Цивилизация: победа мужского над женским?

В родовом общении людей женское постоянно доминирует над мужским. Ибо главная задача рода — порождение и первичное воспитание новых членов — возлагается на женщину. До тех пор, пока женщины рожают детей, они будут глубинно возглавлять род. Это выражается в известной поговорке: «мужчина — голова, а женщина — шея».

Однако род как единство кровных родственников, развернувшееся во времени и пространстве, постоянно нуждается в материальной защите от враждебной при-роды и других родов. Необходимость такой защиты воспроизводит исключительную значимость мужского начала с его волей и способностью к рациональному мышлению.

Защита своего рода и опережающее нападение на другие роды вызывает к жизни некую специфически мужскую систему отношений. Развиваясь исторически, она выходит за пределы родовой жизни и становится настолько самозначимой, что включает в себя родовое начало как подчиненный и страдающий элемент.

Такую систему отношений мы могли бы назвать цивилизацией (от латинского civilis — гражданский, невоенный, государственный). Понятие цивилизации используется последние двести лет в самых разных смыслах. При этом почти все мыслители признают, что цивилизация является этапом развития человеческого сообщества.

Однако одни отождествляют цивилизацию с обществом как таковым, называя типом общества, следующим за дикостью и варварством, — эта традиция была начата Льюисом Морганом и продолжена Фридрихом Энгельсом. Согласно такой позиции, культура становится либо элементом цивилизации, либо ее синонимом.

Другие же мыслители достаточно четко противопоставляют цивилизацию и культуру в пространстве и времени. В наиболее яркой форме такая позиция выразилась в творчестве немецкого философа Освальда Шпенглера. Любое общество, по Шпенглеру, проходит два этапа — культуры и цивилизации. Первый этап характеризуется расцветом искусства, философии, религии. На втором его сменяет научное и техническое развитие. Согласно Шпенглеру, цивилизация есть неизбежный этап угасания любой культуры и остановка развития. «У каждой культуры своя цивилизация..., — пишет он. — Цивилизация — неизбежная судьба культуры... Цивилизация суть самые крайние и самые искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они — завершение; они следуют за становлением как ставшее, за жизнью как смерть, за развитием как оцепенение,... как умственная старость и каменный, окаменяющий мировой город. Они — конец, без права обжалования...»[1]

Итак, с точки зрения Шпенглера, цивилизация противостоит не родовому, а культурному началу, выступает его завершением и проявляется после него. Такая позиция имеет глубокий смысл и достаточно удачно описывает те процессы, которые происходят на современном этапе развития европейской культуры. Однако можно ли говорить, что культура могла существовать на каком-либо этапе до цивилизации? Вероятно, нет, ибо культура и цивилизация существуют одновременно, окружая родовую жизнь.

Более того, культуру как нечто необыденное и личностное можно вывести только из противоречия рода и цивилизации. Постараемся увидеть это.

Цивилизация вырастает из рода. Но она, как было показано выше, противостоит роду. Цивилизация противостоит роду-семье как производство знания и техники противостоит производству непосредственного пространства жизни и самой жизни. Если род есть неизбежная победа женского начала над мужским, то цивилизация выступает доминантой мужского над женским, в которой мужское утверждает свою абсолютную значимость.

Именно поэтому цивилизация, возникающая как техническая защита рода, становится самодостаточной. Более того. На определенном этапе своего развития она начинает управлять родовой жизнью. Мужское начало мстит женскому за тысячелетия подчинения — патриархат вытесняет матриархат. Эта смена утверждается с появлением племенных образований, выходящих за пределы кровнородственных отношений и завершается созданием сначала маленьких, а затем и больших городов. Цивилизация как выражение мужского начала окончательно и громогласно проявляется в огромных городах-мегаполисах, которые окружает провинция. Характеризуя цивилизацию, Шпенглер прекрасно показал это: «Вместо мира — город, некая точка, в которой сосредоточивается вся жизнь далеких стран, между тем как оставшаяся часть отсыхает; вместо... сросшегося с землей народа — новый кочевник, паразит, обитатель большого города, чистый, оторванный от традиций,... человек фактов, иррелигиозный, интеллигентный, бесплодный... Мировой город и провинция — этими основными понятиями каждой цивилизации очерчивается совершенно новая проблема формы истории, которую мы, нынешние люди, переживаем, не имея даже отдаленного понятия обо всех ее возможных последствиях...»[2]

Эти последствия попытался вообразить писатель-фан­таст Роберт Сильверберг. В романе «Вертикальный мир» он изображает чудовищно разросшийся мировой город, где в одиноко стоящих небоскребах-поселениях живет тридцатимиллиардное человечество. Все свободное от домов-городов пространство занято полями. Человечеству оставлен лишь вертикально-многоэтажный мир цивилизации, в котором, отчужденный от природы и возможности одиночества, человек превращается в существо из пробирки, в некого дрессированного гомункулуса...

Эта же тема глубоко выражена в романе Евгения Замятина «Мы», где изображен технократический мир, стирающий все личностное в человеке.

Цивилизация есть воплощенная воля к самосохранению и продолжению рода, которая осуществляется при помощи рационально-технического начала и, отчуждаясь от своей цели, становится самодостаточной. Цивилизация снимает в себе род в качестве элемента, но лишена душевности рода. Цивилизация лишь рационально и механически содержит в себе кровно-душевную, жизненно-родовую общность людей. Именно поэтому в своем развитии она приходит к отрицанию жизни, порождая всемирные войны и экологический кризис. Цивилизация равнодушна к родовому и без-душна в полном смысле слова. По большому счету, в своих завершившихся формах цивилизация равнодушна и к человеку. Мужское начало вносит в цивилизацию свой внутренний доминирующий принцип — духовность, но это духовность, которая отвергла душевно-родовую женскую стихию. Это духовность, которая одинаково безразлична или, точнее, одинаково внимательна и к созиданию, и разрушению.

Однако женская родовая душевность не есть начало, которое стоит над жестокой духовностью цивилизации. Она стоит рядом с ней на почве обыденности. Более того, она постоянно провоцирует волю к власти над собой, под воздействием которой созидается цивилизация. В стихии воли к власти над другими скрыта тайна самодостаточности цивилизации.

Итак, для того, чтобы до конца понять феномен цивилизации, нужно понять такую реальность, как воля к власти. Однако эта реальность лежит за пределами обыденности и в родовом, и в цивилизованном ее выражении. Мы рассмотрим ее в следующей части, когда будем говорить о категориях предельного бытия.

Сейчас же очертим возможность разрешения противоречия родового и цивилизационного.

Противоречие рода-женственности и цивилизации-мужественности разрешается в культуре. В ней происходит снятие женского родового и мужского цивилизационного начал. В культуре происходит соединение и рост лишенной духовности за-душевности рода и бездушной духовности цивилизации, поставившей себя по ту сторону добра и зла.

Именно поэтому культура и бытие человека в культуре выходит за пределы обыденности как родового и цивилизационного бытия человека.

§ 17