Глава 8. Заключение Души в советской психологии

Я уже говорил, что все подозрения школы Выготского в душевности беспочвенны и даже оскорбительны. Бездушней психологии не бывает, хотя вся остальная советская психология была ничуть не душевней. Это, конеч­но, не значит, что бездушными были и все психологи советской поры. Лич­но как люди они могли быть очень разными и неожиданными. Но это совсем другое дело. Я ведь рассказываю не о них, а о научном понятии души, как оно бытовало в советское время.

Итак, Школа Выготского, а именно — Лурия и Леонтьев.

Александр Романович Лурия (1902—1977) дает исчерпывающую отпо­ведь всем желающим запачкать его имя подозрениями в порочащих связях с душой. Делает он это в высшем достижении всей советской нейропсихоло­гии — фундаментальном труде с проникновенным названием «Высшие кор­ковые функции человека». Как могло родиться такое словосочетание, можно лишь догадываться. И я для себя предполагаю, что от большой детской хит­рости, рождающейся из страха, что тебя найдут. В общем, чтобы создать для себя из психологии такое убежище, которое никто бы не мог заподозрить даже в претензии на идеологическую науку, нужен был неимоверный та­лант. Все-таки психология — это наука о человеке, а не о нейронах...

«Основным достижением современной психологии можно считать отказ от идеалистического представления о высших психических функциях как прояв­лениях некоего духовного принципа, обособленного от всех остальных явлений природы...

Современная психология полностью отошла от прежних представлений о сложных психических процессах как далее неразложимых "способностях " пси­хики или первичных "свойствах" мозговых процессов человека. Ею полностью отвергается и представление о том, что сознательные процессы человека следу­ет оценивать как проявления "духовного принципа ", не подлежащего дальнейше­му объяснению.

Современная психологическая наука, следуя положениям И. М. Сеченова и И. 77. Павлова, рассматривает высшие психические процессы как сложную реф­лекторную деятельность, благодаря которой осуществляется отражение дей­ствительности» (Лурия, с. 31).

Это издавалось в 1962 и 1969 годах. Время Хрущевской оттепели и Бреж­невского психушечного застоя. Очень, очень разные эпохи. Но книга издает­ся без изменений, будто время замерло для Лурии где-то до 1953 года. И замерло навсегда.

а

Глава 8. Заключение Души в советской психологии

В то же время — в 1959 и 1965 годах — издает свою диссертацию «Про­блема возникновения ощущения» и второй столп советской психологии Алек­сей Николаевич Леонтьев (1903—1979). Судите сами, оправданы ли хоть ма­лейшие подозрения в отношении Леонтьева.

«Психика есть свойство живых, высокоорганизованных материальных тел, которое заключается в их способности отражать своими состояниями окру­жающую их,независимо от них существующую действительность, — таково наиболее общее материалистическое определение психики. <...>

...всякая попытка представить психическое как хотя и связанное с мате­рией, но вместе с тем принадлежащее особому духовному началу является от­ступлением от научных позиций» (Леонтьев. Проблема, с. 35).

За несколько лет до смерти в Лекциях по общей психологии, которые он читал в МГУ, Леонтьев кратко и однозначно подтвердил, что старая гвардия своих военно-научных позиций не сдает:

«Без телесного субъекта со свойственной ему морфофизиологической орга­низацией, без наличия работающих органов и, как я уже сказал, центральной нервной системы — мозга, в широком значении этого термина, — никакого пси­хического отражения, существования психики невозможно/

Поэтому всяческие психические явления и психические процессы можно счи­тать необходимым результатом работы, функционирования этой системы ор­ганов, формирующихся в ходе развития жизни субъекта. Если говорить коротко, то психика является результатом, функцией мозга» (Леонтьев. Лекции, с. 13).

Естественно, вслед за мэтрами такое понятие души было принято всей советской психологией. Я даже не хочу множить примеры, но просто беру с полки наугад первую же подвернувшуюся книгу психологов следующего поколения и просматриваю ее внимательно. Я знаю, там, так или иначе, прозвучит этот то ли символ веры, то ли клятва юного пионера психологи­ческой науки. Впрочем, вернее дать ей психологическое имя «знак свойства». Любой, кто хотел кормиться у кормушки советской психологии должен был хотя бы однажды произнести отчетливо и во всеуслышание, что отрекается от души. Конечно, правильным научным языком.

Книга, которую я выхватил, оказалась вторым томом «Психических осо­бенностей человека», написанной в 1960 году Ковалевым и Мясищевым. И уже на 17 странице я нашел рассказ о Христиане Вольфе и его учении о способностях. Бог с ними со способностями, а о душе там сказано то, что полагалось, то есть слова отмежевания.

«Учение X. Вольфа заслуживает упоминания по двум причинам.

Во-первых. Многообразие проявлений психической деятельности Вольф пы­тался связать с внутренними возможностями психики, или души.

Современная психология, принципиально рассматривающая внутреннее в един­стве с внешним, отвергает субстанциональность души» (Ковалев, Мясищев, с. 17).

Ну, с какой стати нужно было это говорить? Случайные люди таких книг не читают, они для профессионалов, а профессионалы и сами знают,

Круг третий. Научное понятие души

чего нельзя в психологии. Значит, для цензоров из идеологии. А зачем это цензорам? Ведь не просвещения же ради! Конечно, чтобы заявить: дяденьки и тетеньки, я правильный мальчик, видите? Я хорошо себя веду. Я свой.

И дальше было не лучше. Ярошевский так описывает то, что происходи­ло у нас с предметом психологии, то есть психе, в советское время.

«В Советском же Союзе под воздействием идеологии марксизма в тех слу­чаях, когда требовалось определить предмет психологии, его обозначали либо все тем же словом психика, либо выделяли в качестве такового деятельность (Ба­сов, Рубинштейн, Леонтьев), правда, трактуя эту формулу (признанную право­верно марксистской) различно. В одних случаях относили к ведению психологии всю «морфологию» деятельности (ее строение), а в других — считали, что к психологии относится только психологический аспект этой деятельности» (Яро­шевский. Наука, с. 63).

Я обрываю Ярошевского, потому что дальше он разводит все ту же тос­ку, которую я уже и без него нагнал на ваши души.

Ну, а если, не тратя лишнего времени, прыгнуть прямо в последние дни, то даже в начале третьего тысячелетия бывшие советские психологи все еще там со своим возом. К примеру, учебники под редакцией В. Н. Дружини­на, насаждающие некий Государственный стандарт на психологическое об­разование, в 2000 году однозначно предостерегают все колеблющиеся души:

«В структуре современной психологии как научной дисциплины представле­ны все этапы ее становления. Эта память дисциплины во многом определяет возможности и пути ее развития.

Однако, если понятия заимствуются из прошлых концепций в неизменной форме, не согласованной с современным положением дел в психологии, это приво­дит к неприемлемой реставрации донаучных представлений о душе как предме­те психологического исследования и принятию интроспекции и понимания как методов психологии» (Психология, под ред. Дружинина, с. 42—43).

Вот такие ужасы!

Но ведь не случайно же пугает Дружинин? Не иначе, как что-то не ладится в отлаженной машинерии сообщества. Да ведь и книга Шабельнико-ва, надо думать, не зря появилась. И новый учебник «Истории психологии» Т. Марцинковской слишком много упоминает душу, а не психику в качестве предмета психологии. Она, правда, все делает, чтобы внушить, что душу психологи использовали исключительно под «диктатом богословия» (Мар-цинковская, с. 10), но если слишком часто поминать запретное имя, можно ведь и вызвать этот призрак из небытия!

Почему психологические власти так не уверены в себе? Я скажу, я даже покажу это. Да это, собственно говоря, уже попытался сказать профессор Шабельников, когда высказал подозрения, что психологи всегда были склон­ны к предательству партийных клятв. Нет, конечно, там, где они делали науку или обрабатывали сознание народа, все было чисто, и ничего такого,

Глава 8. Заключение Души в советской психологии

на что намекает Шабельников, не было. Но оставаясь наедине с собой, ког­да солнце уходит из нашего мира и по стенам крадутся гибкие тени, ученый иногда задумывается о том, что же он натворил...

При людях, о, при людях он зверь в блестящих доспехах, готовый по­рвать и забрызгать классовой ненавистью любых отступников, но вот когда наползают сумерки...

Я покажу вам два образа, первый — дневной. Из электронной газеты, 2003 год.

«Сенсационное сообщение опубликовали голландские физиологи в англий­ском журнале "Ланцет ". Создав компьютерную программу, анализирующую ощу­щения людей, перенесших клиническую смерть, они утверждают, что вплотную подошли к научному обоснованию бессмертия души.

Это сообщение выводит на новый уровень исследования, начатые в свое время американцем Раймондом Моуди и продолженные другими учеными. Речь идет о людях, перенесших клиническую смерть и возвращенных к жизни в реани­мационных отделениях. Ученые расспрашивали их, что они видели во время ос­тановки сердца, что ощущали. На сегодня, по данным польского журнала Wprost, уже опрошены более трех с половиной тысяч человек в разных странах мира. Все они, по сути, рассказывали одно и то же: как воспаряли над собственным бездыханным телом, наблюдая за действиями врачей, как встречались с душами умерших родных и друзей, как летели по черному туннелю.

Но если с картинами, которые проносились перед угасающим взором боль­ных, все было более или менее ясно, то камнем преткновения для ученых оказа­лось понять, что же испытывают люди при остановке сердца. Потому что все то время, когда они были "вне тела ", их переполняли новые, совершенно необыч­ные ощущения, для которых ни в одном языке мира не оказалось слов. Поэтому описания каждого из опрошенных в чем-то отличались друг от друга. Скажем, одни испытывали невероятное блаженство и категорически не хотели возвра­щаться на этот свет. Другие же, наоборот, страстно желали продлить свою земную юдоль. Чем объяснить такой разнобой?

Голландские ученые, опросив сотни реанимированных, проанализировали их ощущения на компьютере, разработав специальную программу. Компьютер вы­дал неожиданный результат: никакого разнобоя нет. Ощущения у всех перенес­ших клиническую смерть одинаковы. Просто описать их одинаково не сумели. И только в одном сошлись все опрошенные: никто из них теперь не боится смерти, ее дыхание оказалось вовсе не страшным. Все это и дало ученым основа­ние утверждать, что сознание существует независимо от мозга и что они вплотную подошли к научному обоснованию бессмертия души.

Осталось только преодолеть одну трудность: пока что ни пациенты, ни врачи не могут с точностью определить, действительно ли эти ощущения быаи испытаны в тот момент, когда мозг уже "выключился". Если это так, то существование души, считают ученые, доказано.

Мы попросили прокомментировать это сообщение двух российских ученых. Вот мнение главного научного сотрудника Института высшей нервной дея-

б Заказ №1228 81

Круг третий. Научное понятие души

тельности и нейрофизиологии РАН, доктора медицинских наук Эдуарда Кос-тандова.

— Утверждение, что сознание живет вне мозга и вылетает с душой,—
полная чепуха, — сказал Эдуард Арутюнович. — Что касается души, то ведь
никаких фактов ее существования нет, кроме высказываний людей, прошедших
реанимацию. Скорее всего, это некие процессы в умирающем мозге, вызывающие
иллюзии перед погружением в темноту.

— Но почему все же ученые уже много лет упорно занимаются этой про­
блемой?

— Серьезные ученые этим не занимаются. А несерьезные... Не надо забы­
вать: ученые тоже люди, пожилые, и не могут примириться с тем, что их не
будет. Вот и стараются подтвердить религиозные мифы: вдруг, правда?».

Кстати, вы задумывались, что значит это почти русское слово «серьез­ные»? Оно ведь английское, и мы его не совсем понимаем. Но если задумать­ся, то означает оно: без шуток. Иными словами, мрачные ученые не занима­ются поисками души и бессмертия. Очевидно, это дело для людей, еще не утративших способность улыбаться!

Аи, лукавит Костандов. Делает вид, что сумерки еще не вползают по вечерам в его кабинет. А ведь они заползут однажды. В 1966 году, за несколько лет до смерти они заползли к такому серьезному ученому, как Даниил Бо­рисович Эльконин, и он записал в своем дневнике образ, который никогда не использовал в официальных работах:

«8.6.1966. Определение "Психика есть функция мозга"может быть трак­туемо двояко. Если Пс=f(М), то независимой переменной выступает мозг, его развитие. Тогда его работа определяет психику. Но существует не математи­ческое, а биологическое понятие функции в ее отношении к структуре.

С общебиологической точки зрения, мозг и его структура определены функ-цией,для осуществления которой они возникли. Тогда история мозга— прежде всего история его функции, история психики.

Не от мозга к психике, а от психики к мозгу, к его строению» (Эльконин. Выдержки, с. 360).

А теперь переведите это на обычный язык, просто поставьте вместо психики душу. И у вас получится, что мозг развивался в соответствии с тем, как этого требовала человеческая душа...

Когда сумерки заползают вечерами в мой кабинет и укладываются, точ­но гончие псы вечности, греться у моих ног, я задаюсь иногда вопросом: осознавали ли хоть раз в жизни те люди, что творили научную психологию, что всего лишь видят сон? Нескончаемый кошмар о том, как их души мятут­ся в одном из описанных Данте кругов. И он так страшен, что они не могут от него проснуться, даже воплотившись в человеческие тела на планетке, неимоверно далеко отстоящей от держащей их бездны...

I

Надежда Русской психологии в третьем круге

НАДЕЖДА РУССКОЙ ПСИХОЛОГИИ В ТРЕТЬЕМ КРУГЕ

И все же надежда есть. Даже несмотря на то, что в третье тысячелетие Русская психология выходила в смятении и разброде. В 1989 году на после­днем Всесоюзном съезде психологов советская психология подвела итог своей деятельности и сама признала, что он неудовлетворителен и неутешителен.

1989 год! Я даже не знал об этом съезде тогда. Но именно в восемьдесят девятом я запустил свою Этнопсихологическую исследовательскую лабора­торию, которая живет и работает все эти годы под разными именами. За это время мы прошли путем культурно-исторического эксперимента от возрож­дения древнейших обрядов, описанных в русской истории и этнографии, и до создания Академии Самопознания. И уже несколько последних лет мы изучаем, что такое душа. Душа человека, душа народа, моя душа...

Мы работаем как прикладники и для прикладников и накопили мате­риал, который, на мой взгляд, уже обладает достаточным качеством иссле­дований, чтобы его публиковать. Прямо сейчас ведется исследование того, как работать прикладнику, избравшему считать своим предметом не психи­ку, а душу. И вы знаете, вывод удивителен: психология — точная наука. Возможно, единственная точная наука из всех, во всяком случае — основа для всех точных наук, потому что именно она описывает те самые «идеаль­ные объекты», которые позволяют быть точными логике, математике, фи­зике...

Но пятнадцать лет назад мы не знали, что выйдем на это, мы просто не хотели жить по-старому и искали способы жить по душе.

Психологическое сообщество жило как раз наоборот. После того съезда оно сначала пыталось не замечать собственных выводов, потом очень много делало для того, чтобы стать хотя бы далекой и нищей научной провинцией Соединенных Штатов Америки. А под конец вдруг начало разражаться сочи­нениями, вроде «Психологии души» профессора Шабельникова, которые были, конечно, симптоматичны, но преследовали лишь одну цель: сохра­нить все, как было, лишь поменяв имена.

И все казалось безнадежно. Да оно и до сих пор таким кажется, если читать то, что издается как одобренные сообществом сочинения. Но жизнь идет, жизнь утекает из сообщества, люди, приходящие в него, приносят с собой сомнения в том, что такая психология кому-то нужна. Ведь она явно невостребована ни предпринимательством, ни властью, — иначе в нее вкла­дывали бы деньги. И она явно не умеет работать в новых условиях, когда бюджет больше не может прокормить члена научного сообщества, бывшая кормушка стала упражнением в лечебном голодании, а зарабатывать сами, как оказалось, академические психологи не умеют. Они умеют только клянчить.

И вот сообщество просыпается от спячки, ворчит и начинает шевелить­ся, недовольно озираясь. А вокруг — новая жизнь, которая требует новых подходов даже от психологов. В этих условиях выживают только два вида

Круг третий. Научное понятие души — Надежда Русской психологии

ученых существ: либо те, что научились быстро суетиться, добывая так на­зываемые гранты, то есть подачки, в сущности. Либо те, кто умеет быть нужным людям и работать на них, как бизнесмен на заказчиков, говоря современно. То есть психологи-прикладники разных мастей.

Ясно, что для хорошей и уверенной работы прикладнику нужно, кроме государственной бумажки, разрешающей работать, образование и хорошая теория его дела. Прикладнику в психологии нужна настоящая Фундамен­тальная наука, обеспечивающая его нужды в понимании, как устроена та среда, в которой он решает свои прикладные задачи. Это значит, что психо­логия нужна, ей вовсе не обязательно вымирать от голода или стыда, но надо работать, надо делать свое дело!

И сообщество заскрипело мозгами.

Когда удается заглянуть за стены его крепости, например, полистав материалы каких-то психологических конференций и семинаров, оказыва­ется, что все уже не так однозначно и монолитно. Основная масса по-пре­жнему туповато отмалчивается, помыкивая и поблеивая что-то о великом наследии советской психологии, которое жалко выбрасывать, хоть этот че­модан и без ручки, а потому неудобен в жизни. Кто-то выглядит отморозив­шим голову и потому звонко кричащим о чем-то чуждом и не относящемся к нашей жизни, вероятно, отрабатывая не наш заказ.

Но все больше появляется голосов, которые призывают искать. Искать, если сказать обобщенно, свою науку. А если говорить понятнее, то искать метод, предмет и язык психологии. Идет отчетливое вызревание потребнос­ти в культурно-историческом подходе, в изучении собственного наследия не только советской поры и вообще в пересмотре всех подходов, от самых истоков.

Как пример, приведу несколько выдержек из доклада саратовского пси­холога И. Е. Гарбер «Предмет психологии: исторический контекст», отчитан­ном на Ярославском методологическом семинаре в 2004 году. Это короткое исследование, написанное в ключе Культурно-исторической психологии, посвящено и методу и языку науки.

И если автор не призывает освободиться от внутренней зависимости психологов и от советского наследия, и от американской науки, то я совсем не умею понимать высказывания психологов:

«Общеизвестно влияние политики (идеологии) в тоталитарных государ­ствах на культуру и социальные науки:

1) "...многие психологи, оставшиеся в Германии, очень скоро перешли на сто­
рону нацистов, в некоторых случаях снабжая "научными " обоснованиями их ра­
совую политику, в том числе и с использованием концепции гештальта ".

2) "...место работы советских психологов удивительным образом совпада­
ло с их теоретическими воззрениями, по крайней мере, декларируемыми ".

В демократических государствах вместе с более мягким административ­ным принуждением с успехом применяются финансовые механизмы, обеспечива­ющие, например, ранее длительное господство бихевиоризма в США, а ныне — когнитивной психологии и нейропсихологии» (Гарбер, с. 55).

Глава 1. Слово о душе. Волков

А далее Гарбер использует исследования языка, проводившиеся амери­канскими психологами, для того, чтобы показать, как опасно вырывать пси­хологические термины из живых языков, в которых они использовались как слова обычного языка. Создание всяческих «тезаурусов психологических тер­минов», вроде изготовленного Американской Психологической Ассоциаци­ей, который сейчас мощно насаждается и как основа русской психологии, ведет к катастрофическому искажению и обнищанию языка психологов.

«Работы, основанные на использовании индексов цитирования ключевых слов и контент-анализа, показали, что велика опасность "атомизации" концепту­ального анализа, утраты понимания того, что "...отдельные термины всегда включены в сеть семантических взаимосвязей, от которой они получают свои смысл и значение"» (Там же, с. 56).

Чтобы стало понятнее, что это означает в действительности, Гарбер приводит пример, который я считаю исходным для пересмотра всех поня­тий о языке научной психологии. Если бы я был языковедом, то разработку психологического языка я бы начал именно от этой основы.

«Наиболее наглядны результаты конкретно-исторического анализа при срав­нении текстов, принадлежащих разным языкам и/или разным эпохам. Так, на­пример, оказалось, что psyche Аристотеля не соответствует anima его перевод­чиков на латинский язык и еще меньше соответствует soul средневековья или современным mind и душа» (Там же).

Эти слова Гарбер были обращены к «организаторам науки и професси­онального психологического образования». И это именно то, как живая мысль психологов начинает разламывать кожух, которым их заглушили их собствен­ные власти.

Русская психология просыпается, и это дает надежду. Особенно то, что психологи заговорили о том, как вернуть науке о душе без души ее истин­ный предмет. Об этом стоит рассказать подробнее.