Что должна исследовать культурология

Представляется очень важным четко определиться с объектом научных исследований культурологии. Разумеется, это вся культура, относящаяся ко всем эпохам, сословиям, типам, отраслям деятельности. Но...

В исследовании бесписьменных культур (первобытных и «низовых» культур аграрного общества – крестьянской и городской плебейской) безусловное первенство принадлежит антропологии, археологии и фольклористике. Бесписьменная культура – это «культура жеста и поступка», которые манифестируют основное смысловое и символическое содержание жизни соответствующих социальных слоев, связанное в первую очередь с проблемой нормативности, соответствия обычаю. Все это требует очень специализированных методов изучения. Какой-либо вклад культурологии, не ведущей самостоятельных полевых исследований, в изучение этого типа культуры заметен только на уровне высоких теоретических обобщений материала, добытого и первично обработанного (описанного, атрибутированного) антропологами, археологами, фольклористами.

Культура письменного общества (правящих слоев аграрного общества и основных социальных страт индустриального) эффективно исследуется фи­лологией и искусствознанием. Это «культура слова, культура текста», в котором запечатлено ее основное смысловое и ценностное содержание, а также хорошо вербализируемого художественного образа (смыслы и символические подтексты которого можно передать словами). Это культура преимущественно интеллектуального мировосприятия. И применительно к письменным культурам культурология не ведет непосредственных фактурных исследований, а базируется на результатах филологических и искусствоведческих изысканий; и здесь ее научный вклад представляется сравнительно второстепенным, как правило, не выходящим за рамки наиболее умозрительных теоретических обобщений.

Но никакие науки не в состоянии составить конкуренцию культурологии в исследовании постписьменной (экранной, аудио-визуальной) культуры, проявляющейся в современном, преимущественно массовом ее слое (отчасти и в элитарном). Культурология – это в первую очередь наука об «актуальной культуре» (имеется в виду степень ее актуальной социальной востребованности), в частности о культуре постиндустриального/информационного общества или обществ, находящихся в процессе перехода к постиндустриальной/ информационной стадии развития. Как представляется, основным «смыслонесущим текстом» этой культуры является эмоциональное, а не интеллектуальное восприятие мира и выражение этого впечатления в разных формах. Недаром такое значимое место в современной художественной культуре заняла эмоциональная популярная музыка. Именно такое выраженное эмоциональное впечатление в наибольшей мере стимулирует культурные предпочтения потребителя. Это «культура эмоционального выплеска, крика-смеха-плача»[46], выражаемого самыми разными способами (не обязательно звуковыми, но и визуальными, мануальными и др. и не обязательно в художественных формах), культура эмоционального мировосприятия и солидарности, основанной на возможности совместного эмоционального самовыражения. Она лежит в основе социальных объединений потребителей этой культуры (поклонников, болельщиков, любителей, фанатов, собирателей и пр.), которых она объединяет именно ощущением единства в эмоциональном порыве, удовольствии, кайфе, и влияние которых на процессы культурного производства приняли ныне беспрецедентный масштаб[47].

Разумеется, это не означает, что в «культуре жеста» не было эмоций или что в «культуре крика-смеха-плача» нет мысли. Все эти составляющие полноценно присутствуют во всех типах культур. Речь идет только об относительном преобладании в каждом культурном типе того или иного начала, стимулирующего повышенный потребительский спрос.

Именно в изучении современного социокультурного материала, выраженного в формах экранной, аудио-визуальной культуры, культурология является наиболее обеспеченной и теоретически (аналитическая проработка проблем «актуальной культуры» ведется очень активно и имеет несомненные достижения) и, в существенной мере, фактологически. Ее основными информационными каналами являются СМИ, постоянно публикующие необъятно богатый и вполне отражающий реальное положение дел материал по проблемным сюжетам современной культуры и ее трансформациям, и социальная статистика, информирующая о социальных процессах, тенденциях и формах их проявления, имеющих место в обществе. Аналитическое соотнесение данных, полученных по обоим этим каналам, особенно важно, поскольку совершенно ясно, что любые изменения, происходящие в культуре, теснейшим образом связаны и с определенными изменениями в социальных характеристиках общества, которые, среди прочего, стремится отследить культурология. Здесь представляется особенно значимым не непосредственное сравнение данных, характеризующих разные аспекты культурной и социальной жизни, а компаративный анализ динамики развития и того и другого, направленности этой динамики, ее интенсивности и пр. Есть все основания полагать, что наблюдаемая ситуация в культуре (разумеется, понимаемой шире, нежели только художественная жизнь) является важ­нейшим источником информации (симптомов болезни), по которой можно составлять достоверный анамнез социального состояния общества.

В каком-то смысле культурология – это одно из наиболее концентрированных проявлений тенденции «превентивного переживания будущего», свойственного современной культуре, осмысления современности не с точки зрения оценки степени ее соответствия эталонным образцам культуры прошлого (традиционности), а в аспекте определения ее перспективности для грядущего развития, культурного проектирования с учетом предстоящих социальных коллизий. Такая интеллектуальная, научная и художественная переориентация интересов с прошлого на будущее, от сакрализации и мифологизации собственного исторического опыта к дискуссии по поводу возможностей своей социальной потенции в целом стала заметной в культуре на заключительном этапе индустриальной эпохи (в Европе примерно с середины XIX века) и начала доминировать при переходе к постиндустриальной стадии развития (с последней трети ХХ века[48]). Существенная часть того, что происходит в современной культуре, является своеобразной подготовкой к культурным и социальным событиям и процессам завтрашнего дня, предчувствием их, превентивным переживанием, «репетицией предстоящего концерта»[49]. Изучением этой новой культурной тенденции, ее выявлением и анализом в существенной мере и занята культурология.

И в этом видится еще одно принципиальное, парадигмальное отличие культурологии от иных наук о культуре. Иные науки в основном изучают культуру как традицию, как взаимосвязь настоящего с прошлым и ориентированность на него как на универсальный эталон. Культурология же в основном изучает культуру как тенденцию, как взаимосвязь настоящего с будущим, как предвосхищение его во всем драматизме социальных проблем, которые оно принесет.

Следует сказать, что в современных культурных процессах наблюдается один тренд, вызывающий большую тревогу, и в исследовании которого культурология может сыграть значимую роль. В специальной научной литературе в последние десятилетия все чаще поднимается вопрос о специфическом «культурном кризисе», разворачивающимся в мире в последние десятилетия[50]. При этом имеется в виду кризис не столько в производстве культурных форм, сколько в их востребованности потребителем (особенно, когда это касается форм традиционной и классической культуры). Это кризис культурного потребления. И причина этого видится не в каком-то «раскультурива­нии» населения, переставшего интересоваться культурой, хотя падение интереса современных горожан к формам традиционной и классической культуры на фоне возрастающего интереса к культуре массовой стало уже самоочевидным. Но наблюдаемое падение интереса (изменение культурных предпочтений) является только следствием. Причина же видится в общем кризисе национального культурного сознания, национальной культурной идентичности, охватившем современные развитые страны[51].

В Западной Европе[52] это обусловлено множеством причин: как объективных – процессами глобализации и доминированием массовой культуры, насаждающей по преимуществу национально безликие[53] или национально эклектичные, гетерогенные культурные формы, так и субъективных – государственной политикой мультикультурализма, которая в существенной мере размывает национальную культурную гомогенность социальной среды западноевропейских стран. В России важную роль в активизации этой тенденции играет фактор распада СССР и потери населением чувства солидарности в качестве «единого советского народа», хотя и политика мультикультурализма в нашей стране тоже проявляет свои «странные» результаты. На улицах Парижа европейские лица уже стали встречаться только изредка, а молитвенные коврики мусульман расстилаются даже на проезжей части городских авеню. В США при рассмотрении в суде уголовных дел учитывается, не являются ли совершенные преступные действия (скажем, убийство неверной жены) частью этнических культурных традиций подсудимого, что порою служит основанием для его оправдания[54]. Значимыми культурными учреждениями России стали руководить выходцы из кавказских аулов, весьма далекие от знания контекста и норм русской (или шире – христианской) гуманитарной культуры, и т.п.

В этих условиях людям становится все труднее четко определиться в том, к какой нации они принадлежат (не к этносу, а именно к нации) и на каких культурных основаниях базируется их солидарность с социальным окружением. И государственная власть не может предложить им никакого вразумительного объяснения наблюдаемой национально-культур­ной ситуации и новых оснований для национальной самоидентификации. Понятно, что самоидентификация в обязательном порядке должна включать в себя различение «нас» и «их». Но на каких основаниях проводить это различение так, чтобы оно не трансформировалось в отторжение, а в каких-то пределах подразумевало и определенную степень, если не интеграции, то хотя бы солидарности «нас» и «их», мы еще не знаем.

В этих условиях образовавшуюся лакуну начинают заполнять тенденции культурной архаизации[55]. Универсалисткое национальное культурное сознание, столь характерное для индустриальной эпохи и по существу «отменяющее» этническое происхождение человека и заменяющее его актуальной национальной принадлежностью, ослабевает в своем влиянии. Оно начинает вытесняться локальным этническим, религиозным, сословно-группо­вым сознанием, обращенностью к истории и поиску оснований для солидарности в ее опыте. Характерная для национального мироощущения устремленность в будущее («национальная мечта») начинает подменяться акцентированным воспеванием прошлого, безостановочным празднованием юбилеев и былых побед. Одной из форм поведения людей в ситуации такой «культурной денационализации», становится их стремление замкнуться в «малых культурных группах», в этно-племенных и конфессиональных общинах, этнических землячествах, сословных структурах (по типу казачества) и т.п.

Разумеется, эта тенденция культурной архаизации становится актуальной не для всего населения. Она особенно характерна для той его части, которая не выдерживает (квалификационно, профессионально или эмоционально) полноценной социальной конкуренции в современных условиях. Скажем, выходцам из деревень трудно соперничать на площадке социальной самореализации с психологически более мобильными и пластичными потомственными горожанами. Для этих людей обращение к формам и ценностям архаической и традиционной культуры становится определенной психологической ком­пенса­цией низкого уровня их социальной востребованности. Акцентированное мемориальное сознание и обращенность к традиционной культуре становятся своеобразной «индейской резервацией», укрывающей социальных аутсайдеров от нестерпимого шума современности. Традиционализм превращается в этнографический (а иногда и социальный) «зоопарк», привлекающий иностранных туристов своей экзотикой.

Это серьезнейшая социокультурная проблема нашего вре­мени, с которой, видимо, не удастся справиться только методами политического контроля и управления (тем более в России, где государство само «подыгрывает» подобным стихийным тенденциям культурной архаизации) и в которой навряд ли какая-то иная наука сможет разобраться так глубоко, как это может сделать культурология. Анализ состояния современной национальной идентичности (а соответственно и социальной эффективности культурной политики национальных государств) и поиск оснований для новой российской идентичности, отвечающей требованиям времени и перспективам развития по тому сценарию, который мы сознательно выбрали, – это прямая задача культурологии, в которой она может оказаться востребованной, как никакая иная область знания.

Сейчас культурология в существенной мере направлена на исследование культурного прошлого. Казалось бы, почему бы и нет? Но... История, антропология, археология, филология и искусствоведение, исследующие культурное прошлое посредством эмпирического обнаружения, описания, атрибуции и анализа всякого изучаемого явления в его конкретно-исторической реальности и уникальности, приносят и столь же уникальное и достоверное знание о прошлом, чего не в состоянии сделать культурология. Последняя, в силу своих познавательных задач, как правило, не заостряет внимание на признаках этой уникальности и по существу занимается лишь типологизацией того, что было открыто в иных областях знания о культурном прошлом. Разумеется, и такое знание тоже очень ценно. Но все-таки это уже не эмпирическое знание, построенное на непосредственном исследовании изучаемых явлений, а лишь продукт их теоретических интерпретаций (т.е. знание по существу нарративное).

К тому же, не будем забывать, что культурология понимает и трактует культуру несколько в ином смысле, нежели перечисленные культуроведческие науки. Культурология интересуется культурой, прежде всего, в ее интегрирующей функции, как нормативным способом поддержания и обеспечения коллективных форм существования людей (реализацией их интенций солидарности). Здесь в качестве культуры понимаются все феномены сознания и поведения, тексты и образы, материальные объекты и сооружения и пр., которые непосредственно или опосредованно служат укреплению конструктивного и продуктивного характера коллективной человеческой жизнедеятельности и имеют в этом смысле универсальный характер. История, археология, антропология, филология и искусствоведение понимают культуру совершенно иначе, в ее национально, социально и религиозно дифференцирующей функции, разделяющей человечество на отдельные локальные сообщества (этносы, нации, сословия, классы, конфессии), специфические формы жизнедеятельности которых выражаются в их культуре и атрибутируются главным образом на основании этого своеобразия культурных черт. А это означает, что культурология и иные культуроведческие науки преследуют принципиально разные познавательные цели – в первом случае осмысление сущностного культурного единства человечества, во втором – изучение его формального культурного многообразия.

Другое дело, что в культурологии существует и особое направление –«историческая культурология» (сейчас пребывающая в «подпольном», неинституционализированном виде). Специфические признаки этого направления, принципиально отличающие историческую культурологию (как часть культурологической науки) от истории культуры (как части исторической науки), до сих пор так и не получили сколь-либо устойчивого определения, хотя на раннем этапе институционализации российской культурологии такие попытки делались[56]. Мне представляется, что историческая культурология отличается от истории культуры именно тем, что она не занимается исследованием уникального и своеобразного в исторических явлениях культуры. Она изучает исторические тенденции развития культуры и ее исторические типы, а не специфику ее конкретных частных проявлений, не описывает и не атрибутирует их. Т.е. историческая культурология, на мой взгляд, является в каком-то смысле «теорией истории культуры», тяготеющей скорее к философии истории, нежели к анализу исторической эмпирики.

В привязанности же культурологии к собственно исторической проблематике (в ее атрибутивной функции) видится по преимуществу проявление «генетической инерции», доминирование родственных связей культурологии с антропологией, филологией и искусствоведением, от которых она в свое время отпочковалась и от «диктата» которых над собой ей рано или поздно предстоит избавиться. На самом деле, основной предмет научного интереса культурологии – современность, актуальные тенденции культурного развития и прогноз на культурное развитие в обозримом будущем, в исследовании которых антропология, филология и искусствоведение могут сопутствовать культурологии лишь в каких-то ограниченных, частных аспектах. Выход культурологии из «дочернего» состояния по отношению к антропологии, филологии и искусствоведению, как представляется, является одной из актуальнейших задач развития культурологии как самостоятельной науки. Это тем более актуально, поскольку культурология по самой своей природе (как постнеклассическая наука) уже не может пребывать далее в створе аналитических проблем наук классического типа (как синергетика уже не может пребывать в створе аналитических проблем ньютоновской физики).

Но здесь возникает одна сложность. Рассматривая проблемы культуры прошлого, культурология опирается на обширный эмпирический материал, собранный историей, археологией, антропологией, филологией, искусствознанием и другими науками и первично обобщенный ими. Сама культурология по отношению к этому материалу выступает лишь как «вторичная обобщающая инстанция», поднимающая интерпретацию этого знания на следующую ступень теоретического осмысления.

Нельзя не отметить, что с функцией «вторичной обобщающей инстанции» культурология справляется в целом неплохо. И ее опыт показывает, что феномен подобного вторичного обобщения науке нужен; он часто выводит на такие концептуальные модели, на такую глубину понимания, которые при первичном обобщении в рамках проблематики отраслевых наук являются недостижимыми. Отказываться от этого культурологии ни в коем случае не следует.

Проблема видится в том, что локализовав себя исключительно в этом вторичном обобщении, культурология существенно ограничивает сферу своей практической со­циальной полезности как сферы знания. Для того, чтобы быть по-настоящему социально востребованной, культурология должна приносить ка­кую-то види­мую пользу актуальной социальной практике, или рано или поздно она будет поглощена философией. Иметь сразу две отрасли знания, выполняющие по существу одну и ту же познавательную функцию, для общества слишком накладно. Культурология должна найти для себя исследовательскую нишу – объект, предмет и проблемное поле исследований, в которой никто с ней конкурировать не сможет и в которой ее непосредственная социальная полезность будет самоочевидна[57]. И это, безусловно, должно быть исследование современных социокультурных процессов, анализ доминиру­ющих тенденций и прогнозирование и проектирование предстоящего социокультурного развития.

Но в ситуации с изучением культурных процессов современности у культурологии уже не будет «рабов», добывающих и собирающих первичный эмпирический материал (серьезная помощь здесь возможна только со стороны социологии и в некоторой мере от искусствознания). По отношению к современной актуальной культуре культурология должна сама выступать в функции археологии, антропологии, текстологии и т.п. А обладает ли она необходимым инструментарием для этого? Похоже, что нет. Его только предстоит создать так же, как и подготовить соответствующие кадры.

Пока что в качестве культурологов мы готовим многопрофильных гуманитариев, хорошо знающих, чем даосское мировоззрение отличается от буддийского (на основании данных, предоставленных иными науками), но которые не проявляют очевидной склонности к самостоятельному сбору фактического материала. Нынешние культурологи (выпускники культурологических факультетов и кафедр) приучены брать этот материал из научных публикаций иных гуманитарных и общественных наук, уже открытым, описанным, атрибутированным. Они ориентированы в существенной мере работу по развитию общей гуманитарной эрудиции населения, как значимой составляющей общественного сознания, что осуществляется главным образом в ходе образовательных и просветительских процедур. Но к целенаправленному изучению современной культуры как специализированного объекта с четко прописанными познавательными целями такие культурологи плохо подготовлены.

Для того, чтобы изучать современную культуру «с опорой на собственные силы», культурологии необходимо:

• системно определиться с тем, что можно считать показательными явлениями современной культуры (художественной, социальной, национальной, политической, идеологической и пр.), выявляющими именно тенденции, а не модные эксцессы;

• системно определиться с совокупностью объектов, на основании анализа информации о которых можно проводить исследования актуального состояния и основных тенденций развития современной культуры;

• системно определиться с алгоритмами таких исследований (как проводить полевые исследования и что исследовать, что с чем сравнивать и на основании каких признаков делать выводы) и с тем, как проводить их в достаточно корректных и адекватных наблюдаемым реалиям параметрах (свободных от какой-либо ангажированности);

• системно определиться с тем, что в современных условиях является культурной политикой (только ли деятельность Министерства культуры или культурная политика – это гораздо более широкое явление, даже не всегда осуществляемое государственными органами, но это еще и Церковь, и СМИ и пр.) и как измерять социальную эффективность этой политики (по каким показателям, в статике и динамике и т.п.);

• системно определиться с тем, что в современных условиях может служить показателями состояния социальной культуры общества, как замерять эти показатели в статике и динамике и на основании каких критериев делать выводы;

• системно определиться в том, каким образом на основании изучения современных тенденций культурной динамики можно диагностировать тенденции социальной динамики общества (осуществлять социальный контроль) и прогнозировать направленность такой динамики;

• системно определиться с тем, как взаимовлияние между культурными и социальными процессами можно целенаправленно использовать в целях социального управления, прогнозирования и проектирования...

Но самое главное, как представляется, заключается в том, что культурологии необходимо пройти через определенную психологическую ломку. Ей нужно выйти из образа «гениального младенца», которому «мамочки» – история, антропология, филология, искусствоведение, археология и пр. – поставляют «игрушки» – культурно-историческую фактуру, – а культурология тешится с ней в своих интеллектуальных играх. Пока культурология не «отпустит мамочкин подол» и не научится сама добывать нужный фактурный материал для своих аналитических обобщений, ее будущее как самостоятельной науки представляется сомнительным. А по-настоящему уникальным (в пределах «археологических» возможностей культурологии) может быть, прежде всего, материал современный.

И только, когда культурология станет «археологией современности» (и даже в какой-то мере «археологией будущего»), можно будет выразить уверенность в ее надежных научных перспективах.

* * *

Поведу итоги. Эта статья в существенной мере инициирована моими впечатлениями от культурологических конгрессов, в последние годы проходящих в Санкт-Петербурге и производящих впечатление шума толпы на улице, когда каждый говорит по мобильному телефону, и каждый о своем. И это не потому, что участники конгрессов профессионально некомпетентные люди, а потому, что предмет, о котором они рассуждают, настолько плохо систематизирован, структурирован и т.п., что становится очевидным, что, произнося слово «культура», каждый понимает его содержательное наполнение по-сво­ему. Более того. Среди культурологов уже стало «правилом политкорректности» дискутировать о культуре, аккуратно обходя молчанием вопрос о том, что каждый из собеседников понимает под культурой.

Столь же разнится и понимание того, что такое культурология и чем она должна заниматься. Для одних – это изучение общества и его культуры на основе синтезации всех гуманитарных наук (межпредметное научное знание об обществе), для других – это специальная область знания, формирующая общую гуманитарную эрудицию населения, для третьих – это область знания, изучающая процессы производства культурных форм (в первую очередь художественных) и т.п.

Поэтому я предпринимаю очередную попытку как-то структурировать этот «улич­ный шум». И если «по горизонтали» он сам стихийно членится на разные секторы – направления по объектам исследования – социальная культурология, гуманитарная культурология, художественная, психологическая и пр., то я пытаюсь иерархизировать его «по вертикали» – по уровням обобщения культурологического знания.

Мною предлагаются два варианта такой иерархии.

Один вариант предлагает членение культурологии на:

- интеллектуальное движение (оно-то и является в наибольшей мере синтезом всех общественных и гуманитарных наук), основанное на понимании особой роли культуры в детерминации современной социальной динамики и необходимости изучения и осмысления современности именно в этом ракурсе,

- научную парадигму, ориентирующее науку на особое проблемное поле изучения общества как культурно интегрированной и культурно регулируемой системы, что должно иметь место наряду с иными общественными науками, изучающими общество в иных проблемных ракурсах,

- собственно науку о культуре, исследующего культуру в ее основной социальной функции – управления сознанием и деятельностью человека и социально-коммуникативными процессами, обеспечивающими коллективный характер человеческой жизнедеятельности.

Другой вариант иерархизирует культуру на:

- философию культуры, изучающую культуру как всеобщую категорию, как определенную «модальность человеческого существования» (определение Г.С. Кнабе),

- собственно культурологию, изучающую культуру как совокупность типов (стадиальных, региональных, социальных, функциональных и т.п.) и норм, моделируемых на тех или иных основаниях, на чертах сходства разных культурных явлений,

- историю культуры, изучающую культуру как совокупность уникальных феноменов во всей глубине их своеобразия.

Т.е здесь реализуется классический принцип «общее – частное – единичное».

Я полагаю, что такие варианты «вертикальной» структуры культурологии не исключают друг друга, а могут сосуществовать как взаимодополняющие.

* * *

Закончить хотелось бы обращением к очень выразительному примеру своеобразного понимания мира в разных национальных мироощущениях (философиях, религиях, культурах), приводимому нашим замечательным востоковедом Т.П. Григорьевой[58]. Пересказываю его в собственной интерпретации:

Для европейцев белое – это то, что не черное. И всегда одно противостоит другому.

Для китайцев белое – это то, что со временем станет черным. Время все переменит.

Для индусов белое – это и есть черное. Все зависит от того, с какой стороны смотреть.

Развивая этот образ, могу сказать, что для культурологов никакого белого и черного на свете нет. Это только слова, произнесенные человеком, его субъективные оценки, ситуативные впечатления. И все определяется тем, каким человеком, при каких обстоятельствах и с какой целью эти слова были произнесены.

Так что, изучая культуру, ищите человека. И не удивляйтесь, если он окажется женщиной...