2015-05-26
797
Крейнович был арестован в ночь с 20 на 21 мая 1937 г. Ему только что исполнился 31 год. По навету малознакомых людей он был обвинен в участии в троцкистско-зиновьевской шпионско-террористической организации, связанной с японской разведкой, и шпионаже в пользу Японии. Эту мифическую организацию с «филиалом» в Институте народов Севера якобы возглавлял умерший в начале 30-х годов председатель Дальневосточного Комитета Севера К.Я.Лукс. «Спиридонов, видимо после тюремных побоев, оговорил почти весь преподавательский состав Института народов Севера. На основании его показаний были арестованы Я.Кошкин, А.Форштейн, Е.Крейнович, К.Шавров и другие североведы».Арест перевернул всю жизнь ученого. Незадолго до этого, будто чувствуя грядущие испытания, он расстался с Н.Г.Шпринцин. Все его научные материалы (статьи, полевые дневники) находились сначала у его сестры Эсфири. Но вскоре она отказалась держать их в доме, и тогда Шпринцин взяла их к себе и хранила все годы заключения Крейновича. За то что она сберегла его материалы и возвратила их через много лет в полной сохранности, Ерухим Абрамович был ей бесконечно благодарен.Крейнович предпринимал отчаянные попытки найти правду.
Арест казался ему недоразумением и чудовищной ошибкой. Спустя год, 5 августа 1938 г., он обратился с жалобой к Генеральному прокурору СССР. На тридцати девяти страницах двух школьных тетрадей Крейнович изложил всю жизнь. Он описал также допросы и пытки, которым подвергался в тюрьме.
«Меня взяли на допрос и держали на нем 190 часов. Восемь суток я пробыл на допросе без сна и отдыха. Лишение сна и пищи, быть может, не было бы столь тяжелым, если бы оно не сопровождалось унижением и потрясениями психики, которые были ужасней всего. На третий день допроса у меня стала кружиться голова. Я стал засыпать. Меня по нескольку раз в сутки стали водить в уборную и там под краном поливать мою голову водой. Голова стала тяжелой, мысли стали путаться. Крики следователей продолжались беспрерывно, в особенности ночью. На седьмые сутки допроса со мной стало твориться что-то ужасное.Моментами я переставал владеть речью и мыслью. Я начинал говорить, а затем моя речь переходила в бред, в нечленораздельное мычание. Потом в глазах стали проваливаться части стен и на меня из провалов набегала тьма. Это было самое ужасное, что мне пришлось испытать». Вероятно, документ так и не попал к прокурору, поскольку ответа на него не последовало. Суд приговорил его к десяти годам тюремного заключения по ст. 58, п. 10—11 с поражением в правах на пять лет. Другие же, проходившие с ним по одному делу, были приговорены к расстрелу, среди них Я.П.Кошкин (Алькор), Н.И.Спиридонов (Текки Одулок).Начались годы испытаний в сибирских лагерях. О колымских лагерях, куда попал Ерухим Абрамович, шла дурная слава: ледяной холод, голод, рабский труд до изнеможения, смерть. Страшная атмосфера ломала людей. Вскоре Крейновичу все же разрешили занятия языком с северянами и перевели в Магадан. Там был не столь строгий режим. Он стал работать санитаром в лагерном медпункте. Дабы не терять времени даром, начал делать конспекты по медицине, составил справочник фельдшера с описанием симптомов разных болезней и первой помощи. В 1944 г. Окончил шестимесячные фельдшерские курсы при больнице Магаданлага.По вечерам к нему пускали заключенных северян,с которыми он занимался языками.В заключении, им были собраны прекрасные лингвистические материалы от юкагиров, коренных жителей реки Колымы. Много позже результаты его исследования по этнографии тундровых юкагиров были опубликованы на английском языке в журнале "Arctic Anthropology". Он интересовался языками ительменов-аборигенов Камчатки, эвенов и смешанного населения Охотского побережья. В период заключения в1943—1944 гг. ученый собрал материалы по диалекту эвенского языка, которые затем передал исследовательнице эвенского языка Л.Д.Ришес. После освобождения из лагеря в 1947 г. Е.А.Крейновичу не разрешили жить в больших городах. Он работал над собранными в лагерях материалами и облек часть из них в рукопись новой диссертации. Материал был настолько оригинален, нов и незауряден, что его кандидатскую диссертацию по юкагирскому языку, который он изучал в годы пребывания на Колыме в Магаданлаге, представили к защите на Ученом совете Института языкознания АН СССР. Защита диссертации, состоявшаяся в феврале 1949 г., прошла блестяще. По сути, это была его вторая диссертация. Первая, написанная еще до ареста, по фонетике нивхского языка, так и не была представлена к защите. Крейнович много раз обращался с заявлениями о реабилитации, но ему постоянно отказывали. Некоторые крупные ученые хлопотали перед властями о реабилитации своего коллеги.Академик И.И.Мещанинов в обращении к председателю Верховного суда СССР отмечал: «Поскольку работы Е.А.Крейновича дважды поступали ко мне на отзыв из МВД, я прошу Вас обратить особое внимание на его ходатайство. Он не прерывал работу и в трудовом лагере, где его занятия над языками встретили полную поддержку со стороны администрации лагерей, что дало ему возможность там же написать серьезную научную работу. Эта его работа с разрешения Высшей аттестационной комиссии (осведомленной о всех деталях дела) была допущена к защите на ученую степень кандидата филологических наук. Решение о присуждении искомой степени было единогласным. Е.А.Крейнович, как редкий специалист по северным языкам СССР, принадлежит к числу лиц исключительно полезных в области изучения этих языков». Но вскоре после освобождения, в 1949 г., последовал второй арест и ссылка в Сибирь. Не выдержав нового ареста, Крейнович решил вскрыть себе вены и уйти из жизни, но сосед по камере спас его, позвав на помощь. Возможно, попытка самоубийства повлияла на смягчение приговора, и его отправили в дальнюю ссылку на Енисей. В Игарке он работал фельдшером здравпункта местного лесокомбината. В 1951 г. экстерном окончил Красноярскую фельдшерскую школу и успешно сдал экзамены. В ссылке Ерухим Абрамович продолжил заниматься любимым делом, благо что на Енисее и его притоках жили кеты, численностью чуть более тысячи человек, рыболовы и таежные охотники, говорящие на редком изолированном языке. Позже, восстановившись на работе в академическом институте, он ездил в полугодовые экспедиции в самые отдаленные селения кетов на реке Сым. По результатам многолетних полевых работ он составил словарь кетского языка, состоящий из 25 тетрадей, объемом 372 листа. В 1953 г. в стране наметилось ослабление репрессий, но до настоящей оттепели еще было далеко.
Это позволило ему переехать в Ленинград и восстановиться на работе в Ленинградском отделении Института языкознания АН СССР. Он был незаслуженно обвинен в плагиате, с которым ученый не мог примириться. «Слух», распространенный вдовой Л.Я.Штернберга С.А.Ратнер- Штернберг о том, что его ученик Е.А.Крейнович в годы работы с архивом своего учителя воспользовался его научными записями и «украл» у него лексические нивхские материалы, с середины 30-х годов упорно держался в научных кругах Ленинграда. Спустя много лет после смерти исследователя, разобрав его архив, можно уверенно сказать, что Крейнович был честен в науке по отношению к себе, своим информантам, коллегам и учителям. В рукописи «История моего отношения к гиляцкому лингвистическому архиву Л.Я.Штернберга» он с болью описал искаженные события и свою работу над архивом учителя, убедительно опроверг все домыслы. Он начал добиваться восстановления правды и признания научных заслуг в отношении другого исследователя аборигенов Сахалина, товарища Штернберга по сахалинской каторге,незаслуженно забытого Б.О.Пилсудского, когда обнаружил новые неопубликованные материалы о нивхской культуре. Блестящий доклад Крейновича на годичной сессии Института языкознания об обнаруженных им записях любовных лирических песен нивхов,сделанных в конце XIX в. Б.О.Пилсудским, произвел большое впечатление на ученых. Эти фольклорные тексты стали публиковаться Сахалинским краеведческим музеем лишь с 1997 г. в издании «Известий Института наследия Бронислава Пилсудского». Своеобразным спасением стал брак Юрия Абрамовича с Галиной Александровной Разумниковой в 1965 г. Они прожили вместе двадцать лет, поддерживая друг друга.
