все не так, быть может, уж плохо, если бы не моя нервозность, которая из мухи слона делает». В другом письме к Штернбергу он писал: «Скоро я моей богине Неудаче сложу гиляцкую молитву и стану приносить ей в жертву пучки серянки, табак». А повод был — «разошелся, не застал информатора». Он явно недооценивал проделанную работу, полагая, что за 2 месяца ничего не сделано, в то время как в письмах встре
|
|
чаются тексты на обоих языках! «Я понял теперь, что такое полевая работа и какие трудности она представляет. Самое тяжелое — это все же язык вначале, а затем не менее тяжелый сбор фактов и постоянная проверка их». Попав в деревню Хандуза, расположенную на берегу одноименной речки, впадающей в залив Чайво на северо-востоке острова, где было всего несколько одноэтажных домов, он обнаружил, что в школе-интернате жили и учились дети эвенков, уйльта (ороков), якутов и почти не было детей нивхов, несмотря на то что нивхи населяли берега залива. Одной из задач Крейновича как молодого специалиста стало привлечение их в интернат, хотя условия жизни в интернате были тяжелыми и дети часто болели. В первую зиму его пребывания на берегу залива Чайво разразилась эпидемия кори, которая свалила не только школьников, но и взрослое туземное население. На руках молодого воспитателя умирали маленькие воспитанники интерната. Сам Крейнович тоже заболел воспалением легких и долго не мог оправиться от болезни. В суровых климатических и бытовых условиях у него началось обострение туберкулеза. Вскоре он вновь возвращается в ревком, где работу Юрия курировал секретарь Сахалинского ревкома А.Ильин. В письме под грифом «секретно»от 18 ноября 1926 г. из Александровска он напутствовал молодого уполномоченного по туземным делам: «Ваша работа в основном должна сводиться к следующему: не допускать кабальных сделок. Выяснять все случаи закабаливания. Главной задачей является то, чтобы по возможности больше добытой пушнины было сдано в факторию, а не ушло в другие руки. Необходимые с Вашей точки зрения мероприятия по организации и защите интересов туземце представляйте в ревком. Как задание ставится составление наиболее полных туземных словарей,которые бы своим построением и содержанием могли дать возможность средне владеть разговорным языком туземцев».Представитель Комитета Севера по Дальневосточному краю К.Я.Лукс помог молодому человеку и словом и делом. Весной 1927 г. он ходатайствовал об отправке Крейновича в санаторий «Олентуй» в Забайкалье из-за обострившегося туберкулеза. После кратковременного отдыха и лечения Юрий вернулся на Сахалин. Он перебрался на западное побережье острова, где климат был несколько мягче, ездил оттуда в селения Тымовской долины, где организовал первый ликбез, агитировал нивхов создавать артели, выяснял их настроение.
Крейнович серьезно относился к своим обязанностям уполномоченного по туземным делам. Много километров прошел он пешком и проехал на собачьих упряжках и телегах по Сахалину, создавая туземные советы и агитируя за артели. Два года пролетели быстро. К 1928 г. на Сахалине было создано пять туземных советов: Висковский и Москальвский вРыбновском районе, Ныйский и Чирвинский в Рыковском районе и Чайвинский в Охинском районе. В июне того же года
планировалось закончить создание двух туземных советов в Александровском районе и довести советизацию туземцев Сахалина до 70%.На Сахалине Крейнович вел дневники и с первого же дня заносил туда свои наблюдения и впечатления. В общих тетрадях в толстых картонных обложках мелким почерком простым карандашом и ручкой почти каждый день он записывал беседы со стариками, новые нивхские слова, древние мифы и легенды, делал зарисовки разных этнографических объектов. Тексты и стиль этих сравнительно ранних дневников значительно отличаются от литературного текста и последовательности событий, изложенных в книге «Нивхгу». Постепенно он осваивал разговорный нивхский язык, чем приводил в восторг самих нивхов. «У меня, по-видимому хороший слух и хорошая способность копировки звуков их речи. Чурка и Плетунка <...> высокого мнения о моих способностях».
|
|
Человек другой культуры, он искренне пытался понять мировоззрение нивхов и зафиксировать его особенности: ел одну пищу с нивхами, спал в их домах, рыбачил, принимал участие в обрядах и праздниках, совершая жертвоприношения духам. Нивхи в шутку назвали его «сказочным начальником», и не только из-за его особого интереса к нивхским легендам, сказкам и преданиям, но и потому, что он читал им нивхские сказки, записанные еще Штернбергом, одновременно практикуясь в языке.Юрий просил нивхов рисовать разные сцены, раскрывающие их хозяйственные занятия и ритуалы. Это был взгляд изнутри на культурные традиции самих носителей этих традиций. В архиве ученого сохранились рисунки «очень умного и приятного»нивха Керкера из стойбища Масхлаво на темы медвежьего праздника, охоты на морского зверя, разделки морских животных в стойбище, а также на темы мировосприятия нивхами Вселенной;есть в архиве и отдельные рисунки из жизни амурских нивхов. Лишь малая часть собранных уникальных материалов была опубликована в 30-е годы. Л.Я.Штернберг живо интересовался успехами своего ученика. В письмах он сообщал университетские новости, спрашивал о собранных материалах, давал советы и рекомендации по теме исследования. Известие о смерти Льва Яковлевича в августе 1927 г. застало Крейновича в дороге. 28 июля 1928 г. производственная практика на Сахалине окончилась, и Юрий уехал в Ленинград.