Сонет Микеланджело «Когда я созидаю на века»

(фреска из 9 центральных композиций потолка Сикстинской капеллы «Сотворение Адама» ):

Когда я созидаю на века,
подняв рукой камнедробильный молот,
то молот об одном лишь счастье молит,
чтобы моя не дрогнула рука.
Так молот Господа наверняка
мир создавал при взмахе гневных молний.
В гармонию им хаос перемолот.
Он праотец земного молотка.
Чем выше поднят молот в небеса,
тем глубже он врубается в земное,
становится скульптурой и дворцом.
Мы в творчестве выходим из себя.
И это называется душою.
Я - молот, направляемый творцом.

Перевод А.Вознесенского

(http://www.michelangelo.ru/voz8.html)

Вопросы к тексту:

1. Как понимает поэт и скульптур смысл творчества?

2. Подумайте, в чем художник видит миссию человека и художника и как он это выразил в своей знаменитой фреске?

5.Тип культуры нового времени – или модерна, время, когда целостность культуры обеспечивала единая культурная доминанта, поэтому данный тип мы можем определить как эпоху рационализма. С исторической точки зрения Новое время достаточно неоднородно. Высшая его точка – эпоха Просвещения. Дух эпохи Просвещения искал источник истин, прежде всего в созерцательных видах деятельности – искусстве и философии, но не религии. Культура же в поисках целостности полагалась, прежде всего, на науку, особенно философию. Философской системой, отразившей эти взгляды, стала система Канта. Этический идеал Канта – это человек свободный и ответственный за себя, за государство, историю и общество.

В этот период раздвигаются границы мира – область познания увеличивается многократно, дух человека снова, много веков спустя, обращается не в глубину себя, а вовне, на мир и его активное преобразование, достигая большей целостности в его познании. Человек начинает верить в рациональное устройство мира без отнесения этой рациональности к какой-то неприродной причине. Согласно идеологии Просвещения, индивидуумы, составляющие общество, могут в силу непостижимой, но предзаданной рациональности человеческой природы, сами того не сознавая, не управляя этим процессом, складываться в рациональные, гармоничные, духовные системы. То, что требуется от людей, – это интуитивное чувство общности и этическая ответственность человеческой воли, все остальное сложится в силу законов природы и истории (См.: Феллер В. Введение в историческую антропологию. – М., 2005. – С.199).

Мир для человека Нового времени становится картиной. Это предполагает целенаправленность, к сущему как целому здесь приступают, как к тому, на что человек нацелен, что хочет иметь перед собой. Суть картины – это составность, система, структурное единство, представленное из опредмечивания сущего. Сделавшись предметом представления, сущее лишается бытия, но это компенсируется тем, что каждой части системы приписывается та или иная ценность. Ценности становятся выражением высших целей творчества, человек сам определяет себе место в этой картине, становится субъектом, возникает возможность индивидуализма. Парадокс: именно тогда начинается усиленная борьба против индивидуализма, за общество как желанный предел всех усилий и всяческой полезности (См.: Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. – М., 1993. – С.51).

Фрагмент текста для анализа:

Из книги Р. Декарта «РАССУЖДЕНИЕ О МЕТОДЕ, ЧТОБЫ ВЕРНО НАПРАВЛЯТЬ СВОЙ РАЗУМ И ОТЫСКИВАТЬ ИСТИНУ В НАУКАХ»:

Но как человек, идущий один в темноте, я решился идти так медленно и с такой осмотрительностью, что если и мало буду продвигаться вперед, то, по крайней мере, смогу обезопасить себя от падения. Я даже не хотел сразу полностью отбрасывать ни одно из мнений, которые прокрались в мои убеждения помимо моего разума, до тех пор, пока не посвящу достаточно времени составлению плана предпринимаемой работы и разысканию истинного метода для познания всего того, к чему способен мой ум. Будучи моложе, я изучал немного из области философии - логику, а из математики - анализ геометров и алгебру - эти три искусства, или науки, которые, как мне казалось, должны были служить намеченной мною цели. Но, изучив их, я заметил, что в логике ее силлогизмы и большинство других правил служат больше для объяснения другим того, что нам известно, или, как искусство Луллия, учат тому, чтобы говорить, не задумываясь о том, чего не знаешь, вместо того чтобы познавать это. Хотя логика, в самом деле, содержит немало очень верных и хороших правил, однако к ним примешано столько вредных и излишних, что отделить их от этих последних почти так же трудно, как извлечь Диану или Минерву из куска необработанного мрамора. Что касается анализа древних и алгебры современников, то, кроме того, что они относятся к предметам весьма отвлеченным и кажущимся бесполезными, первый всегда так ограничен рассмотрением фигур, что не может упражнять рассудок (entendement), не утомляя сильно воображение; вторая же настолько подчинилась разным правилам и знакам, что превратилась в темное и запутанное искусство, затрудняющее наш ум, а не в науку, развивающую его. По этой причине я и решил, что следует искать другой метод, который совмещал бы достоинства этих трех и был бы свободен от их недостатков. И подобно тому, как обилие законов нередко дает повод к оправданию пороков и государство лучше управляется, если законов немного, но они строго соблюдаются, так и вместо большого числа правил, составляющих логику, я заключил, что было бы достаточно четырех следующих, лишь бы только я принял твердое решение постоянно соблюдать их без единого отступления.

Первое - никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т. е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению.

Второе - делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.

Третье - располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.

И последнее - делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено.

Те длинные цепи выводов, сплошь простых и легких, которыми геометры обычно пользуются, чтобы дойти до своих наиболее трудных доказательств, дали мне возможность представить себе, что и все вещи, которые могут стать для людей предметом знания, находятся между собой в такой же последовательности. Таким образом, если воздерживаться от того, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существовать истин ни столь отдаленных, чтобы они были недостижимы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их раскрыть. Мне не составило большого труда отыскать то, с чего следовало начать, так как я уже знал, что начинать надо с простейшего и легко познаваемого. Приняв во внимание, что среди всех искавших истину в науках только математикам удалось найти некоторые доказательства, т. е. некоторые точные и очевидные соображения, я не сомневался, что и мне надлежало начать с того, что было ими исследовано, хотя и не ожидал от этого другой пользы, кроме той, что они приучат мой ум питаться истиной и никак не довольствоваться ложными доводами. Однако я не намеревался изучать все те отдельные науки, которые составляют то, что называется математикой. Я видел, что, хотя их предметы различны, тем не менее, все они согласуются между собой в том, что исследуют только различные встречающиеся в них отношения или пропорции, поэтому я решил, что лучше исследовать только эти отношения вообще и искать их только в предметах, которые облегчили бы мне их познание, нисколько, однако, не связывая их этими предметами, чтобы иметь возможность применять их потом ко всем другим подходящим к ним предметам. Затем, приняв во внимание, что для лучшего познания этих отношений мне придется рассматривать каждую пропорцию в отдельности и лишь иногда удерживать их в памяти или рассматривать сразу несколько, я предположил, что для лучшего исследования их по отдельности надо представлять их в виде линий, так как не находил ничего более простого или более наглядно представляемого моим воображением и моими чувствами. Но для того чтобы удерживать их или рассматривать по нескольку одновременно, требовалось выразить их возможно меньшим числом знаков. Таким путем я заимствовал бы все лучшее из геометрического анализа и из алгебры и исправлял бы недостатки первого с помощью второй.

И действительно, смею сказать, что точное соблюдение немногих избранных мною правил позволило мне так легко разрешить все вопросы, которыми занимаются эти две науки, что, начав с простейших и наиболее общих и пользуясь каждой найденной истиной для нахождения новых, я через два или три месяца изучения не только справился со многими вопросами, казавшимися мне прежде трудными, но и пришел к тому, что под конец мог, как мне казалось, определять, какими средствами и в каких пределах возможно решать даже неизвестные мне задачи. И при этом я, быть может, не покажусь вам слишком тщеславным, если вы примете во внимание, что существует лишь одна истина касательно каждой вещи и кто нашел ее, знает о ней все, что можно знать. Так, например, ребенок, учившийся арифметике, сделав правильно сложение, может быть уверен, что нашел касательно искомой суммы все, что может найти человеческий ум; ибо метод, который учит следовать истинному порядку и точно перечислять все обстоятельства того, что отыскивается, обладает всем, что дает достоверность правилам арифметики.

Но что больше всего удовлетворяло меня в этом методе - это уверенность в том, что с его помощью я во всем пользовался собственным разумом если не в совершенстве, то, по крайней мере, как мог лучше. Кроме того, пользуясь им, я чувствовал, что мой ум мало-помалу привыкает представлять предметы яснее и отчетливее, хотя свой метод я не связывал еще ни с каким определенным вопросом, я рассчитывал столь же успешно применять его к трудностям других наук, как это сделал в алгебре. Это не значит, что я бы дерзнул немедленно приняться за пересмотр всех представившихся мне наук, так как это противоречило бы порядку, который предписывается методом. Но, приняв во внимание, что начала наук должны быть заимствованы из философии, в которой я пока еще не усмотрел достоверных начал, я решил, что, прежде всего, надлежит установить таковые. А поскольку это дело важнее всего на свете, причем поспешность или предубеждение в нем опаснее всего, я не должен был спешить с окончанием этого дела до того времени, пока не достигну возраста более зрелого - а мне тогда было двадцать три года,- пока не употреблю много времени на подготовительную работу, искореняя в моем уме все приобретенные прежде неверные мнения, накопляя запас опытов, который послужил бы мне материалом для размышлений; пока, упражняясь постоянно в принятом мною методе, смог бы укрепляться в нем все более и более.

(http://www.philosophy.ru/library/descartes/method/00.html)

Вопросы к тексту:

1. Какое значение отводит автор поиску научного метода?

2. В чем состоит метод рационализма, избранный им, какими принципами современной науки вы могли бы их определить?

Творческая итоговая работа:

1. Дайте характеристику одному из исторических типов культуры, привлекая дополнительный материал и опираясь на принципы типологизации.

2. Отразите анализ данной темы в форме презентации.

Литература:

1. Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М., 1978.

2. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992

3. Лосев А.Ф. История античной эстетики. М., 1963-1993.

4. Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М., 1995.