Глава 1. Слово о душе. Волков

Русская психология меняется. Медленно, со скрипом и изрядным со­противлением. Но меняется все отчетливее.

Психологическое сообщество сопротивляется новому. Тем не менее, но­вое в русской психологии пробивается, подобно росткам сквозь асфальт. Даже сплоченное сопротивление лучших сил сообщества не в состоянии его удер­жать.

Сопротивление разное — иногда откровенное, прямо заявляющее, что возвращение души в психологию ничего не дает. Чаще генералы и бюрокра­ты от психологии просто делают вид, что никогда не слышали о душе. Неко­торые же даже предлагают заменить психику на душу. Похоже, однако, лука­вят и эти, и не столько пытаются вернуть душу, сколько под видом разговоров о душе сохранить то, что есть в психологии, и защитить свое сообщество.

Сообщество, кстати сказать, не так уж и нуждается в этой защите. Если судить по хроникам внутрипсихологической жизни, вроде Трудов Ярославс-

Круг третий. Научное понятие души— Надежда Русской психологии

кого методологического семинара, проходившего в 2004 году, при всем раз­броде и склонности мутить воду, психологическое сообщество в целом все отчетливее осознает и необходимость обращаться к собственной истории и вообще склоняется к необходимости культурно-исторических исследований собственного пути.

Это в любом случае подразумевает и углубление истории русской пси­хологии на полвека за черту Октябрьской революции, и восстановление не­заслуженно забытых имен, и пересмотр отношения ко многим мифам и ле­гендарным фигурам советского периода.

В частности, получил отповедь за попытку подтасовки и профессор Шабельников:

«Доктор психологических наук, профессор В. К. Шабельников в своей книге, являющейся пока единственньш в нашей психологической литературе учебным пособием по истории учений о душе, пишет, что "фактически в XX столетии происходило подспудное возвращение психологии к проблеме души. Не используя самого термина душа ", психологи создавали теории, в которых использовались многие из представлений, формировавшихся именно в теориях души. Особенно активно это происходило при объяснении логики развития психики в школах генетической психологии Ж. Пиаже, Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, К. Г. Юнга ".

С этим мнением вряд ли можно согласиться. Скорее, наоборот, советские психологи сделали все от них возможное, чтобы отмежеваться в своих теориях и эмпирических исследованиях от малопонятной и таинственной для них "души " человека. В результате в своих психологических исканиях они отстранились и от самих себя, возможно, сохранив этим собственную душу от бездушной, разру­шающей цельность человека, марксистской идеологии.

Другое дело, что накопленный в современной психологии богатейший теоре­тический и эмпирический материал ныне может быть проанализирован и обоб­щен с позиций категории "души", то есть осмыслен по-новому» (Волков, с. 36).

Эти слова принадлежат Игорю Павловичу Волкову из Академии имени Лесгафта. Честно признаюсь, его работа попалась мне уже тогда, когда книга давно была в издательстве, но она настолько меня поразила, что я забрал книгу и дописываю эту главу.

В сущности, вся статья Волкова посвящена постановке методологиче­ской задачи: сменить предмет научной психологии, и вернуть в качестве предмета душу.

Как это сделать? К сожалению, пока самой разработки нового предмета Игорем Павловичем не сделано, в сущности, она ограничивается вот этой заключительной фразой: накопленный в современной психологии богатейший теоретический и эмпирический материал ныне может быть проанализирован и обобщен с позиций категории «души», то есть осмыслен по-новому.

В последующих главах я постараюсь показать, что «интегративные» или обобщающие подходы, пытающиеся всего лишь с другой вершины или точ­ки зрения взглянуть на «весь накопленный психологией богатейший матери­ал», приводят только к тому, что новое, в частности, душа, теряются в обилии старого. Так что путь души в психологию, скорее всего, будет иным

Глава 1. Слово о душе. Волков

I

и потребует не пересмотра и обобщения уже имеющегося, а исследования самой души. Да это и очевидно, что накопленное психологией к душе никог­да не относилось.

Но это и не являлось пока целью статьи Волкова. Целью было поставить задачу обоснования нового предмета психологии. И я хочу взять у Игоря Павловича саму постановку задачи.

Доклад Волкова имел чарующее название: «Слово о душе, необходимое для развития отечественной психологии». Исходная культурно-историческая точка рассуждения тоже вызывает у меня душевный отклик, — он начинает с той росстани, когда русские люди впервые осознали, что психология по­теряла душу. С самого первого свидетельства Василия Осиповича Ключев­ского о том, что к началу двадцатого века психология стала из науки о душе наукой о ее отсутствии.

Далее идет строгое и точное описание исследуемого явления.

«Действительно,— в категориальном аппарате современной психологии отсутствует понятие о душе, что лишает психологию ее же собственных куль­турно-исторических корней, а стихийно сложившуюся систему современных пси­хологических знаний противопоставляет реальности душевной жизни людей» (Волков, с. 32).

Соответственно, исходное методологическое упущение в принципах науки проявляется на всех ее уровнях, включая деятельность тех, кто хочет эту науку использовать, то есть психологов.

«Это приводит к тому, что психолог, имеющий дело в своих мыслях и прак­тических действиях с душой человека, вынужден игнорировать понятие о душе человека в своих публичных теоретических рассуждениях и научных текстах, то есть демонстрировать профессиональное бездушие.

Отсутствие в современной научной психологии понятия о душе как о сущ­ности самой психики приводит к неопределенности самого предмета научной психологии, возникшей из общественных потребностей изучения закономернос­тей душевной жизни людей» (Там же).

Боюсь, Игорь Павлович недооценивает глубину и разрушительность болезни. В последних своих исследованиях прикладного использования пси­хологии, построенной на изучении души, а не психики, я постоянно пре­одолевал глубочайшее неосознанное сопротивление практических психоло­гов, искренне шедших на эту работу. Беда не только в том, что психолог вынужден врать в публичных выступлениях и научных работах. Беда в том, что он и в действиях своих врет, потому что его действия, в первую очередь, — это работа с образами и понятиями. А они все выстроены не только на отка­зе от души, но и на страхе травли за то, что будешь поминать душу.

Страх же этот сидит в русском психологе со времен разгула бесовщины, о котором я писал чуть раньше. И сидит так же прочно, как внутренний запрет рассказывать политические анекдоты, воспитанный в нас КГБ и парт­комами.

«В результате такого парадокса неуклонно нарастает теоретическая сле­пота и неопределенность в планировании, осуществлении и интерпретации ре-

Круг третий. Научное понятие души — Надежда Русской психологии

зультатов эмпирических исследований. В трудах психологов происходит посто­янная подмена закономерностей психики социальными, биологическими, поведен­ческими,физическими или,что чаще всего— чисто лингвистическими феномена­ми» (Там же).

Вот уж не в бровь, а в глаз. На мои семинары по прикладной народной психологии собирается до нескольких сотен человек за раз. Даже практичес­кие психологи, закаленные в ведении семинаров, не рискуют вести группы более 12—15 человек. Они с ними не справляются. И не справляются с при­кладной работой во время наших исследований, несмотря на всё образова­ние и знания. Академические психологи, выпускаемые нашими университе­тами, — даже не психологи!

А мои преподаватели, многие без академического образования, обучен­ные только прикладной народной психологии, спокойно управляются с ве­дением и самих семинаров, и сложнейших экспериментов и тренингов, го­воря научно. Из психологов такую работу тянут только те, кто переучился. А выпускники психфаков непригодны для иной психологической работы, кроме кабинетной.

И это распространяется на все сообщество, вплоть до докторов наук и профессоров. Я бы даже позволил себе такую шутку: о психологии имеют право судить либо психолог, либо доктор. Доктор потому, что он еще со времен, когда земские врачи ходили просвещать народ, травмирован воз­можностью уверенно говорить обо всем, даже о том, чего не знаешь. Ведь за ним — естественнонаучная картина мира!

Вот и наши доктора психологии слишком часто оказываются имеющи­ми право судить о психологии не потому, что они психологи. И это не издев­ка. Даже у самых одаренных наших прикладников, вроде П. Г. Щедровицко-го, я видел много красивых управленческих решений, но ни разу не видел их психологического объяснения на уровне исследования устройства созна­ния человека. Да, в сущности, у нас и нет психологов, кто просто мог бы дать определение сознанию. Конечно, такое, чтобы его приняли прикладни­ки для практической работы с пациентами.

Если кто-то из наших психологов действительно показывает приклад­ную психологическую работу, то это, на мой взгляд, происходит, как у Щедровицкого, вопреки всей его академической подготовке, просто пото­му, что этот человек — великолепный психолог в бытовом смысле. Теорети­ки же наши беспомощны, если их выпустить к людям. Да они к ним и не пойдут, не дураки же...

Далее у Волкова вырывается восклицание, которое я бы сделал мерой оценки обучения психологов в университетах.

«Если научная психология игнорирует понятие о душе, то она не имеет никакого морального права упрекать в ненаучности и свою младшую сестру — парапсихологию, считающую душу главным измерением психики. Если научный психолог-материалист брезгливо отворачивается от христианской богословс­кой традиции, согласно которой душа человеческая есть обитель божественно-

Глава 1. Слово о душе. Волков

го духа, но и виновница грехопадения человеческого рода, то вряд ли такому психологу нужна какая-либо теория и методология в психологии.

Зачем нужен психологу точный инструмент, когда можно работать по-русски кувалдой» (Там же, с. 32—33).

Не совсем согласен, что «по-русски» тут уместно, поскольку сейчас русские психологи предпочитают работать своей кувалдой по-европейски и американски, но сама мысль очень важна: отказываясь привносить в свою науку то, что найдено в смежных отраслях знания, психолог действительно обедняет свой инструментарий, он как бы убирает со своего мелкоскопа те линзы, которые ему не нравятся по идеологическим соображениям. Но в итоге мелкоскоп теряет свою чувствительность, а с ней и научность. Ведь отказ описывать действительность такой, какой видишь, это ложь, по край­ней мере, искажение действительности и истины.

Парапсихология и религия могут ошибаться, но их нельзя закрывать декретом, их надо исследовать. И не на предмет поиска возможностей для осуждения, а для того, чтобы случайно не упустить даже крохи, даже намека на возможность пути. Это как полуполный и полупустой стаканы. Психоло­гия, будто верная дворовая шавка властей, постоянно была занята тем, как не пущать, а должна бы искать и исследовать. Времена-то уже давно сменились.

Что в итоге? Какова окончательная картина, которая и является описа­нием ставящейся задачи?

«В результате отсутствия понятия о душе наша психологическая наука оказывается расщепленной на множество не стыкуемых областей знаний о пси­хике. Междисциплинарных прорех в научной психологии так много, что если просветить ее на солнце, она будет похожа на решето» (Там же, с. 34).

В общем, все ясно, и с описанием исследуемого явления можно закан­чивать. Теперь встает вопрос: что делать? Эта часть исследования пока разра­ботана гораздо слабее. Психологическое сообщество еще только вызревает для решения той задачи, которую ему поставила жизнь. Поэтому я приведу этот отрывок из работы Волкова полностью.

«С чего же начать?— вопрошает доктор психологических наук,... ярослав­ский психолог, профессор В. В. Мазилов. По его мнению, нужно начать "с разра­ботки нового подхода к пониманию предмета психологической науки. С обнару­жения в истории психологии способов понимания предмета более соответству­ющих задачам сегодняшнего дня ".

Действительно, нужно, прежде всего, обратиться к истокам возникновения и развития понятия о душе в истории научных воззрений на природу человека. Нужно учесть проверенное старое, выношенное в религии, культуре, искусстве понятие о душе и включить его в новое научное определение психики.

Смысловые модели душевных свойств людей живут в сказках и мифах, пред­стают в образах героев народного фольклора, в произведениях искусства, худо­жественной литературе, в народной культуре, но главное, — душа живет в нашем дыхании и в живой речи, в общении на родном языке.

Круг третий. Научное понятие души — Надежда Русской психологии

Следовательно, душа есть не только психологическое, но и психо-семиоти-ческое, культурно-языковое явление. Благодаря языку, дыханию и речи душа каж­дого соединена с его телом. Неслучайно буквальный перевод древнегреческого слова "psyche " означал "дыхание, душа ". Душа человека уходит из умирающего тела с последним предсмертным выдохом. Но куда она уходит?» (Там же, с. 36).

Как все-таки изменилось время и наша психология! Это вселяет надежду.