Дивергенция неоантропов и палеоантропов

Прежде, чем обсуждать развитие суггестии, необходимо учесть особенности дивергенции (видового обособления) человека разумного и его ближайших биологических предков - палеоантропов (Глава 9). Согласно исследованиям Поршнева, отбор, который привел к появлению неоантропа, «был чем-то скорее похож на искусственный отбор, чем на обыкновенный естественный отбор» (с. 382). Таким «стихийным искусственным отбором», пишет Поршнев, «палеоантропы и выделили из своих рядов особые популяции, ставшие затем особым видом. Обособляемая от скрещивания форма, видимо, отвечала прежде всего требованию податливости на интердикцию. Это были “большелобые”» (с. 390). Поршнев имеет в виду, что в ходе эволюции только в мозге человека разумного появляются верхние лобные доли. О роли этих лобных долей в восприятии речевых сигналов, ссылаясь на исследования Александра Лурии и других российских психологов (Лурия, Хомская, 1966; Лурия, 1963; Лурия, 1969; Чуприкова, 1967), Поршнев писал: «в высокоразвитых лобных долях эти сигналы претворяются в затормаживание всякой иной активности, кроме заданной по каналам речи и сознания» (Поршнев, 1971а, с. 14).

Человеческая речь обнаруживает в генезисе (чистая суггестия) фундаментальную характеристику: невиданный в животном мире потенциал депривации, фрустрации. Сила сформировавшегося механизма воздействия одного организма на другой способна нарушить течение любых физиологических функций, привести к гибели. Поэтому, формируясь, суггестия неумолимо вынуждает ранних людей к сопротивлению, к развитию контрсуггестии (с. 16).

Одной из самых архаичных форм сопротивления суггестии, согласно Поршневу, являются негативные эмотивные (аффективные) реакции - страх, гнев, ярость и т.п.: все они ограждают человека от принудительной силы слова со стороны окружающих людей. Поршнев пишет, что в отличие от более развитых форм контрсуггестии, эти архаичные средства «слабо мотивированы, держатся на полубессознательных традициях и предрассудках. Они ищут скорее не оснований, а поводов. С физиологической точки зрения эмотивные реакции связаны с вегетативными и секреторными сдвигами. В головном мозге ими ведают в основном подкорковые отделы. Это говорит о том, что данная группа контрсуггестивных явлений служит как бы попыткой коры человеческого мозга бросить в бой против суггестии глубокие резервы - эволюционно древние образования в центральной нервной системе» (с. 21). Выше уже упоминалось, что именно эти «глубокие резервы» вовлечены во многие неадекватные рефлексы. Переформулировав эти филогенетические выводы для онтогенеза, можно предположить, что освоению ребенком речевой контрсуггестии предшествует использование негативных аффектов - в их связи с феноменом интердикции. Не эти ли явления так настойчиво искала Мелани Кляйн, называя их деструктивными фантазиями ребенка?

Дивергенция палеоантропов и неоантропов приходится на период верхнего палеолита (40-15 тысяч лет назад). К концу палеолита ранние неоантропы расселились практически по всей пригодной к обитанию территории нашей планеты, преодолев, по словам Поршнева, «такие экологические перепады, такие водные и прочие препятствия, каких ни один вид животных вообще никогда не мог преодолеть» (Поршнев, 2007, с. 405). Причиной стремительного разбегания ранних неоантропов было, подчеркивает Поршнев, «появление и развитие бремени межиндивидуального давления» (Поршнев, 1971а, с. 18-19).

С учетом неравномерности эволюции популяций ранних неоантропов в ходе дивергенции, Поршнев осторожно намечает реконструкцию этого ее этапа: «Старались ли они отселиться в особенности от палеоантропов, которые биологически утилизировали их в свою пользу, опираясь на мощный и неодолимый нейрофизиологический аппарат интердикции? Или они бежали от соседства с теми популяциями неоантропов, которые сами не боролись с указанным фактором, но уже развили в себе более высокий нейрофизиологический аппарат суггестии, перекладывавший тяготы на часть своей или окрестной популяции? Вероятно, и палеоантропы, и эти суггесторы пытались понемногу географически перемещаться вслед за такими беглецами-переселенцами» (Поршнев, 2007, с. 405).

Однако такое разбегание, продолжает Поршнев, достигает предела: по природным, географическим причинам или в силу того, что первых беглецов настигают новые переселенцы, простое взаимное отталкивание оказывается уже невозможным: «Начинаются попытки обратного, встречного переселения. Теперь люди все чаще перемещаются не в вовсе необжитую среду, а в среду, где уже есть другие люди,[…] где необходимо как-то пребывать среди соседей.[…] Люди возвращаются к людям» (с. 406).

Конечно, отмечает Поршнев, первая и вторая волны переселений не были строго разделены во времени: первая в одних географических областях еще продолжалась, когда в других началось и зашло далеко встречное движение. «Земля начала покрываться антропосферой: соприкасающимися друг с другом, но разделенными друг от друга первобытными образованиями» (с. 406).

Поршнев подчеркивает отличительную черту этих первобытных общностей: «Этнос или другой тип объединения людей служит препятствием (иногда это - строгая норма, иногда - обычай, иногда - статистическая реальность) для брачно-половых связей с чужими.[…] Таким образом, эндогамия, разделившая мир неоантропов на взаимно обособленные ячейки, сделавшая его сетью этносов, была наследием дивергенции […], получившим совершенно новую функцию» (с. 406).

По мере того, как вторая волна переселений побеждала первую, завершает реконструкцию Поршнев, «происходило рождение неизмеримо более специфических для человека средств контрсуггестии» (Поршнев, 1971а, с. 19). На смену негативным (деструктивным) аффективным реакциям, использующим наследие интердикции, приходят «средства», опирающиеся на речь и мышление.