Социальная психология: филогенез Поршнева и онтогенез Кляйн

Взаимное обособление человеческих групп как итог и, одновременно, как наследие дивергенции позволило Поршневу для анализа становления у «большелобых» суггестии и ее дальнейшего ограничения контрсуггестией привлечь ключевые понятия разрабатываемой им же парадигмы социальной психологии, исходный пункт которой - универсальная для человеческой истории оппозиция ОНИ-МЫ («чужие» - «свои»).

Разумеется, не следует представлять себе ОНИ и МЫ как некие вещественные объекты, которые наблюдатель может увидеть или пощупать. Во-первых, эти феномены являются сложными комплексами психических переживаний, присущими именно индивиду (МЫ-чувство и ОНИ-чувство). Во-вторых, эти феномены нельзя «увидеть» или «пощупать». О реальном их существовании можно лишь «догадаться» по видимым следам поведения человека, аналогично тому, как по видимым следам движения элементарных частиц можно составить представление об их реальном существовании, аналогично тому, как можно догадаться о существования бессознательного.

В психоанализе понятие МЫ-чувство первым использовал Эмде (Emde, 1988). Поршнев прямо связывает силу суггестии с МЫ-чувством: «Суггестия в чистом виде тождественна полному доверию к внушаемому, в первую очередь к внушаемому действию. Это полное доверие, в свою очередь, тождественно принадлежности обоих участников данного акта или отношения к одному МЫ, т.е. к чистой и полной социально-психической общности, не осложненной пересечением с другими общностями, а конструируемой лишь оппозицией по отношению к ОНИ» (Поршнев, 1971а, с. 14).

Социально-психологическая оппозиция ОНИ-МЫ является наследием отделения людей (прообраз психического МЫ) от палеоантропов (прообраз ОНИ). Однако дальнейшее развитие общественного человека и человеческого общества происходит уже не по биологическим законам: система неуклонно усложняющихся взаимоотношений между людьми, основанная на оппозиции ОНИ-МЫ, включает все больше и больше различных МЫ и ОНИ, пересекающихся и включенных одно в другое. Согласно Поршневу, только принадлежность индивида к более чем одному МЫ формируют в его психике «функцию выбора» и рождают личность, Я (Поршнев, 1969). Один из крупнейших социологов XX века, Норберт Элиас, оказавший влияние на психоанализ, называл такую множественность МЫ «многослойностью» (Элиас, 1987, с. 254, 281). Он использовал понятие МЫ-идентичность (в значении, близком к МЫ-чувству) и подчеркивал: «Без МЫ-идентичности не существует никакой Я-идентичности» (с. 256).

Изложенная концепция филогенеза человеческой психики позволяет переосмыслить и некоторые результаты исследований Кляйн. Оправданной будет гипотеза, что параноидно-шизоидная позиция в психическом развитии ребенка соответствует в филогенезе первой волне переселений ранних людей, тогда как депрессивная позиция - второй волне.

Во-первых, эта гипотеза хорошо согласуется с тем, что основным аффектом параноидно-шизоидной позиции является страх преследования (персекуторная тревога). Онтогенез никогда не повторяет филогенез буквально: если у ранних людей была возможность бегства от «преследователей», практикующих интердиктивное или суггестивное воздействие, то ребенок лишен такой возможности, а потому вынужден ограничиваться интенсивными деструктивными фантазиями и форсировать свое психическое развитие.

Во-вторых, для разрешения депрессивной позиции в теории Кляйн ключевое значение придается репарации (т.е. возмещению ущерба, принесенного прежней враждебностью). Это хорошо согласуется с представлением Поршнева о первобытной экономике, зарождавшейся в ходе второй волны миграций: «дарение, угощение, отдавание - основная форма движения продуктов в архаических обществах» (Поршнев, 2007, с. 423). Отныне «враждебность», препятствующая таким «репарациям», уместна только по отношению к чужим общинам, к ОНИ.

Поршнев поясняет: «На заре истории лишь препоны родового, племенного, этнокультурного характера останавливали в локальных рамках “расточительство” и тем самым не допускали разорения данной первобытной общины или группы людей. Это значит, что раздробленность первобытного человечества на огромное число общностей […], стоящих друг к другу так или иначе в отношении МЫ-ОНИ, было объективной хозяйственной необходимостью» (с. 423). Напротив, межобщинный обмен, в отличие от движения продуктов внутри общины, а также от дани, ритуального дара и других особых форм межобщинного перемещения продуктов, пишет Поршнев, «с психологической точки зрения означает возможность не отдавать, возможность согласия и несогласия, следовательно, возможность выбора» (Поршнев, 1971а, с. 22).

Поршнев не был знаком с исследованиями Шпица. Однако он прямо указывал на аналогию между реакцией ребенка на «чужих» и отношением к «чужим» в филогенезе.

Анализируя оппозицию ОНИ-МЫ в первобытном обществе, Поршнев подчеркивает, что, чем более древними являются переживания МЫ и ОНИ, тем отчетливее выступает различие между этими переживаниями: ОНИ всегда конкретнее, реальнее, несут с собой те или иные определенные свойства - бедствия от «их» вторжений, непонимание «ими» «нашей» (т.е. человеческой вообще) речи. ОНИ не требуют персонификации в образе какого-либо вождя, какой-либо возглавляющей группы лиц или организации. МЫ, продолжает Поршнев, «уже значительно сложнее и, в известной мере, абстрактнее. Реально существовавшая […] взаимосвязь индивидов ощущается теперь каждым из них либо посредством той или иной персонификации, либо посредством различных обрядов, обычаев, подчеркивающих принадлежность индивидов к данной общности в отличие от “них”». В таком контексте Поршнев и обращается к онтогенезу: «Насколько генетически древним является это переживание, можно судить по психике ребенка. У маленьких детей налицо очень четкое отличение всех “чужих”, причем, разумеется, весьма случайное, без различения чужих опасных и неопасных и т.п. Но включается сразу очень сильный психический механизм: на “чужого” при попытке контакта возникает комплекс специфических реакций, включая плач, рев - призыв к “своим”» (Поршнев, 1966б, с. 81-82).

Сказанного о филогенезе человеческой психики по Поршневу достаточно, чтобы вернуться к ее онтогенезу, а именно, к обстоятельствам появления тревоги восьмимесячного и ее важным последствиям.