III. Замечания о языческом славянском богослужении вообще, а в особенности в России

Религиозные основания у всех славян были одни, что видно из сходства нынешних народных обрядов, празднеств, поверий и гаданий; но в частном развитии религия славянская была разнообразна. Нам несомненно говорят, что у прибалтийских славян были капища или храмы, было жреческое сословие. Но нет следов ни того, ни другого у русов, поляков и чехов. Нестор говорит, что у русов в Киеве стояли идолы на холме, а о жрецах и храмах — нет ничего. При описании обращения в христианство русских, польских и чешских славян нигде не говорится об оппозиции жрецов и об истреблении капищ. В песне «Забой, Славой и Людек» описывается борьба язычников с христианами в Чехии, и, кажется, если где, то там должны бы мы были встретить жрецов и капища, а между тем и там нет ничего: идолы стояли в священной роще; там совершали им жертвоприношения, там молились. И в уставе князя Владимира запрещается молиться у воды или урощения, но не в капищах (Карамз., т. I, пр. 505, стр. 483). Известный почтенный наш археолог Зориан Ходаковский хотел во что бы то ни стало найти капища и жрецов в языческой России. Он полагает (между множеством других доказательств), что храмами у наших предков были городки, или городища, те небольшие земляные насыпи с входом внутрь, обыкновенно полукруглые, которые встречаются в разных местах России. Относительно жрецов Ходаковский думает, что слово князь однозначительно с словом ксендз, и доказывает тем, что в литовских бумагах русских священников называют попами, а латинских — князьями. Он видит жрецов в договоре Олега в «светлых князьях, сущих под рукою великого», и полагает, что если они не участвовали в походе, то значит они были жрецы, и самому великому князю приписывает значение духовной особы, потому что Нестор, говоря о холме, на котором стояли идолы, сказал, что там «творили требы князь и людие» (Русск. историч. сборн., т. I, кн. 3, стр. 1-109; ibid., т. III, кн. 3, стр. 199-229). Но все городки и всякого рода земляные фигуры еще не могут быть непреложно признаны славянскими; кто может доказать, что другие народы не делали подобных, особенно тогда, когда они попадаются в восточной России, где жили финны, более еще чем в юго-западной, где издавна обитали славяне? Слово город не может быть принято исключительно в смысле храма, ибо город означает у славян вообще всякий круг или загоро- /253/ женное место; оттого и сад — верт — называется вертоград, оттого и круглый хоровод называется городок; и венок носит название города, и женский головной убор город. С этим согласен сам Ходаковский. Городки или земляные фигуры могли быть пригодны для богослужения менее, нежели для защиты от неприятелей, в случае внезапного нападения, для засад и для укрывания хлеба; а что славяне так поступали, это нам известно. Относительно жрецов, хотя князь творил требу, но ее творили и л ю д и е; итак, это не было исключительно принадлежиостию князя. По моему мнению, у славян не было жрецов, но, как у народа сугубо патриархального, каждый отец семейства имел право приносить с родом своим жертвы и воссылать пред всеми моления. Из Гельмольда мы знаем, что несмотря на видимое существование духовного класса у прибалтийских славян, приносить жертвы мог всякий; так в святилище Прове допускались все те, которые изъявляли желание приносить жертву. Но так, как и в гражданских делах старейшины — Patres familiarum — у жизнеописателя Оттонова (Vit. Sanct., 9), владыки у чехов имели первенство на вече, заведывали порядком, решали недоумения, составляли высший правительственный класс народа, то без сомнения они первенствовали и в богослужении. Оттого и в Краледворской рукописи, в песне о Забое, Славое и Людеке, говорится, что приносил богам жертвы отчик (отец). А так как у славян в язычестве князь в общине имел такое значение, какое каждый отец семейства, владыка в своем роде, и как значение основалось всегда на том же праве первородства и патриархальной власти, то и князь в отношении общины или державы первенствовал в богослужении, совершал жертвоприношения и воссылал моления всенародно как священник тогда, когда дело касалось целой общины; подобно как отец или владыка священнодействовал тогда, когда касалось его рода. Вот отчего у Нестора сказано: творяху требы князь и людие. Я полагаю, что даже и в прибалтийской славянщине значение жрецов имело такое же основание, ибо Дитмар называет такие лица назначенными к святилищу. Стало быть, голос народа участвовал при избрании жреца, а поэтому, значит, там не было касты. Мы уже знаем, что теперь в Малороссии отправляется обряд, весьма сходный с обрядом при храме Свентовита; этот обряд отправляется отцом семейства; не мудрено, ежели и жрец Свентовита был старейший из отцов семейств. Власть жрецов, говорит Гельмольд, так велика, что и царь меньше почитается, нежели жрец. Но что значит у Гельмольда царь? Мне кажется, что, верно, воевода, а настоящий царь, или князь, и есть-то жрец. Но тем не менее эти /254/ отцы семейства, заведуя храмом, составляли уже как бы особенное сословие, ибо обманывали народ суевериями, гаданиями, явлениями для своей выгоды и держали втайне свою науку.

В прибалтийской славянщине богослужение носило правильный образ: жрецы имели белые богослужебные одежды, свои особенные термины и слова, священные палки, которыми они значительно ударяли в землю. Мы не можем ни утверждать, ни отрицать существования таких обрядов в прочих странах славянщины, хотя вероятно, что и у нас в России были положенные обряды, которые переходили от поколения в поколение, и так составляли богослужение. Это видно из нынешних народных обрядов; ежели они дошли до нас чрез столь долгое время, то должно предполагать, что они были нечто правильное. Однако религия славянская, хотя человечески разумная, благородная, доходила даже до грубого фетишизма в народе. По сказанию Ибн-Фоцлана (Ibn-Fotzl., 9), русы поклонялись истуканам и клали у подножия их съестные припасы, думая, что все то поедается богами, когда в самом деле расхватывают птицы. В песне о Забое, Славое и Людеке отец приносит богам есть. Впрочем, как у славян были священные птицы и притом самые боги, как видно из мифа о кукушке, превращались в птиц, то, может быть, русы в самом деле кормили птиц, и араб несправедливо заключил, что пища предназначена для деревянных богов и похищена птицами.

Относительно того, были ли в России храмы, мы, основываясь на известиях летописных и других памятниках, должны сознаться, что не можем признать их существования, но однако не можем и отрицать. Вообще храмы языческих народов значили не то, что теперь у нас церковь; храмы не стояли в каждом селе, а находились в немногих местах, почитавшихся особенно священными. Гельмольд говорит, что вся славянщина стекалась к храму Свентовита; вероятно, что русские славяне туда ездили, но, быть может, и в России было несколько таких храмов.

Нестор вообще мало распространяется о язычестве славян русских. Мы узнаем из него, что Владимир поставил на холме возле двора теремного истукана Перуна с серебряною головою и золотым усом, Даждьбога Хорса, Стрибога, Симаргла и Мокошь (Нест., Полн. собр. русск. лет., т. I, 34). Я уже выше объяснил, что Перун и Даждьбог суть наименования светоносного существа. Стрибог называется в «Слове о полку Игоря» дедом ветров, а в малороссийских сказках мы встречаем ветрова батька: это дух, олицетворенный ветер. Мокошь, как я уже сказал выше, значило воду. Что касается до Симаргла — я не в силах объяснить этого чуждого и, /255/ верно, испорченного названия. Хорс объясняется из персидского языка: Корш или Коршид — значит солнце. Но, может быть, слово Хорс однозначительно с крас-красный. У Нестора оно, по-видимому, относится к Даждьбогу, ибо слово это не отделено от слова Даждьбог союзом и, подобно другим наименованиям. В «Слове о полку Игореве» говорится, что чудодейственный Всеслав добежал «до кур Тьмуторакань великому Хърсови путь прерыскаше». То есть до пения петухов он прибыл в Тьмуторакань, опереживая Хорса, то, что является после пения петухов, т. е. солнце. Персидское слово легко могло зайти к нашим предкам при сходстве светопоклонничества персов и славян еще в глубочайшей древности. Кроме этих богов Нестор упоминает о Волосе, называя его скотиим богом; в «Слове о полку Игоря» он назван Белесом, а Боян ¹⁵⁵, поэт, его внуком. Сабинин ¹⁵⁶ полагает, что это бог богатства (скот — значит богатство) физического и духовного, равнозначителен с Дием ¹⁵⁷ и однознаменателен с Перуном. Глинка ¹⁵⁸ производил Велес от велий, Руссов ¹⁵⁹ и Вельтман ¹⁶⁰ видели в нем ассирийского Бела: Бел был тоже божеством животных. Решительно отказываюсь от толкования, ибо не вижу никакой пользы путаться в догадках. Конечно, это или одно из знаменований света, или дух — покровитель стад, которого значение перенесено впоследствии на св. Власия ¹⁶¹.

Хотя Нестеровы боги, по-видимому, отличались от божеств других славян, но так как мифологические названия были коллономинациями ¹⁶² одних и тех же существ, то несправедливо мнение тех, которые хотят отделить русскую мифологию от мифологии других славян. Кроме истуканов, поставленных на холме Перуновом, славяне русские имели еще обширнейший запас мифологии, ускользнувший от летописцев. Мы уже знаем наверное, что славяне русские чествовали Ладу, матерь-природу, и бога-света под мужским таким же именем, хотя у Нестора нет этих имен. Кроме сих имен, в песнях есть множество урочищ в России, напоминающих название Лады и Лада: в одной новгородской губернии Ходаковский насчитал их девять: там же он сосчитал шесть, напоминающих эпитет Лада-Лелис-светлый. По известиям того же достойного археолога, у нас существуют названия Белобоги, Чернобоги, Белославы, Чернославы, Радогосты, напоминающие Белбога, Чернобога и Радогоста: доказательство, что прибалтийские божества были нам не чужды. Притом есть у нас еще несколько таких, которые указывают на бытие вовсе неизвестных мифологических существ, например: Радобуж, Xотобуж, Любуж, Жедобуж, при переводе на теперешний язык Рад Божий, Любо - Божий, Хоти - Бо - /256/ жий, Жад - Божий: можно предполагать существование каких-то Радо - богов, Любо - богов, Хоти - богов, Жадо - богов. Если мы прибавим ко всему этому сходство обрядов других славян с нашими, а в особенности сходство между гаданьем посредством коня при храме Свентовита и нашим святочным, сходство между праздниками жатвы в Арконе и обычаем в Малороссии пред рождественскими святками, то несомненно признаем: 1) что наша мифология была несравненно полнее, чем ее представил Нестор; 2) что наша мифология имела тесную связь с мифологиею западных славян, так что в существе она была одно и то же.