Ценности и намерения, проявляющиеся в задавании вопроса «Как вы можете заниматься этой работой»

Это возвращает нас к разговору с Кэти, который я упоминала вначале. Когда женщина спрашивает меня «Как вы можете заниматься этой работой?», мне очень интересно узнать о ценностях, побуждающих ее задать этот вопрос. Кэти очень четко заявляла, что насилие не должно распространиться дальше. Она брала на себя ответственность за то, чтобы пережитое ею не имело продолжения в разрушительном, вредном, негативном или травмирующем влиянии на жизни других людей, включая мою. Это было для Кэти очень важным в наших беседах, и я со временем больше узнала о том, что это вообще одна из самых мужественно отстаиваемых ценностей в ее жизни.

Слушая рассказы о значимых ценностях, которых придерживаются люди, можно задавать о них много вопросов. Становится возможным спрашивать об истории добровольно взятых на себя обязательств, касающихся заботы. Можно услышать истории о том, как эти добровольно взятые на себя обязательства проявились в других значимых отношениях в жизни женщины. Становится возможным узнать об областях жизни, которые удалось защитить от последствий насилия.

Есть ряд моментов, которые я хочу рассматривать и «держать в голове», когда кто-то задает вопрос «Как вы можете заниматься этой работой?». Это размышления о влиянии историй замалчивания; о последствиях некоторых способов понимания терапии; о последствиях насилия; а также о ценностях и добровольно взятых на себя обязательствах, которые лежат в основе этого вопроса. Я стараюсь не делать допущений о том, что этот вопрос может значить для задающих его женщин.

Поиск путей ответа на вопрос «Как вы можете заниматься этой работой?», которые бы признавали и уважали намерения женщин, задающих его, и никак бы не поддерживали дальнейшее замалчивание, – сложная задача для меня.

На данном этапе есть ряд разных ответов, которые я могу дать в зависимости от контекста.

• Иногда я могу больше расспросить конкретную женщину о том, что ей нужно знать про мой опыт работы, что помогло бы ей говорить о том, что важно для нее. Она тогда может задать другие вопросы, например: «Вы уносите истории с собой домой?», «С кем еще вы разговариваете об этом?». Эти вопросы дают мне возможность поговорить о том, как я получаю поддержку в своей работе. Они также предоставляют мне шанс быть прозрачной в отношении организационных практик супервизии, конфиденциальности, документации и пр. таким образом, чтобы помочь женщине совершать информированный выбор касательно того, о чем она будет мне рассказывать.

• Иногда кажется важным признать, что бывают моменты, когда я действительно испытываю печаль или страдание, когда слушаю истории о насилии. Я не остаюсь нейтральной, слушая о насилии, и я стараюсь разъяснить, почему это важно для меня.

• Иногда я говорю о широком диапазоне чувств, возникающих у меня в связи с работой – от скорби и замешательства до восхищения и сопричастности.

• Иногда я описываю, сколькому я учусь в каждой из бесед, и как мои консультации с одной женщиной помогают мне в работе с другими. Я сообщаю женщине, которая передо мной, что беседы с ней помогут мне в работе с другими.

• Иногда я рассказываю, что когда я слушаю женщин, я уделяю внимание не только тому, каким образом насилие влияет на их жизни, но также и иным историям, которые женщины оберегали и взращивали на протяжении многих лет, но почти не имели возможности разделить с другими людьми. Я упоминаю, что мне всегда интересно услышать об отношениях, которые могли поддерживать женщин годами.

• Я часто признаю тот вклад, который внесли в мою работу другие женщины, в прошлом разговаривавшие со мной об опыте насилия. Я хочу, чтобы женщина, сидящая передо мной, знала, насколько в своей работе я основываюсь на знании и опыте этих других женщин. Если бы их не было, я бы не могла делать свою работу так, как сейчас.

• Мне интересно узнать больше о том, почему вопрос «Как вы можете заниматься этой работой» важен для женщин, с какими ценностями и добровольно взятыми на себя обязательствами он может быть связан. И, если нужно, я потом стараюсь найти способы создать их насыщенные описания.

• И наконец, мне важно услышать от женщин, какое воздействие на них оказывают мои ответы; интересует ли их то, что я сказала, и есть ли другие вопросы, о которых было бы хорошо поговорить (Morgan 2000).

ЧАСТЬ 2:
Что вопрос «Как вы можете заниматься этой работой?» значит для меня

Когда я задумываюсь над вопросом «Как вы можете заниматься этой работой?», я сознаю, что мои переживания от консультирования различаются в разные дни, в течение одного дня и даже в ходе одного разговора! Я также сознаю, что этот вопрос мне иногда задают вне контекста терапии – друзья, члены семьи или новые знакомые. Когда бы меня об этом не спросили, этот вопрос заставляет меня думать о множестве раз, когда я слышала рассказы женщин о грубом предательстве доверия, об обмане, боли и травме, связанной с сексуальным насилием над ребенком.
В течение одной недели я могу в ходе консультаций испытывать:
• Бешенство, когда я слышу об искусных и осторожных уловках спортивного тренера, предпринимаемых, чтобы завоевать доверие взрослых и продолжать сексуальное насилие над всеми детьми в семье.
• Разделенное с женщиной радостное волнение, когда она признает, что не виновата в насилии, которое было свершено над ней.
• Воодушевление в связи с добровольно взятыми на себя обязательствами, которые молодая женщина взяла на себя, чтобы защитить других детей от человека, насиловавшего ее, несмотря на то, что это угрожало ее собственной безопасности.
• Чувство удовольствия, когда я вместе с женщинами рассматриваю, каким образом многие их знакомые нравственно и заботливо вносят вклад в их жизнь.
• Страдание от того, что слова насильника продолжают звучать в душе и уродовать жизнь женщины пятьдесят лет спустя после того, как они были сказаны.
• Смех и радость от того, насколько дерзкие и остроумные стратегии используют женщины, чтобы отобрать свою жизнь из-под власти последствий насилия.
• Беспокойство, тревогу и страх за безопасность некоторых женщин в связи с риском возможного самоповреждения или жестокого обращения со стороны других людей в их жизни.
• Надежду, что рассказ о насилии может позволить женщинам в меньшей степени страдать от его последствий в жизни.
• Отчаяние от того, как некоторые люди, занимающие позицию силы и влияния, злоупотребляют властью, чтобы осуществлять насилие над слабыми.
• Глубокую печаль от понимания, каково было маленьким детям в полном одиночестве пытаться каким-то образом осмыслить насилие.
• Разделенную радость, когда женщина дает имя другой жизненной истории, которая отражает добровольно взятые ею на себя обязательства заботиться о себе и других и прослеживается в том, как она защищала себя и своих братьев и сестер в детстве. Такая история может получить название «великий побег» или «жизнь, посвященная защите и заботе о детях».

Конечно, есть много других аспектов работы, которые я могла бы здесь описать, но я надеюсь, этот список дает некоторое представление о множестве смыслов, которые имеет для меня моя консультативная работа.

Сейчас я бы хотела более подробно обсудить, что позволяет мне не «сорваться» и не «сгореть», а продолжать работать. Именно таков для меня смысл вопроса «Как вы можете заниматься этой работой?». То, что делает мою работу экологичной, позволяет двигаться дальше, — это, в частности, бережное слушание и бережный отклик на истории о травме и насилии; поддержка, которая у меня есть для этого; а также поиск способов признать и отпраздновать с другими людьми позитивные стороны этой работы.