Победа мышина

ВСЕ Эй, Мышин, вставай!

МЫШИН. Не встану, — и продолжал лежать на полу.

КУЛЫГИН. Если ты, Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать.

МЫШИН. Нет.

СЕЛЕЗНЕВА. Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в коридоре и мешаете нам ходить взад и вперед.

МЫШИН. Мешал и буду мешать.

КОРШУНОВ. Ну знаете...

КУЛЫГИН. Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию.

Позвонили в милицию и вызвали милиционера. Через полчаса пришел милиционер.

МИЛИЦИОНЕР. Чего у вас тут?

КОРШУНОВ. Полюбуйтесь...

КУЛЫГИН. Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и мешает нам ходить по коридору. Мы его и так и эдак…

СЕЛЕЗНЕВА. Мы его просили уйти, а он не уходит.

КОРШУНОВ. Да!

МИЛИЦИОНЕР. Вы, гражданин, зачем тут лежите?

МЫШИН. Отдыхаю.

МИЛИЦИОНЕР. Здесь, гражданин, отдыхать не годится. Вы где, гражданин, живете?

МЫШИН. Тут.

МИЛИЦИОНЕР. Где ваша комната?

КУЛЫГИН. Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет.

МИЛИЦИОНЕР. Обождите, гражданин, я сейчас с ним говорю. Гражданин, где вы спите?

МЫШИН. Тут.

КОРШУНОВ. Позвольте...

КУЛЫГИН. Он даже кровати не имеет и валяется на голом полу.

КТО-ТО. Они давно на него жалуются, — сказал дворник.

СЕЛЕЗНЕВА. Совершенно невозможно ходить по коридору. Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.

КОРШУНОВ. Присовокупляю...

КУЛЫГИН. Он и ночью здесь лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я через него одеяло свое разорвал.

СЕЛЕЗНЕВА. У него вечно из кармана какие-то гвозди вываливаются. Невозможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь.

КТО-ТО. Они давеча хотели его керосином пожечь, — сказал дворник.

КОРШУНОВ. Мы его керосином облили...

КУЛЫГИН. Мы его только для страха облили, а поджечь и не собирались.

СЕЛЕЗНЕВА. Да я бы не позволила в своем присутствии живого человека жечь.

МИЛИЦИОНЕР. А почему этот гражданин в коридоре лежит?

КОРШУНОВ. Здрасьте-пожалуйста!

КУЛЫГИН. А потому что у него нет другой жилплощади: вот в этой комнате я живу, в той — вот они, в этой — вот он, а уж Мышин в коридоре живет.

МИЛИЦИОНЕР. Это не годится! Надо, чтобы все на своей жилплощади лежали.

КУЛЫГИН. А у него нет другой жилплощади, как в коридоре.

КОРШУНОВ. Вот именно.

СЕЛЕЗНЕВА. Вот он вечно тут и лежит.

МИЛИЦИОНЕР. Это не годится.

КОРШУНОВ. Что? Как вам это по вкусу пришлось?

КУЛЫГИН. Подождите. Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу.

МЫШИН. Не встану.

СЕЛЕЗНЕВА. Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать.

КУЛЫГИН. Определенно.

МИЛИЦИОНЕР. Жизнь делится на рабочее и нерабочее время. Нерабочее время создаёт схемы – трубы. Рабочее время наполняет эти трубы. Работа в виде ветра влетает в полую трубу. Труба поёт ленивым голосом. Мы слушаем вой труб. И наше тело вдруг легчает в красивый ветер переходит: мы вдруг становимся двойными: направо ручка – налево ручка, направо ножка – налево ножка, бока и уши и глаза и плечи нас граничат с остальными. Точно рифмы наши грани остриём блестят стальным. Нерабочее время – пустая труба. В нерабочее время мы лежим на диване, много курим и пьём. ходим в гости, много говорим, оправдываясь друг перед другом. Мы оправдываем наши поступки, отделяем от всего остального и говорим, что в праве существовать самостоятельно. Тут нам начинает казаться, что мы обладаем всем, что есть вне нас. И всё существующее вне нас и разграниченное с нами и всем остальным, отличным от нас и его (того, о чём мы в данный момент говорим) пространством (ну хотя бы наполненным воздухом) мы называем предметами. Предметы, следуя за существительными словами, совершают различные действия, вольные, как новый глагол. Возникают новые качества, а за ними и свободные прилагательные. Так вырастает новое поколение частей речи. Речь, свободная от логических русел, бежит по новым путям, разграниченная от других речей. Грани речи блестят немного ярче, чтобы видно было, где конец и где начало, а то мы совсем бы потерялись. Эти грани, как ветерки, летят в пустую строку-трубу. Труба начинает звучать и мы слышим рифму.