Bachelierus 6 страница

Эти члены сравнения можно обозначить так: 1) то, что срав­нивается, или «предмет»; 2) то, с чем сравнивается, «образ», и 3) то, на основании чего сравнивается одно с другим, просто «признак».

Значит, полное сравнение должно в себе заключать предмет, образ и связующий признак.

Говорят «лицо белое как снег». Здесь имеются все три эле­мента сравнения. Для определения главных элементов — пред­мета и образа — обычно следует обращать внимание не на грам­матическую структуру сравнения, а на то, о чем именно гово­рится в соответствующем контексте, что является предметом всей речи. В данном примере уже по самому грамматическому строю ясно, что речь должна идти о лице. Следовательно, лицо — предмет, снег — образ, а признак, на основании которого сбли­жаются эти два понятия —белизна. При этом вся структура сравнения служит для того, чтобы этот признак усилить. В сущ­ности, можно было сказать «очень белое лицо», и тогда «белое» было бы простым эпитетом. Здесь же эпитет как бы поддержи­вается еще образным сравнением.

С какой полнотой значения выступают элементы сравнения?

С наибольшей полнотой выступает предмет. Что же касается образного элемента сравнения, то он выступает не во всем объ­еме, потому что здесь единственный признак, необходимый для данного сочетания, это цвет, белизна; только этот признак и вы­ступает.

В приведенном примере признак назван, но очень часто при­ходится иметь дело с сравнениями, где этот элемент опускается и где имеется простое соединение: предмет и образ. Это не зна­чит, что признак вовсе отсутствует, — он всегда подразумевается. Можно сказать «лицо как снег», и из контекста будет понятно, что речь идет именно о белом оттенке лица.

Категории сравнений бывают самые различные, даже с чисто формальной стороны.

Обыкновенно сравнения соединяются при помощи союзных слов типа как, словно, подобно и т. д. Это самый простой способ сравнения. Например, «как тучи, локоны чернеют» — полное сравнение в его элементарной форме при помощи союза как. Здесь признак заключается в глаголе «чернеют», «тучи» как бы конкретизируют, дают более ясное и точное представление об этой черноте, которая в данном случае выступает.

У Вяземского есть строки:

Буйно рвется стих твой пылкий,

Словно пробка в потолок...

(«К старому гусару», 1832).

Здесь уже несколько иное соотношение между частями, потому

что в первом примере назывался предмет, а здесь описывается некое действие, которое сопоставляется с другим действием. Для Вяземского это обычный образ. Речь идет о шампанском, кото­рое откупоривается, и при этом пробка летит в потолок; стих рвется так же, как рвется в потолок пробка, выскочившая из бу­тылки. Данный образ можно назвать развитым, хотя сказано всё в двух словах. Соединительным признаком, связкой в этом сочетании является глагол рвется.

Другой пример у Пушкина:

И могилы меж собой,

Как испуганное стадо,

Жмутся тесной чередой.

(«Пир во время чумы», 1830).

Здесь предметом сравнения являются «могилы», образом — «испуганное стадо», общим признаком — «жмутся». Опять-таки образ и предмет соединены при помощи союза как.

Оно на памятном листке

Оставят мертвый след, подобный

Узору надписи надгробной

На непонятном языке.

(«Что в имени тебе моем», 1830).

Здесь прилагательное подобный играет роль такого же со­юзного слова, как и словно, будто, как и т. п. Можно было бы сказать: «оставит мертвый след, как узор надписи надгробной». Это тот же самый тип сравнения.

Всё это полные сравнения. Иногда их заменяют другими формами, например грамматической формой творительного па­дежа. Тип такой: «звездой блестят ее глаза». Применение твори­тельного падежа — довольно типичная форма сравнения.

В сравнении «коса змеей на гребне роговом» признака нет, о нем приходится догадываться, но движения змеи настолько типичны, что легко понять, о чем идет речь.

Подобные формы сравнений встречаются в произведениях в духе народного творчества, например у Кольцова:

Соловьем залетным

Юность пролетела,

Волной в непогоду

Радость прошумела.

(«Горькая доля», 1837)

Иногда сравнения даются при помощи сравнительной степени признака. Но тогда уж обязательно полное сравнение: «Девичьи лица ярче роз».

Таковы основные грамматические формы сравнения. Но

бывают и несколько иные формы, например формы, где внешние средства сравнения как бы опущены и сравнение представляет собой простой параллелизм. Дается некая мысль и к ней парал­-

лельно другая, причем понятно, что эта параллельная мысль самостоятельной роли в контексте не играет, а приводится только в порядке простого сравнения. Это особенно типично для народной поэзии. В словах песни:

Раскачалась в бору грушица,

Разыгралась в саду Устенька.

ясно, что первый стих — только образ, и дальше будет идти речь совсем не о грушице, а о некоем лице, героине данной песни, ко­торая характеризуется этим сравнением.

Среди форм, особенно характерных для народной поэзии, необходимо отметить одну форму, особенно часто встречаю­щуюся. Это так называемое отрицательное сравнение.

Это тоже параллелизм, но он имеет одну особенность: первый член его — описательный, представляет собой образ, который подается с отрицанием. Певец как бы предупреждает, что не о том, о чем он сейчас говорит, будет речь в дальнейшем, а о чем- то другом.

Что не ястреб совыкался с перепелушкою

Солюбился молодец с красной с девушкою.

Ср. у Пушкина:

Не стая воронов слеталась

На груды тлеющих костей:

За Волгой, ночью, вкруг огней

Удалых шайка собиралась.

(«Братья разбойники», 1821—1822).

Отрицание стоит при образе, а потом идет утверждение самого предмета. Это типичная форма именно русского фольклора, рус­ской народной песни и родственной ей песни славянских народов. За пределами славянской поэзии эта форма не встречается.

Этот тип народно-поэтического отрицательного сравнения сразу создает определенный колорит, Такой тип сравнения всегда воспринимается как народно-поэтический. Так, сама структура сравнения уже придает цитированному тексту Пушкина («Братья разбойники») народно-поэтический характер.

Из сравнений не народного, а чисто литературного типа не­обходимо отметить тип присоединительных сравне­ний.

Обыкновенно эти присоединительные сравнения распола­гаются в таком порядке: сначала дается предмет, а потом, когда исчерпана тема, относящаяся к предмету, после союзного слова так следует образ. Вот пример у Гнедича:

Песнь Уллина потрясла сердца,

Всех объяла горесть тихая:

Так ночная тень объемлет холм.

(«Красоты Оссиана», 1806).

Или у Карамзина:

Прямую страсть всегда разлука умножает.

Так буря слабый огнь в минуту погашает,

Но больше сил огню сильнейшему дает.

(«К верной», 1796).

Образ присоединяется к уже замкнутому предложению, исчер­павшему тему самого предмета.

Или у Пушкина в «Бахчисарайском фонтане»:

Журчит во мраморе вода

И каплет хладными слезами,

Не умолкая никогда.

Так плачет мать во дни печали

О сыне, падшем на войне.

Уже из приведенных примеров видно, что присоединительные сравнения получают развитой и самостоятельный характер, т. е. образ приобретает некоторую самоценность, хотя он приведен только для того, чтобы пояснить и разъяснить самый предмет. При этом бывают случаи, особенно в лирике, когда всё это поло­жение как бы опрокидывается, т. е. когда предмет присоеди­няется к образу. Тогда присоединительное сравнение точно вскрывает иносказательный смысл всего того, о чем говорилось прежде. Например, у Пушкина:

Цветы последние милей Роскошных первенцев полей.

Они унылые меятанья

Живее пробуждают в нас.

Так иногда разлуки час

Живее сладкого свиданья.

(«Цветы последние милей», 1825).

Образ природы только подготовляет заключение, а по существу, конечно, психологическое содержание высказывания и представ­ляет самый предмет высказывания. В «опрокинутых» сравнениях появляется как бы ключ к пониманию всего образа, и он словно одухотворяется этим присоединением.

Иногда сравнение дается в виде якобы определения предмета. На деле вторая часть определения представляет не что иное, как образное истолкование предмета. Такого типа стихотворение Пушкина «Дружба»:

Что дружба? — Легкий пыл похмелья,

Обиды вольный разговор,

Обман тщеславия, безделья

Иль покровительства позор.

Смысл этих слов таков: дружба подобна легкому пылу похмелья, тождества здесь не может быть, но в стихотворении это дано в порядке близкого к тождеству определения.

При анализе сравнений важно определить, в какой степени развит тот или другой член сравнения. Здесь, как можно было убедиться на приведенных примерах, бывают разные случаи. Иногда и предмет и образ кратки, лаконичны, например: «лицо белее снега». Иногда предмет представляется в виде весьма раз­витого положения, а образ дается кратко. Или, наоборот, пред­мет едва намечен, а определение весьма развитое, как в примере «Что дружба?..» и т. д.

Та степень, в какой развит тот или другой член сравнения, и соотношение, в каком они находятся друг к другу, и характе­ризуют тот или другой тип этой стилистической категории.

Главный член сравнения — это образ, или собственно сравне­ние. Оно бывает двух типов. В зависимости от того, получает ли оно распространенность или нет, различают сравнения более законченные и менее законченные.

В романе «Обрыв» Гончарова имеется сравнение: «Обесси­ленная, она впала в тяжкий сон... Она была бледна и спала как мертвая».

Сравнение «как мертвая» не получает никакого распростране­ния, оно ограничивается одним словом и характеризует только слово «спала», отчасти слово «бледна».

К тому же типу принадлежат сравнения (здесь уже не одно сравнение, а два) из «Думы» (1838) Лермонтова:

И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом.

Эти сравнения тоже не получают никакого распространения и относятся только к одному слову. Такие сравнения носят назва­ние «проходных». Ср. стихи Н. Тихонова:

Я прошел над Алазанью,

Над волшебною водой,

Поседелый, как сказанье,

И, как песня, молодой.

(«Цинандали»).

В отличие от предыдущего примера, здесь оба сравнения, хотя и проходные, но взяты из одного семантического круга («ска­занье», «песня»). Иной характер носит сравнение из той же «Думы»:

К добру и злу постыдно равнодушны,

В начале поприща мы вянем без борьбы;

Перед опасностью позорно малодушны.

И перед властию — презренные рабы.

Так тощий плод, до времени созрелый,

Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

Висит между цветов, пришлец осиротелый,

И час их красоты — его паденья час!

Это сравнение (присоединительное) иного типа, а именно: здесь сначала излагается довольно подробно предмет, а дальше при­соединяется собственно сравнение, где дается законченный

образ, до известной степени самоценный — «Так тощий плод, до времени созрелый...» и т. д. Сравнение здесь не иллюстрирует, не подчеркивает какое-нибудь одно слово или одно предложение, а образ строится параллельно всему, что было перед этим, и, сле­довательно, каждый элемент этого развитого сравнения сопо­ставляется с соответствующим элементом самого предмета. С этими развитыми и внутри замкнутыми сравнениями не сле­дует смешивать сочетания отдельных проходных, а следова­тельно, и независимых сравнений. Таково, например, сравнение из «Полтавы» (1828):

И то сказать, в Полтаве нет

Красавицы, Марии равной.

Она свежа, как вешний цвет.

Взлелеянный в тени дубравной.

Как тополь киевских высот,

Она стройна. Ее движенья

То лебедя пустынных вод

Напоминают плавный ход,

То лани быстрые стремленья.

Как пена, грудь ее бела.

Вокруг высокого чела,

Как тучи, локоны чернеют.

Звездой блестят ее глаза;

Ее уста, как роза рдеют.

(Песнь I).

Здесь мы имеем ряд независимых сравнений, не имеющих смы­словой связи с другим, хотя и однотипных. Если думать, что сравнение существует для того, чтобы образно представить пред­мет, конкретизовать этот предмет, то эта серия сравнений ника­кой конкретизации не преследует, и было бы странно вообра­зить такую красавицу, которая одновременно похожа на весенний цветок, па тополь, на лебедя, на лань, на пену, на тучи, на звезду и на розу. Вместе это не складывается, потому что каждое сравнение в данном случае иллюстрирует только одно слово и не развивается в самостоятельное сравнение.

Похожий пример из романа «Отцы и дети» (1861) Тургенева:

«Недавно заведенное на новый лад хозяйство скрипело, как немазанное колесо, трещало, как домоделанная мебель из сырого дерева» (гл. VIII).

Здесь, очевидно, два самостоятельных сравнения, которые не связываются в один общий образ, потому что домоделанная ме­бель и немазанное колесо — вещи разные, не складывающиеся в какое-то единство. Каждое из этих сравнений иллюстрирует только одно слово.

Из приведенных типов сравнений особый интерес вызывает распространенное сравнение, которое слагается в некий закон­ченный образ и часто достигает большой степени самостоятель­ности. Иногда (правда, довольно редко) подобного рода распро­страненное сравнение называют термином парабола. Это —

термин античной поэтики. Парабола — маленькая сказочка, ма­ленький анекдот. Этот жанр возводится обыкновенно к Гомеру, потому что в поэмах Гомера имеется много образцов подобных развитых сравнений, приобретающих самостоятельное значение. Например:

Словно как пчелы из горных пещер вылетая роями,

Мчатся, густые, всечасно за купою новая купа;

В образе гроздий они над цветами весенними вьются,

Или то здесь, неисчетной толпою, то там пролетают, —

Так аргивян племена от своих кораблей и от кущей

Вкруг по безмерному брегу, несчетные, к сонму тянулись

Быстро толпа за толпой...

(«Илиада», II, 87—93).

Рек, — и ахейцы вскричали ужасно; подобно как волны

Воют при бреге высоком, прибитые Потом порывным

К встречной скале, от которой волна никогда не отходит,

Каждым вздымаяся ветром, отсель и оттоль находящим.

(«Илиада», II, 394—397).

Словно как мак в цветнике наклоняет голову набок,

Пышный, плодом отягченный и крупною влагой весенней, —

Так он голову набок склонил, отягченную шлемом.

(«Илиада», VIII, 306—308).

Словно как на небе около месяца ясного сонмом

Кажутся звезды прекрасные, ежели воздух безветрен;

Всё кругом открывается — холмы, высокие горы,

Долы: небесный эфир разверзается весь беспредельный;

Видены все звезды; «пастырь, дивуясь, душой веселится, —

Столько меж черных судов и глубокопучинного Ксанфа

Зрелось огней троянских, пылающих пред Илионом.

(«Илиада», VIII, 555—561).

Немало образцов распространенных сравнений и в русской литературе. Например, у Лермонтова в поэме «Мцыри» (1839):

На мне печать свою тюрьма

Оставила — таков цветок Темничный: вырос одинок

И бледен он меж плит сырых,

И долго листьев молодых

Не распускал, всё ждал лучей Живительных. И много дней

Прошло, и добрая рука

Печалью тронулась цветка,

И был он в сад перенесен

В соседство роз. Со всех сторон Дышала сладость бытия

Но что ж? — Едва взошла заря,

Палящий луч ее обжег

В тюрьме воспитанный цветок...

И как его, палил меня

Огонь безжалостного дня.

Напрасно прятал я в траву

Мою усталую главу.

Всё отступление о цветке — иносказательный рассказ, из ко­торого каждый элемент так или иначе может быть осмыслен в применении к самому рассказу.

Развитыми сравнениями был особенно богат Гоголь, Пример из повести «Тарас Бульба»:

«Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, — так Тарасов сын. Остап налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку».

Другой пример более распространенного сравнения (из опи­сания приезда Чичикова к Коробочке):

«Дождь стучал звучно по деревянной крыше и журчащими ручьями сте­кал в подставленную бочку. Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой от­хватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и всё это наконец повершал бас, может быть старик или просто наделенный дюжею собачьей натурой, по­тому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе, тенора поднимаются на цыпочки oт сильного желания вывести вы­сокую ноту, и всё, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла». («Мертвые души», т. I, гл. III).

Очень любопытно одно развитое сравнение, типично гоголев­ское, тоже из «Мертвых душ» — из I главы первого тома: Чичи­ков впервые показывается в обществе того города, куда он приехал.

«Вошедши в зал, Чичиков должен был на минуту зажмурить глаза, по­тому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Всё было залито светом. Черные фраки мелькали и пошлись врознь и кучами там и там...»

И дальше начинается развитое сравнение, в котором Гоголь совершенно забывает о самом предмете.

«...как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июль­ского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, поль­зуясь подслеповатостью старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски, где вразбитную, где густыми кучами. Насыщенные богатым летом, и без Того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они вле­тели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или перед­ние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши оба передние лапки, потереть ими у себя над головою, повернуться и опять уле­теть и опять прилететь с новыми докучными эскадронами».

Описание мух, налетевших на сахар, получает такое разви­тие, что получается как бы самоценная картина; ряд подробно­-

стей в ней является самостоятельными подробностями того образа, который служит сравнением; эти детали не переносимы на предмет (бал). Такова подслеповатость старухи и солнце, беспокоящее ее глаза.

Действенность сравнения, воздействие образа на читателя или слушателя зависит прежде всего от степени привычности. Довольно необычным является сравнение битвы с пахарем в «Полтаве»:

Уж близок полдень. Жар пылает.

Как пахарь, битва отдыхает.

(Песнь III).

А такое сравнение: «скрипело, как немазанное колесо» — сравне­ние весьма привычное; оно неоднократно встречалось и живет в разговоре, поэтому оно не так действует на воображение.

Если Пушкин пишет про союз лицеистов:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен.

(«19 октября», 1825).

то это сравнение свежее, редкое, потому что никто не сравнивает объединение людей, дружащих между собой, с неразделимостью души.

Но есть целый ряд сравнений, которые заимствуются из обыч­ных, уже существующих в разговорном языке сопоставлений, и они, конечно, воздействуют гораздо слабее. Говорят: летит как птица. Вряд ли это можно назвать неожиданным сравнением. Оно часто употребляется в речи. С такими привычными сравне­ниями происходит то, что они превращаются в конце концов в так называемые идиомы, т. е. своеобразные знаки, присущие именно данному языку и никак не переводимые. Например, в сравнении как с неба свалился образность уже пропадает. Неко­торые привычные, идиоматические сравнения не дают даже осознания природы образа. Например, сравнение седой как лунь употребляют многие люди, даже не подозревая, что такое лунь (северная •птица с белым оперением).

Выражение «положение хуже губернаторского» употребля­ется часто, хотя вряд ли можно объяснить, почему положение губернатора было хуже, чем чье-либо.

Итак, первое, с чем надо считаться, это привычность или не­привычность сравнения. Всегда надо расценивать сравнение с точки зрения того, насколько оно свежо.

Д. В. Веневитинов пишет:

Я вижу, жизнь передо мной

Кипит, как океан безбрежный...

(«Я чувствую, во мне горит», 1826—1827).

Здесь сравнение по своей свежести занимает среднее положе­ние. Океан волнуется, кипит, бушует и т. д. — это довольно при­-

вычное сравнение. Оно не является идиоматическим выраже­нием в языке, но находится где-то посредине между идиомати­ческим выражением и подлинным сравнением.

У Тургенева в романе «Отцы и дети» есть такое выражение: «Время (дело известное) летит иногда птицей, иногда ползет червяком». Летит птицей — это привычное сравнение, а ползет червяком — менее привычное, более свежее.

От степени привычности сравнения зависит его воздействие, заставляет ли оно задуматься или не заставляет. Известно, что привычные вещи не замечаются. Когда на стене висит старое объявление, мимо него проходят, не обращая на него внимания, а стоит повесить новое, около него обязательно остановятся и прочтут.

Второе, что определяет действенность сравнения, — это сте­пень его распространенности. Проходное сравнение мало тро­гает. Поэтому сравнения в «Полтаве», где описывается красота Марии, не вызывает яркого представления о каждом образе; их до конца не додумывают. Наоборот, в «Мцыри», где долго рас­сказывается про цветок, или у Гоголя, где долго рассказывается про мух, воображение читателя невольно привлечено к описы­ваемому. В сознании читателя обязательно возникают эти об­разы: мух, в жаркий июльский полдень, цветка и т. д.

До сих пор мы приводили только полные сравнения, где присутствовали все три его члена: предмет, признак, образ. Но очень часто применяются и сокращенные сравнения, в которых самый признак не назван: его надо домыслить. Таковы «руки как лед» (опущено «холодные»). Обычно признак возникает как бы сам собой, потому что он является характерным и отли­чительным признаком образа (здесь «лед», который возможен только при температуре ниже нуля). Ср. у Тургенева:

«Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда. Нахохлившись, сидит она на голой сухой ветке. Оставаться тошно... а куда полететь?» («Стихотворения в прозе», «Без гнезда», 1878).

Силой выразительности распространенных сравнений часто пользуются поэты. Сравнения в лирике иногда превращаются в самостоятельный сюжет. Многие стихотворения именно и строятся так, как будто это одно распространенное сравнение. Так, у Баратынского имеется стихотворение «Чудный град по­рой сольется» (1829), которое представляет собой не что иное, как распространенное сравнение:

Чудный град порой сольется

Из летучих облаков;

Но лишь ветр его коснется,

Он исчезнет без следов;

Так мгновенные созданья Поэтической мечты

Исчезают от дыханья

Посторонней суеты.

Стихотворение это распадается на две равные части, соединен­ные словом так. Обычно именно после слова так и развивается образ. Здесь мы имеем обратное движение. Первые четыре стиха дают тот образ, разгадку которого следует искать в заключи­тельных стихах. Баратынский имел в виду вовсе не описывать облака, а имел в виду сообщить, что созданья поэтической мечты при столкновении с прозаическим миром исчезают. Суета обыч­ной жизни прогоняет поэтические мечтанья. Эта мысль как бы поясняется образным изображением того, как из облаков со­здается чудная картина, напоминающая город с башнями и т. д., а подует ветер — и все эти облака расплываются и превраща­ются в хаотическую массу. Здесь образ настолько самоценен, что стихотворение строится на его развитии и на соответствую­щей интерпретации в прямом смысле. При этом в стихотворении соблюдено полное равновесие: 4 строки развивают образ, 4 стро­ки развивают перевод этого образа на язык самого излагаемого предмета.

Бывают и другие формы. Стихотворение того же Баратын­ского «О мысль! тебе удел цветка...» (1832).

О мысль! тебе удел цветка:

Сегодня манит мотылька,

Прельщает пчелку золотую.

К нему с любовью мошка льнет,

И стрекоза ему поет;

Утратил свежесть молодую

И чередой своей поблек. —

Где пчелка, мошка, мотылек?

Забыт он роем их летучим,

И никому в нем нужды нет;

А тут зерном своим падучим

Он зарождает новый цвет.

Прежде всего сообщается, что предметом изложения будет «мысль», и удел этой мысли напоминает удел цветка. Дальней­шее распространенное сравнение в каждом элементе является иносказанием того, чему он соответствует в судьбе человеческой мысли.

Здесь равновесие не соблюдено. Постановка частей дана нор­мальная: сначала предмет, потом образ.

Такое же неравновесие встречается в стихотворении Пуш­кина «Эхо» (1831), но там обратное положение, чем в стихотво­рении Баратынского, т. е. сначала дается образ, а потом, как его разъяснение, предмет:

Ревет ли зверь в лесу глухом,

Трубит ли рог, гремит ли гром,

Поет ли дева за холмом —

На всякий звук

Свой отклик в воздухе пустом

Родишь ты вдруг.

Ты внемлешь грохоту громов,

И гласу бури и валов,

И крику сельских пастухов —

И шлешь ответ;

Тебе ж нет отзыва... Таков

И ты, поэт!

Заключительные слова — разгадка всего иносказательного стихотворения — заставляют вернуться ко всему прочитанному и понять, что всё это было только сравнение, и каждый элемент этого сравнения необходимо сопоставить с тем, что раскрывает судьбу поэта.

Два последние примера следует отнести к сокращенным сра­внениям, так как признак предмета, раскрываемый образом, в обоих случаях не назван прямо.

Художественное сравнение подчеркивает и конкретизирует какой-нибудь признак или систему признаков, уже присущих предмету, образно обнаруживает эти признаки.

Поэтому ни в коем случае нельзя смешивать со сравнением такие формы сообщения, которые вовсе не имеют функции ху­дожественного сравнения. Не надо думать, что всякий раз, как человек скажет словно, как, то при этом непременно будет сравнение. Иногда формой сравнения пользуются для сообще­ния чего-нибудь нового. Если говорят, что где-то поставили столб вышиной в трехэтажный дом, это никак нельзя назвать художественным сравнением. В данном случае, затрудняясь сказать, сколько метров в этом столбе, прикидывают, что он та­кой же вышины, как трехэтажный дом: иначе говоря, форма сравнения здесь служит для сообщения нового. В деловой прозе довольно часто прибегают к форме сравнения для сообщения чего-то нового. Если сказать «у опунции стебли плоские, как ле­пешки», или «дирижабли строились вытянутые, подобно сигаре», то это не будут сравнения в стилистическом смысле этого слова.

Подобные сопоставления — не характеризующие, или не только характеризующие предмет, но в первую очередь пояс­няющие, возможны и в художественных произведениях: «Вдруг передо мною на узкой черте тропинки появилось нечто в роде тонкого облачка» (Тургенев, «Стихотворения в прозе», «Встре­ча», 1878). Художественное сравнение вызывает образ для того, чтобы подчеркнуть, выделить тот или иной признак. Здесь этого нет. Как не всякое прилагательное есть художественный эпи­тет, так и не всякое сопоставление в форме сравнения есть ху­дожественное сравнение. Там, где подчеркивается образно тот или иной признак, там сравнение, а где дается сообщение нового при помощи сравнения, там не художественное сравнение, а простая деловая речь.

Метафора

Изучение сравнений и эпитетов непосредственно ведет к еще одной стилистической категории, которая именуется тропами в узком смысле этого слова. Тропы осуществляют в более краткой форме то, что в более сложной форме осуществляют эпитеты и сравнения.

Если эпитеты и сравнения применяются для того, чтобы об­разно подчеркнуть или просто сильнее подчеркнуть тот или иной признак, то иногда это достигается употреблением слова в не­обычном для него значении, как уже упоминалось, употребле­нием слова не в обычном словарном его значении, а в значении, которое определяется только соответствующим контекстом, и на­зывается тропом.

Легче всего перенести сказанное на первый вид тропа — ме­тафору. М е т а ф о р а (от греческого μεταφορά—перенесение) есть перенесение значения по сходству. Иногда это слово упо­требляют как общее обозначение всяких слов в переносном зна­чении, но чаще придают ему более узкое значение, согласно данному определению.

Еще Аристотель назвал метафору сокращенным сравнением. На примере из романа Тургенева «Отцы и дети» (1861) особенно наглядно можно проследить ту связь, которая существует между метафорой и сравнением: «Недавно заведенное на новый лад хозяйство скрипело, как немазанное колесо...» Слово скрипело в обыкновенном значении относится, конечно, к «колесу»: хо­зяйство само по себе не может скрипеть. Но здесь словом скри­пело обозначено какое-то качество хозяйства; хозяйство шло так неладно, что оно как будто скрипело. Или дальше в той же фразе: «... трещало, как домоделанная мебель из сырого де­рева». Разумеется, хозяйство не «трещало», а с ним происходило что-то другое, но это другое качество обозначено глаголом трещало, который собственно относится к мебели, а не к хозяй­ству. Значит глаголы скрипело и трещало употреблены не в обычном значении и выступают они здесь в качестве метафор.