Специфика культурологического метода

Как уже отмечалось, методология культурологической парадигмы как своеобразной метанауки складывается на базе метода, выработан­ного в рамках философского знания. Однако при сохранении определен­ной преемственности здесь обнаруживается явная оппозиция, и прежде всего по отношению к позитивистской методологии, которая абсолюти­зирует роль строго рационального дискурса, внешне регистрируемых наблюдений, осуществляемых в сфере экспериментальных наук. И эта оппозиция закономерна — возможности разума и рационального знания, как показал XX век, ограничены. Его высшая форма достижений — по­нимание противоречивости бытия и отражающего его знания, — разре­шая очередное противоречие, разум неизбежно упирается в следующее, и так до бесконечности. Но есть иные формы и ступени духовного по­знания, когда возможен синтез антиномий. Источником такого знания, считал П. Флоренский, является не разум, а сердце. Познать разумом — значит «опознать противоречие», уразуметь сердцем — значит «понять всецело». Способность к целостному познанию появляется в результате «пресуществления человека», то есть в результате его реального и це­лостного приобщения к бытию, воплощения в бытии[71]

Значительный вклад в концептуализацию культурологической пара­дигмы (и прежде всего в онтологизацию культуры как объекта познания) внес немецкий философ Э. Кассирер[72]. Логика его рассуждения была такова: человеческий разум стремится познать и понять универсум как некую целостность. Подобный синтетический взгляд на мир и постиже­ние его сущности человечество стремилось реализовать в мифе, религии, литературе, искусстве, науке. Все эти формы познания мира не есть ко­пия того, что дано нам в ощущении. «Все эти формы светятся не только отраженным светом, но и своим собственным»[73]. Следовательно, все различные и сложные символические миры, содержащиеся в языке, ис­кусстве, науке, мифе, религии, «не только поддаются философскому ана­лизу, но требуют такого анализа». Их необходимо понимать и объяснять «не только как единичные выражения человеческого сознания <...> но как "цветы, рассыпанные по полю нашей ментальности". Несмотря на их раз­личие, они внутренне едины». В данном случае мы «имеем дело не с проб­лемой материального универсума, а с универсумом культуры... Главная задача всех форм культуры состоит в том, чтобы создавать всеобщий мир мыслей и чувствований, мир человечности, единый космос»[74].

Определив так объект понимания, Э. Кассирер ставит проблему ме­тода: «Мы не в состоянии построить философию культуры с помощью только формальных и логических средств». Формы культуры, считал он, нельзя описать с помощью обычных методов логики. Если на философском уровне сформулировать вопрос о культуре в его наиболее содер­жательной форме, то мы приходим к выводу, что «это не проблема объ­ективного бытия, а проблема объективной ценности». Универсум культуры целостен, но мы не можем определить и объяснить это единство и в терминах метафизики, ни руководствуясь методами натуралистического или фаталистического понимания истории. Это единство «не есть данность, оно есть идея и идеал... Его должно творить, и в этом творче­стве заключается самый сокровенный смысл культуры и ее нравственная ценность». Культура — «"единый космос"... человечности, тот общий мир, в который вовлечено каждое индивидуальное сознание, мир, кото­рый это сознание должно воссоздавать каждое по-своему и своими собст­венными усилиями». Философия культуры должна попытаться познать экзистенцию символических форм, обнаруживающую себя в различных отраслях науки, понять культуру как «длящуюся и постоянно возобнов­ляемую работу духа»[75].

Таким образом, культурология в своей методологической основе из­начально складывалась как гуманитарная парадигма, имеющая междис­циплинарный статус, интегрирующая методы и результаты других наук социально-гуманитарного профиля вокруг определенного проблемного поля. Ее проблемная область определила не только характер интеграции научного знания, но и формирование самого метода, который цементи­рует культурологическую парадигму. Особенность культурологического метода состоит в том, что он, интерпретируя и понимая «текст культу­ры», одновременно онтологизирует целостную культурную реальность, выражением и презентацией которой выступает сам текст.

Культурологическая мысль целостна и синкретична, она выходит за пределы «законченных форм чистой научности» (И. В. Кондаков). С од­ной стороны, она тесно связана с философией, социологией, политоло­гией, использует соответствующие методы интерпретации культурной реальности и даже заходит в соответствующие проблемные области этих наук. С другой стороны, своей антропо- и логоцентричностью культу­рология близка различным формам гуманитарного знания, органично встраивая в свой метод наряду с понятийно-логическими формами мыш­ления образно-ассоциативные способы интерпретации и онтологизации мира культуры[76]. Поэтому культурологическая мысль не вписывается в строго научные подходы к культуре (в рамки общенаучных или спе­циализированных методологий): она включает как специализированные формы культуры (искусство, философию, религию), так и обыденные формы культурного самосознания, в ней собственно научные способы познания органично сочетаются с художественными и даже религиоз­но-мистическими рефлексиями.

Подобный культурный синтез правомерен и плодотворен относи­тельно осмысления культуры и в принципе не может быть оправдан, например, в социологии и психологии, этнологии или политологии (на­против, вненаучные компоненты в социологии, политологии и других общественно-гуманитарных дисциплинах, как считает И. В. Кондаков, разлагают их изнутри). В границах же культурологической парадигмы литературно-художественные, философские, религиозные и обыденные формы знания обнаруживают свою органическую причастность к культурологии, становятся различными вариантами саморефлексии культу­ры как целостности.

«Работая» на проблемном поле других гуманитарных наук, культурология осуществляет контекстуализацию актуальнейших социальных и политических проблем, рассматривая их и как фактор, и как резуль­тат многообразных детерминаций. Интерпретируя проблемы в границах своего метода, она придает им глубину и перспективность решения. Эту функцию всегда выполняла философия, однако в рамках философского знания «бытийственную» актуальность проблем (и прежде всего проб­лем гуманитарных) снимали посредством погружения их в абстрактный контекст анализа, придавая им статус «вечных проблем» бытия. Поми­мо отягощенности проблемами повседневности, культурологический дискурс, что очень важно, переинтерпретирует (и переструктурирует) проблематику других наук, вводя их концептуальные наработки в более широкий гуманитарный контекст. Специфика метода понимания и ин­терпретации позволяет включать в предметное поле различные социаль­но-культурные феномены («тексты культуры»), выступающие объектом анализа других социально-гуманитарных наук (например, художествен­ный текст, который является объектом и литературоведения, и лингви­стики, и психологии, и истории).

Специфику своего метода культурология (в сравнении с другими культуроведческими дисциплинами) обеспечивает также конструктив­ным характером исследования, которое не ограничивается накоплением фактов и их интерпретацией, она реализует его посредством воплоще­ния противоположного бытующему в точных науках алгоритма и логики познания: не от эмпирических фактов или частных проявлений культу­ры к теоретическим конструкциям, а через концептуальный анализ «тек­стов культуры» к воссозданию феномена культуры в его онтологической полноте и целостности. Культурологический метод креативен по своей сути. «Участное сознание» (М. М. Бахтин) исследователя, оставаясь в границах научного метода, вместе с тем становится причастным к по­нимаемому феномену, морально ответственным словом конструирует онтологию объектной области (в том числе и энергией резонанса субъ­екта и объекта понимания). Акт понимания осуществляется не одним только интеллектом, а целостным миром человеческой субъективности, в единстве духовного, интеллектуального и душевного, путем органичного объединения конструктивного потенциала методологии различных социально-гуманитарных наук. Безусловно, логоцентризм культурологического знания берет начало в философском дискурсе, в котором слово было «освобождено» от своей жесткой предметной зависимости и переведено в «зону метафоры» (в этом смысле философская категория, отмечал С. Аверинцев, есть «застывшая метафора», «бытовое слово, систематически употребляемое в несобственном смысле»). Слово, наделенное функцией символа, уже не просто фиксирует нечто сущест­вующее, но обозначает его идею, глубинный замысел, который самим фактом обозначения приближается к своему воплощению[77].