О роли сомнения в познании. Соловьева Г. Г

В истории познания первой стройной концепцией, специально обратившейся к анализу феномена сомнения, явился скептицизм. Возникая в переломные, кризисные эпохи в жизни общества, философский скептицизм как бы вбирает накопленный интеллектуальный потенциал, высокую логическую культуру и безбоязненно ставит сложнейшие проблемы познания, совершает теоретико-познавательные открытия. Его стиль — это поиски, запросы, логические парадоксы, гносеологические загадки. Свободный от догматической предубежденности, он отдает на суд разума самые запутанные, трудные вопросы, которые догматизм боязливо замалчивает и значение которых выходит далеко за пределы эпохи, породившей данную форму скептицизма.

В настоящей книге сделана попытка показать, над какими гносеологическими трудностями бился античный скептицизм, что он хотел сказать и что сказал на самом деле.

Античный скептицизм не создал своего позитивного содержания. Собственно скептицизм — это выработанная им манера, способ противопоставлять чужие взгляды и мнения. Чтобы представить философский облик скептицизма, достаточно проанализировать эту манеру рассуждения, так называемые «тропы сомнения»* и показать их в действии.

* «Троп» в греческом означает «поворот», в данном случае – возможный поворот мысли, высказанной оппонентом.

Доминирующая мысль логических тропов — неизбежность и принципиальная неустранимость противоречия в чувственном и рациональном познании. Подвижность, изменчивость чувственного восприятия в зависимости от особенностей воспринимающего субъекта и от отношений между самими объектами выявляет троп относительности. - Чувственное восприятие, ощущение не есть нечто застывшее, раз и навсегда данное. Напротив, ощущения противоречат друг другу, «подлежащая вещь кажется нам той или иной по отношению к судящему и созерцаемому вместе». Другой троп доказывает противоречивость мышления, исходя из реального положения, сложившегося в философии: рациональное познание представляет арену ожесточенных споров, где каждый философ, опровергая противника, выдвигает свою теорию, претендуя на истинность.

Как показывают оба эти тропа, нет ни одного чувственного восприятия, ни одного теоретического положения, которые были бы гарантированы от опровержения. Ни одному из спорящих невозможно отдать предпочтение.

Но, может быть, прибегнув к доказательству, противники все-таки придут к единому мнению? На это отвечают три других тропа: «Все, приводимое в доказательство обсуждаемой вещи, требует другого доказательства, и то, в свою очередь, другого, и так до бесконечности». Таков основной логический троп, выдвигающий невозможность обоснования. Если же кто-то из спорящих решится все-таки приостановить этот удручающий бег в бесконечность, то вынужден будет ухватиться за предположение, за недоказанное положение: «доведенные до бесконечности доказательств, догматики исходят из чего-нибудь, чего не обосновывают, но желают принять его просто и без доказательств только в силу уступки». Тот же, кто, стремясь доказать истинность своей теории, все-таки упорствует, неминуемо попадает в порочный круг: положение, которое он приводит для подтверждения исследуемой вещи, «нуждается во взаимном от нее подкреплении». Таким образом, ни одно из противоречащих положений не может быть спасено доказательством. Все приводимое в доказательство, в свою очередь, не обладает очевидностью в самом себе, т. е. противоречивость чувственного и рационального познания непреодолима.

Почему же противоречие чувственного и мыслимого, в неизбежности которого уверен скептицизм, становится для него свидетельством слабости и недееспособности человеческого познания, аргументом сомнения в возможности постижения сущности? Неопровержимо доказав противоречивость и чувственного и мыслимого, противопоставив всем их определениям не менее вероятное отрицание, скептицизм разоблачил тем самым догматизм, который придерживается односторонних конечных положений. Но в своей критике догматизма он сам, как нам представляется, исходит из догматических позиций. Вещь в себе, сущность, по мнению скептиков, не может быть противоречивой, изменчивой. Секст специально останавливается на этом вопросе, выясняя отличие скептической философии от гераклитовой. Сторонники Гераклита признают существование начал, противоположных в одном и том же отношении. Скептики же утверждают только, что предмет кажется противоположным в одном и том же отношении. Считая сущность свободной от противоречия, скептики представляют истину, познание сущности как нечто однажды найденное, как одноразовый акт. Такое понимание истины исключает противоречивость познания.

Подлинный смысл аргументации тропов сомнения — в опровержении исходной догматической позиции. «Все тропы скептиков направлены против есть» (Гегель), т. е. разрушают твердыню абсолюта и подрывают догматическое толкование истины, доказывают, что истина есть процесс, бесконечное постижение. В этом и состоит рациональное значение скептических тропов.

Однако сами скептики не поняли смысла своей работы и попытались истолковывать факт противоречивости познания, оставаясь на исходных догматических позициях. Ход их рассуждения таков: с одной стороны принимается, что истина непротиворечива, абсолютна, с другой — выясняется, что познание противоречиво, относительно. Как же совместить эти положения?

Прежде всего предпринимается попытка устранить противоречие доказательством. Вопрос так и стоит — доказать истинность той или другой стороны противоречия. Но в самой такой постановке вопроса содержится отрицание противоречия как конкретного единства, раздвоения изначально единой сущности. Скептики предполагают полную самостоятельность и независимость противоположностей, трактуют противоречие только как антиномию, следуя альтернативе — или то, или другое.

Поставив вопрос о ликвидации противоречия в познании доказательством, скептики убеждаются, что достигнуть этого невозможно. По-прежнему стоит вопрос о том, как совместить догматическую позицию непротиворечивости истины и обнаруженный факт противоречивости познания. Остается одно — признать, что противоречивое познание не достигает непротиворечивой в себе сущности. Истина недоступна, недостижима. Выступая против рассудка, скептицизм сам остается в пределах рассудка, на тех же самых догматических позициях, что и его противник.

Скептицизм есть самокритика, самоотрицание догматизма. Но так как догматизм отождествляет себя со всей философией, то это самообличение, признание собственной несостоятельности принимается за поражение всего познания. Самоопровержение догматизма неизбежно ведет к агностическому отречению от познания, от объективной истины.

Хотя скептики не приняли доказанного ими самими диалектического понимания истины как процесса и остались верными догматическим посылкам, в ходе исследований они поставили важнейшую проблему определения критерия истины, обоснования знания. На наш взгляд, подлинное значение логического тропа о регрессе в бесконечность — выяснение фундаментального положения: в сфере логического нельзя избавиться от регресса в бесконечность. Логическое доказательство будет постоянно искать и не находить окончательной подпорки. Необходимо разорвать замкнутый круг, ибо в пределах познания невозможно найти искомый критерий истины. Ни чувственное не может судить о рациональном, ни рациональное быть судьей чувственного. Познание должно найти себе судью вне познания, т. е. троп расшатывал рассудочное понимание логического, требовал признать, что оно имеет реальное основание. Сами скептики были не в силах понять истинный смысл тропа о регрессе в бесконечность и расценили его как доказательство отсутствия критерия истины вообще.

Для скептика существование объективных вещей есть нечто само собой разумеющееся: «Если мы сомневаемся, таково ли лежащее под явлением, как оно является, то мы, однако, признаем, что оно существует» [18]. Не сомневается скептик и в реальности явления. В сфере субъективного он чувствует себя уверенно, не испытывает сомнений и высказывается вполне определенно. Так, противоречащие друг другу чувственные восприятия одинаково достоверны. Нелепым было бы оспаривать, что больному мед кажется горьким, а здоровому сладким.

Скептик определенно высказывает и теоретическое положение, но именно как субъективное состояние сознания, каждый раз подчеркивая, что это лишь кажется ему в данный момент. Скептические выражения: «невысказывание», «я ничего не определяю», «не больше то, чем это» обязательно подразумевают первое лицо и настоящее время. «Я теперь в таком состоянии, что не утверждаю и не отрицаю догматически ничего из того, что подлежит исследованию. Говоря это, он (скептик. — Г. С.) высказывается о том, что ему кажется о подлежащих вещах, не объявляя о них выразительно и с убежденностью, но рассказывая то, что он испытывает» [19]. Именно признание подлинности явления дает скептику право мыслить и действовать: «Критерием же скептического способа рассуждения мы считаем явление» [20].

Явление как субъективное состояние сознания противопоставляется вещам в себе, которые понимаются как вполне реальные, существующие во времени и пространстве. Но одно реальное — явление — не может выразить другое реальное — вещь в себе. Явление не имеет объективного содержания, оно лишь искажает сущность.

Поэтому вето на высказывание налагается тогда, когда требуется совершить переход от того, что кажется данному субъекту в данный момент, от чистой субъективности к объективному, к миру вещей самих по себе. Вот здесь-то скептик теряет всякую уверенность, предпочитает уклониться, воздержаться от определенного суждения. «Никто, вероятно, не поколеблется относительно того, таким или иным является подлежащий предмет, но сомневаются в том, таков ли он на самом деле, каким кажется» [21]. Следовательно, сомнение воплощается, реализуется в скептическом воздержании от суждения о вещи самой по себе. Но именно добыча знания об объективном, о сущности есть смысл и назначение науки.

Итак, скептики не пытались избежать фундаментальной противоречивости своего учения принципиальным пересмотром смысла всей науки. Они избрали другой путь. Понимая, что логическим результатом сомнения, воздержания от суждения о вещи самой по себе является положение «истина не существует», Секст пытается предотвратить такой вывод, ибо это вывод отрицательного догматизма, агностицизма, от которого Секст решительно отмежевывается, претендуя на совсем особую позицию. «В отношении вещей, искомых в философии, одни говорят, что они нашли истину, другие высказались, что воспринять ее невозможно, третьи еще ищут. Воображают себя нашедшими называемые особым именем догматиков... скептики же ищут».

По мнению скептицизма, всякий, кто принимает какое-либо утверждение или отрицание и останавливается на нем, заслуживает имени догматика. В этом смысле и агностик — догматик, ибо принимает положение о непознаваемости истины. Преимущество же скептика в том, что он не останавливается на каком-то раз принятом утверждении, а продолжает искать. Поэтому скептический способ рассуждения называется недоумевающим, ищущим, пирроновым. Положение «истина не существует», согласно скептицизму, есть лишь субъективное переживание: мне кажется в данный момент, что вещи в себе непознаваемы, и это мое собственное душевное состояние не может быть опровергнуто и не подлежит сомнению. Но то, что вещи принципиально, во все времена и для всех людей непознаваемы — это отнюдь не утверждается и не отрицается, а подвергается сомнению, т. е. скептики еще не закрывают окончательно и принципиально дорогу к вещам в себе, еще оставляют познающему субъекту слабые проблески надежды.