Становление проблемы аттитюда в социальной психологии

Традиция изучения социальных установок сложилась в западной социальной психологии и социологии (Дэвис, 1972. С. 54). Отличие этой линии ис­следований заключается в том, что с самого начала категориаль­ный строй исследований, расставленные в них акценты были ори­ентированы на проблемы социально-психологического знания. В западной социальной психологии используется термин “аттитюд”, который в литературе на русском языке переводится как “социальная установка”. Эту оговорку необходимо сделать потому, что для термина “установка” (в том смысле, который ему придавался в школе Д.Н. Узнадзе) существует другое обозначение в англий­ском языке – “sеt”.

Аттитюд (от фр. поза) – социальная фиксированная установка, предрасположенность к определенному поведению личности в ситуациях общения с другими людьми.

В истории исследований аттитюдов в западной социальной психоло­гии выделяются четыре периода: 1) от введения этого тер­мина в 1918 г. до Второй мировой войны (характерная черта этого периода – бурный рост популярности проблемы и числа исследо­ваний по ней); 2) 40-50-е годы (характерная черта – упадок иссле­дований по данной проблемати­ке в связи с рядом обнаружившихся затруднений и тупиковых позиций); 3) 50-60-е годы (характер­ная черта возрождение интереса к проблеме, возникновение ряда новых идей, но вместе с тем признание кризисного состояния ис­следований); 4) 70-е годы (характерная черта – явный застой, свя­занный с обилием противоречивых и несопостави­мых фактов) (Шихирев, 1979. С. 87-89). Рассмотрим некоторые детали этой общей картины.

В 1918 г. У. Томас и Ф. Знанецкий, изучая адаптацию польских крестьян, эмигрировавших из Европы в Америку, установили две зависимости, без которых нельзя было описать процесс адапта­ции: зависимость индивида от социальной организации и зависи­мость социальной организации от индивида. Эти зависимости были лишь модификацией старой постановки проблемы о взаимодейст­вии личности и общества. Томас и Знанецкий предложили харак­теризовать две стороны описанного отношения при помощи понятий “социальная ценность” (для характеристики социальной организации) и “социальная установка”, “аттитюд” (для характе­ристики индивида). Таким образом, впервые в социально-психо­логическую терминологию было внесено понятие аттитюда, кото­рое было определено как “психологическое переживание индиви­дом ценности, значения, смысла социального объекта”, или как “состояние осознания индивида относительно некоторой социаль­ной ценности”. Введение этого понятия в социальную психоло­гию также опиралось на определенные исследования в экспери­ментальной психологии, но тем не менее здесь оно получило но­вое, самостоятельное толкование.

После открытия феномена аттитюда начался своеобразный “бум” в его исследовании. Возникло несколько различных толко­ваний аттитюда, много противоречивых его определений. В 1935 г. Г. Олпорт написал обзорную статью по проблеме исследования аттитюда, в которой насчитал 17 дефиниций этого понятия. Из этих семнадцати определе­ний были выделены те черты аттитюда, которые отмечались всеми исследователями. В окончательном, систематизированном виде они выглядели так. Аттитюд понимал­ся как:

а) определенное состояние сознания и нервной системы,

б) выражающее готовность к реакции,

в) организованное,

г) на основе предшествующего опыта,

д) оказывающее направляющее и динамическое влияние на поведение.

Таким образом, были установлены зависимость аттитюда от предшествующего опыта и его важная регулятивная роль в поведе­нии.

Одновременно последовал ряд предложений относительно методов измерения аттитюдов. В качестве основного метода были использованы различные шкалы, впервые предложенные Л. Тернстоу­ном. Использование шкал было необходимо и возможно потому, что аттитюды представляют собой латентное (скрытое) отношение к социальным ситуациям и объектам, характеризуются модальностью (поэтому судить о них можно по набору высказыва­ний). Очень быстро обнаружилось, что разработка шкал упирается в нерешенность некоторых содержательных проблем аттитюдов, в частности, относитель­но их структуры; оставалось не ясным, что измеряет шкала? Кроме того, поскольку все измерения строились на основе вербального самоотчета, возникли неясности с разведе­нием понятий “аттитюд”, “мнение”, “знание”, “убеждение” и т.д. Разработка методических средств стимулировала дальнейший теоретический поиск. Он осуществлялся по двум основным на­правлениям: как раскрытие функций аттитюда и как анализ его структуры.

Было ясно, что аттитюд служит удовлетворению каких-то важ­ных потребностей субъекта, но надо было установить, каких именно. Были выделены четыре функции аттитюдов: 1) приспособительная функция (иногда называемая утилитарной, адаптивной) – аттитюд направ­ляет субъекта к тем объектам, которые служат достижению его целей; 2) функция знания – аттитюд дает упрощенные указания относительно способа поведения по отношению к конкретному объекту; 3) функция выражения (иногда называемая функцией цен­ности, саморегуляции) – аттитюд выступает как средство осво­бождения субъекта от внутреннего напряжения, выражения себя как личности; 4) функция защиты – аттитюд способствует разре­шению внутренних конфликтов личности.

Все эти функции аттитюд способен выполнить потому, что обладает сложной структурой. В 1942 г. М. Смитом была определе­на трехкомпо­нент­ная структура аттитюда, в которой выделяются: а) когнитивный компонент (осознание объекта социальной уста­новки); б) аффективный компонент (эмоциональная оценка объ­екта, выявление чувства симпатии или антипатии к нему); в) пове­денческий (конативный) компонент (последовательное поведение по отношению к объекту). Теперь социальная установка опреде­лялась как осознание, оценка, готовность действовать. Три ком­понента были выявлены в многочисленных экспериментальных исследованиях (“Иельские исследования” К. Ховланда). Хотя они дали интересные результаты, многие проблемы так и остались не­решенными. Прежде всего так и оставалось неясным, что измеря­ют шкалы: аттитюд в целом или какой-то один его компонент (складывалось впечатление, что большинство шкал в состоянии “схватить” лишь эмоциональную оценку объекта, т.е. аффектив­ный компонент аттитюда). Далее в экспериментах, проведенных в лаборатории, исследование велось по простейшей схеме – выяв­лялся аттитюд на один объект, и было непонятно, что произойдет, если этот аттитюд будет вплетен в более широкую социальную структуру действий личности. Наконец, возникло еще одно за­труднение по поводу связи аттитюда с реальным поведением. Это затруднение было обнаружено после осуществления известного эксперимента Р. Лапьера в 1934 г.

Эксперимент состоял в следующем. Лапьер с двумя студента­ми-китайцами путешествовал по США. Они посетили 252 отеля и почти во всех случаях (за исключением одного) встретили в них нормальный прием, соответствующий стандартам сервиса. Никакого различия в обслуживании самого Лапьера и его студентов-китайцев обнаружено не было. После завершения путешествия (спустя два года) Лапьер обратился в 251 отель с письмами, в кото­рых содержалась просьба ответить, может ли он надеяться вновь на гостеприимство, если посетит отель в сопровождении тех же двух китайцев, теперь уже его сотрудников. Ответ пришел из 128 отелей, причем только в одном содержалось согласие, в 52% был отказ, в остальных уклончивые формулировки. Лапьер интерпре­тировал эти данные так, что между аттитюдом (отношение к ли­цам китайской национальности) и реальным поведением хозяев оте­лей существует расхождение. Из ответов на письма можно было заключить о наличии негативного аттитюда, в то время как в ре­альном поведении он не был проявлен, напротив, поведение было организовано так, как если бы совершалось на основании пози­тивного аттитюда. Этот вывод получил название “парадокса Ла­пьера” и дал основание для глубокого скептицизма относительно изучения аттитюда. Если реальное поведение не строится в соот­ветствии с аттитюдом, какой смысл в изучении этого феномена? Упадок интереса к аттитюдам в значительной мере был связан с обнаружением этого эффекта.

В последующие годы предпринимались различные меры для преодоления обозначившихся трудностей. С одной стороны, были сделаны усилия для совершенствования техники измерений аттитюдов (высказывалось предположение, что в эксперименте Лапье­ра шкала была несовершенной), с другой стороны, выдвигались новые объяснительные гипотезы. Некоторые из этих предложе­ний вызывают особый интерес. М. Рокич высказал идею, что у человека существуют одновременно два аттитюда: на объект и на ситуацию. “Включаться” может то один, то другой аттитюд. В экс­перименте Лапьера аттитюд на объект был негативным (отноше­ние к китайцам), но возобладал аттитюд на ситуацию – хозяин отеля в конкретной ситуации действовал согласно принятым нор­мам сервиса.

В работах Д. Каца и Э. Стотленда мысль о раз­личном проявлении каких-то разных сторон аттитюда приобрела иную форму. Они предположили, что в разных ситуациях может проявляться то когнитив­ный, то аффективный компонент аттитюда, а поэтому результат будет неодинаков. Возникло и еще мно­го различных объяснений результатов эксперимента Лапьера, в частности предложенных М. Фишбайном (и аттитюд, и поведе­ние состоят каждый из четырех элементов, и соотносить следует не вообще аттитюд с поведением, а каждый элемент аттитюда с каждым элементом поведения. Возможно, тогда расхождение на­блюдаться не будет).

Однако, поскольку исчерпывающих объяснительных моделей создать так и не удалось, вопрос упирается как минимум в две общие методологические трудности. С одной стороны, все иссле­дования, как правило, ведутся в условиях лаборатории: это и уп­рощает исследова­тельс­кие ситуации (схематизирует их), и отрыва­ет их от реального социального контекста. С другой стороны, даже если эксперименты и выносятся в поле, объяснения все равно стро­ятся лишь при помощи апелляций к микросреде в отрыве от рас­смотрения поведения личности в более широкой социальной струк­туре. Изучение социальных установок вряд ли может быть продук­тивным при соблюдении лишь предложенных норм исследования.

2.4.3. Иерархическая струк­тура диспозиций личности

Дальнейшее изучение аттитюда пред­полагает выдвижение таких идей, ко­торые позволили бы преодолеть затруд­нения, встретившиеся на пути иссле­дования этого феномена. Одно из них заключается в том, что мо­мент целостности аттитюда оказался утраченным вследствие попыток найти все более и более детальные описания его свойств и структуры. Возвращение к интерпретации социальной установки как целостного образования не может быть простым повторением ранних идей, высказанных на заре ее исследований. Восстанавли­вая идею целостности социальной установки, необходимо понять эту целостность в социальном контексте.

Попытка решения этих задач содержится в “диспозиционной концепции регуляции социального поведения личности” (Ядов, 1975. С. 89). Основная идея, лежащая в основе этой концепции, заключается в том, что человек обладает сложной системой различных диспозицион­ных образований, которые регулируют его поведение и деятельность. Эти диспозиции организованы иерархически, т.е. можно обозначить более низкие и более высокие их уровни. Оп­ределение уровней диспозиционной регуляции социального пове­дения личности осуществляется на основании схемы Д.Н. Узнад­зе, согласно которой установка возникает всегда при наличии оп­ределенной потребности, с одной стороны, и ситуации удовлетво­рения этой потребности – с другой. Однако обозначенные Д.Н. Уз­надзе установки возникали при “встрече” лишь элементарных че­ловеческих потребностей и довольно несложных ситуаций их удов­летворения.

В.А. Ядов предположил, что на других уровнях потребностей и в более сложных, в том числе социальных, ситуациях действуют иные диспозиционные образования, притом они возникают вся­кий раз при “встрече” определенного уровня потребностей и определенного уровня ситуаций их удовлетворения. Для того чтобы теперь нарисовать общую схему всех этих диспозиций, необходимо хотя бы условно описать как иерархию потребностей, так и иерар­хию ситуаций, в которых может действовать человек.

Что касается иерархии потребностей (П), то хорошо известны многочисленные попытки построения их классификации. Ни одна из этих попыток сегодня не удовлетворяет всем требованиям классифика­ции. Поэтому для нужд данной схемы целесообразно не апеллировать к каким-либо известным (и уязвимым) классифика­циям, а дать специфическое описание возможной иерархии по­требностей. В данном случае потребности классифицируются по одному единственному основанию – с точки зрения включения личности в различные сферы социальной деятельности, соответст­вующие расширению потребностей личности. Первой сферой, где реализуются потребности человека, является ближайшее семейное окружение (1), следующей – контактная (малая) группа, в рамках которой непосредственно действует индивид (2), далее – более широкая сфера деятельности, связанная с определенными видами: сферой труда, досуга, быта (3), наконец, сфера деятельности, понимаемая как определенная социально-классовая структура, в которую ин­дивид включается через освоение культурных ценностей общества (4). Таким образом, выявляются четыре уровня потребностей, соответственно тому, в каких сферах деятель­ности они находят свое удовлетворение.

Далее выстраивается условная иерар­хия ситуаций (С), в которых может действовать индивид и кото­рые “встречаются” с определенными потребностями. Эти ситуа­ции структурированы по длительности времени, “в течение кото­рого сохраняется основное качество данных условий”. Низшим уровнем ситуаций являются предметные, быстро изме­няющиеся, относительно кратковременные (1'). Следующий уро­вень – ситуации группового общения, характерные для деятель­ности индивида в рамках малой группы (2'). Более устойчивые условия деятельности, имеющие место в сферах труда, досуга, быта, задают третий уровень ситуаций (3'). Наконец, самые долговре­менные, устойчивые условия деятельности свойственны наиболее широкой сфере жизнедеятельности личности – в рамках опреде­ленного типа общества, широкой экономической и политической структуры его функционирования (4'). Таким об­разом, структура ситуаций, в которых действует личность, может быть изображена также при помощи характеристики четырех ее ступеней.

Если рассмотреть с позиций этой схемы иерархию уровней различных диспозиционных образований (Д), то логично обозна­чить соответствующую диспозицию на пересечении каждого уров­ня потребностей и ситуаций их удовлетворения. Тогда выделяются соот­ветственно четыре уровня диспозиций: а) первый уровень со­ставляют элементарные фиксированные установки, как их понимал Д.Н. Узнадзе: они формируются на основе витальных потребнос­тей и в простейших ситуациях в условиях семейного окружения, и в самых низших “предметных ситуациях” (чему в западных иссле­дованиях и соответству­ет термин “set”); б) второй уровень – более сложные диспозиции, которые формируются на основе потреб­ности человека в общении, осуществляемом в малой группе, соот­ветственно – социаль­ные фикси­ро­ванные установки, или аттитюды, которые по сравнению с элемен­тарной фиксированной уста­новкой имеют сложную трехкомпо­нент­ную структуру (когнитив­ный, аффективный и поведенческий компоненты); в) третий уро­вень фиксирует общую направленность интересов личности отно­сительно конкретной сферы социальной активности, или базовые социальные установки (формируются в тех сферах деятельности, где личность удовлетворяет свою потребность в активности, про­являемой как конкретные “работа”, область досуга и пр.). Так же, как и аттитюды, базовые социальные установки имеют трехкомпонентную структуру, но это не столько выражение отношения к отдельному социальному объекту, сколько к каким-то более значимым социальным областям; г) четвертый, высший уровень диспозиций образует система ценностных ориентаций лич­ности, регулирующих поведение и деятельность личности в наиболее значимых ситуациях ее социальной активности, в кото­рых выражается отношение личности к целям жизнедеятельности, к средствам удовлетворения этих целей, т.е. к обстоятельствам жизни личности, детерминированным общими социальными ус­ловиями, типом общества, системой его экономических и полити­ческих принципов.

Предложенная иерархия диспозиционных образований, взя­тая в целом, выступает как регулятивная система по отношению к поведению личности. Более или менее точно можно соотнести каждый из уровней диспозиций с регуляцией конкретных типов проявления деятельности: первый уровень означает регуляцию непосредственных реакций субъекта на актуальную предметную ситуацию (“поведенческий акт”) (1"), второй уровень регулирует поступок личности, осуществляемый в привычных ситуациях (2"), третий уровень регулирует уже некоторые системы поступков или то, что можно назвать поведением (3"), наконец, четвертый уро­вень регулирует целостность поведения, или собственно деятель­ность личности (4"). “Целеполагание на этом высшем уровне пред­ставляет собой некий “жизненный план”, важнейшим элементом которого выступают отдельные жизненные цели, связанные с глав­ными социальными сферами деятельности человека – в облас­ти труда, познания, семейной и общественной жизни”. (Саморе­гуляция и прогнозирование социального поведения личности, 1979).

Разработка предложенной концепции ликвидирует “вырванность” социальной установки из более широкого контекста и от­водит ей определенное, важное, но ограниченное место в регуля­ции всей системы деятельности личности. В конкретных сферах общения и достаточно простых ситуациях повседневного поведе­ния при помощи аттитюда можно понять предрасположенность личности или ее готовность действовать таким, а не иным обра­зом. Однако для более сложных ситуаций, например при необходимости ре­шать жизненно важные вопросы, формулировать жизненно важ­ные цели, аттитюд не в состоянии объяснить выбор личностью определенных мотивов деятельности. В ее регуляцию здесь вклю­чаются более сложные механизмы: личность рассматривается не только в ее “ближайшей” деятельности, но как единица широкой системы социальных связей и отношений, как включенная не только в ближайшую среду социального взаимодействия, но и в систе­му общества. Хотя на разных уровнях этой деятельности включа­ется определенный уровень диспозиционного механизма, высшие его уровни так или иначе – не обязательно в прямом виде, но через сложные системы опосредования – также играют свою роль в регуляции социального поведения и на низших уровнях.

Особое значение имеет также и то, что на высших уровнях диспозиций когнитивный, аффективный и поведенческий компо­ненты проявляются в специфических формах, и, главное, удель­ный вес каждого из них различен. В относительно более простых ситуациях, при необходимости действовать с более или менее кон­кретными социальными объектами, аффективный компонент иг­рает значительную роль. Иное дело высшие уровни регу­ляции поведения и деятельности личности, где сама эта деятель­ность может быть освоена только при условии ее осмысления, осо­знания в достаточно сложных системах понятий. Здесь при фор­мировании диспозиций преобладающее выражение получает ког­нитивный компонент. Нельзя представить себе систему ценност­ных ориентаций личности, включающую отношение к основным ценностям жизни – таким, как труд, мораль, политические идеи, построенную по преимуществу на эмоциональных оценках. Таким образом, сложность иерархической системы диспозиций заставля­ет по-новому подойти и к пониманию соотношения между тремя компонентами диспозиционных образований.

С позиции предложенной концепции появляется возможность по-новому объяснить эксперимент Лапьера. Расхождение между вербально заявленным аттитюдом и реальным поведением объяс­няется не только тем, что в регуляцию поведения включены “аттитюд на объект” и “аттитюд на ситуацию”, или тем, что на одном и том же уровне возобладал то когнитивный, то аффективный ком­понент аттитюда, но и более глубокими соображениями. В каждой конкретной ситуации поведения “работают” разные уровни дис­позиций. В описанной Лапьером ситуации ценност­ные ориента­ции хозяев отелей могли сформироваться под воздействи­ем таких норм культуры, которые содержат негативное отношение к лицам неамериканского происхождения, возможно, ложные стереотипы относительно китайской этнической группы и т.д. Этот уровень диспозиций и “срабатывал” в ситуации письменного ответа на во­прос, будет ли оказано гостеприимство лицам китайской нацио­нальности. Вместе с тем в ситуации конкретного решения вопро­са об их вселении в отель “срабатывал” тот уровень диспозиций, который регулирует достаточно привычный и элементарный по­ступок. Поэтому между таким аттитюдом и реальным поведением никакого противоречия не было, расхождение касалось диспозиции высшего уровня и поведения в иной по уровню ситуации. Если бы с помощью какой-либо методики удалось выявить характер реаль­ного поведения на уровне принципиальных жизненных решений, возможно, что там было бы также продемонстри­ровано совпаде­ние ценностных ориентаций и реальной деятельности.

Продуктивность основной идеи, доказанной на материале большого экспериментального исследования (Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности, 1979), не снимает ряда методических и теоретических проблем, которые еще пред­стоит решить. Одна из трудностей состоит в том, что при анализе факторов, преобразующих диспозиционную систему, необходимо наряду с учетом социально значимого материала иметь в виду и некоторые индивидуально-психологические особенности субъек­та. Как они должны быть соотнесены между собой, во многом зависит от решения более общего вопроса о соотношении лич­ностных характеристик и индивидуально-психологических особен­ностей человека, т.е. от решения одного из принципиальных во­просов общепсихологической теории личности.