Языковая система

Языки, происходящие от одного и того же языка-предка (праязыка), на­зываются родственными. На основании наличия общего праязыка языки объ­единяются в группы и семьи. Таким образом осуществляется генетическая классификация языков. Родство устанавливается не на основании случай­ного сходства отдельных элементов, а на основании регулярных звуковых соответствий, системно проявляемых в одинаковых контекстах. Например, форма «bad» в английском и персидском, несмотря на одинаковое произ­ношение и значение — «плохой», не может служить доказательством родства, так как в других словах нет подобных звуковых соответствий. А вот русское слово «брат» и английское «brother» могут быть кандидатами на установ­ление родства, так как подобные звуковые соответствия можно увидеть и в паре «мать» — «mother».

При установлении родства важно различать общие корни или лексемы, возникшие из одной праформы, и слова, заимствованные из одного языка в другой или в оба языка из третьего. Слово «радио», очевидно, не может слу­жить доказательством родства языков, так как во многих языках оно заим­ствовано вместе с самим радио как культурным феноменом. Заимствования при этом могут быть достаточно старыми, и тогда слова воспринимаются но­сителями языка как «свои». Такие значимые для русской культуры слова, как «хлеб» и «изба», считаются очень старыми заимствованиями из германских языков. Совокупность родственных языков, произошедших из одного языка-предка (праязыка), образует языковую семью. Каждая языковая семья мо­жет члениться на более мелкие группы (например, в индоевропейскую семью языков входит германская, романская, славянская, иранская и др. группы языков).

На территории Российской Федерации представлены языки различных языковых семей, более глубинное родство между которыми на данный момент не является доказанным: индоевропейские языки — главным обра­зом славянские (например, русский); уральские (карельский, удмуртский); северокавказские (чеченский, аварский); алтайские: тюркские (татарский, якутский), монгольские (бурятский), тунгусо-манчжурские (нанайский); чу­котско-камчатские (чукотский), некоторые изолированные языки (кетский, нивхский).

Некоторые родственные языки могут весьма существенно отличаться друг от друга, а языки, не являющиеся родственными, могут иметь значительные сходства в их грамматическом строе. Установление сходств между языка­ми, не связанных с их родством, и их распределение по типам на основании сходства в грамматическом строе называется типологической классифи­кацией языков и является предметом изучения лингвистической ти­пологии.

Это интересно для будущих филологов

Самой известной из типологических классификаций является морфологи­ческая типология. Она основывается на различиях в организации морфем в словоформы и способах выражения значений морфем. В соответствии с данной классификацией языки делятся на следующие типы:

• изолирующие — словоформа состоит обычно из одной морфемы (китай­ский, вьетнамский). Изолирующими эти языки называются потому, что знамена­тельное слово почти никогда не несет в себе никаких показателей синтаксической связи с другими словами (формообразующих морфем), и поэтому оно оказы-

Основные языковые семьи и группы языков.

Территория распространения

и примерная численность говорящих на этих языках

Славянская группа языков

вается как бы изолированным. Для языков этого типа характерно отсутствие словоизменения и соответственно формообразующих морфем;

• флективные (от лат. flexio — сгибание, т. е. языки гибкого типа). Для этих языков характерна многозначность морфем, при которой одна морфема может выражать различные значения, а одно значение может выражаться разными морфемами, часто наблюдается процесс фузии (взаимопроникновения морфем) при котором трудно провести границу между морфемами. К флективным отно­сятся, например, все славянские языки.

• агглютинативные (от лат. agglutinare—приклеивать, склеивать), т.е. склеивающие. Для агглютинативных языков характерна развитая система слово-и формообразовательных морфем, однозначность этих морфем, которые после­довательно «приклеиваются» к корню и выражают только одно грамматическое значение, отсутствие фузии — морфемы легко вычленяются в составе слова. К аг­глютинативным языкам относятся тюркские, финно-угорские языки, японский, корейский, языки банту.

• инкорпорирующие (от лат. in — в, внутрь и corpus —тело, букв, включе­ние чего-то в состав) — в состав словоформы могут входить элементы, образу­ющие целое высказывание, например, в состав глагола-сказуемого может быть включено прямое дополнение. В этих словах-предложениях содержится указание на действие и на объект действия (языки индейцев Северной Америки, чукотский язык).

Так, если бы русский был изолирующим языком, то слово «летчик» состояло бы не из корня и суффикса, а из двух отдельных слов — «человек» и «летать». Похожие процессы встречаются в русском языке и в реальных конструкциях — для выражения формы будущего времени несовершенного вида («буду читать») мы используем не морфемы, а отдельное слово — глагол-связку. Если бы рус­ский язык был инкорпорирующим, мы бы вместо предложения «они мясо съели» использовали бы одну глагольную форму типа *⁵ «они-прошедшее время-мясо-есть». Что касается агглютинации, то в русском языке также можно наблюдать ее элементы — ведь не все морфемы в русском языке многозначны, и граница меж­ду ними иногда вполне отчетлива — «стол-ик». Поэтому, когда определяют тип языка, говорят о доминирующем типе — абсолютно «чистые» в типологическом отношении языки найти трудно. Граница между типами не всегда однозначна. Язык может обладать характеристиками разных типов.

Другой важной типологической классификацией является классификация языков в соответствии с различием в выражении ролей субъекта и объекта. Она называется ролевой или «контенсивной» типологией. В аккузативных языках субъект любого глагола выражается одинаково, а объект — отличным способом (в русском, английском). В эргативных языках субъект непереходного глаго­ла выражается так же, как объект переходного, а субъект переходного глагола — другим способом (баскский, чукотский). Если бы русский был эргативным язы­ком, мы бы использовали одну форму для подлежащего непереходного глагола и прямого дополнения переходного (так на самом деле и происходит в русском, но только с неодушевленными словами 2 склонения и 3 склонением: «стол сто-ит»/«я вижу стол»), а для подлежащего переходного глагола мы бы использо­вали не именительный падеж, а особый —эргативный. Фраза «мальчик сломал стол» выглядела бы как *«мальчикОМ(эрг.п.) сломал стол». В языках активно-стативного строя субъект активного непереходного глагола («бежать») выра­жается так же, как субъект переходного глагола, а субъект стативного непе­реходного глагола («быть белым»)—так же, как объект переходного глагола (некоторые языки Северной и Южной Америки). Другими словами, подлежа­щее переходных и активных непереходных глаголов выглядит как подлежащее в русском («мальчик бежит», «мальчик ломает стол»), а подлежащее статив-ных глаголов выглядит как прямое дополнение. Во фразах «мальчик спит» или

⁵Знаком * в лингвистике обозначают гипотетические, а не реально засвидетельство­ванные формы.

«мальчик хороший» подлежащее выглядело бы как прямое дополнение во фразе «я вижу мальчик-а» — *«мальчик-а спит», *«мальчик-а хороший».

§ 3. Формы существования языка. Язык и письмо

Язык существует, поскольку он функционирует. А функционирует он в речи, в высказываниях. Реализация, функционирование языка называется речевой деятельностью.

Формами речевой деятельности являются устная — звуковая — и письмен­ная — зафиксированная специальными знаками.

При этом устная форма первична, она органически присуща языку, явля­ясь естественной и исконной средой его (языка) существования. Тогда как письмо является вторичной, искусственно созданной формой речевого об­щения, появившейся значительно позлее самого языка в процессе поступа­тельного развития человека и общества. Для появления письменной формы необходимо было создать специальные графические знаки, которые бы пе­редавали элементы звучащей речи. Поскольку сам язык считается системой знаков, письмо, его передающее, может рассматриваться как вторичная се­миотическая (знаковая) система.

На самых ранних стадиях своего формирования письмо было абсолютно независимо от звуковой формы языка и служило лишь средством напомина­ния о каких-либо фактах. Лишь в процессе своей длительной эволюции, на развитых стадиях, письмо все теснее связывалось с языком и все более точ­но передавало звуковую сторону языка. Это произошло с введением в письмо приемов систематической фонетизации, при которой письменные знаки стали воспроизводить отдельные элементы звуков речи.

Однако и на высшей ступени своего развития письмо не превратилось в абсолютно точный эквивалент устного языка. Нельзя назвать, пожалуй, ни одной современной системы письма (исключая научную транскрипцию), где одна речевая единица выражалась бы только одним знаком, отличающимся от других. Например, звук [а] в русском языке может передаваться на пись­ме не только буквой «а», но и буквами «о» (в безударном положении) или «я» («паять»), а в английском языке для долгого звука [i:] возможно целых одиннадцать написаний («i», «ie», «е», «ее», «еа», «ei», «еу», «ео», «ае», «ау», «ое»). Среди современных европейских систем письма наиболее приближен­ными к устной форме языка, лучше передающими реальное произношение, считаются чешское письмо и финское.

Письмо, как правило, не может адекватно отражать интонацию звучащей речи. Так, в написанной фразе «Он даст мне книгу?» нет точного указания на то, к какому именно из четырех слов относится вопрос.

Тем не менее в некоторых случаях письмо, наоборот, способно выполнять смыслоразличительную функцию. Произнесенные без контекста русские слова «молод» и «молот», английские «meat» и «meet» не различаются, но в письменном виде обретают необходимое значение. К подобным случаям от­носится и визуальный словораздел. Примером могут послужить английские словосочетания «a nice box» и «an icebox» или русские шуточные «на поле он косил траву» и «Наполеон косил траву».

С появлением и распространением письма языки народов, создавших свою или воспринявших чужую письменную культуру, выходят за рамки устного употребления и обретают новое письменное существование. Переход языка от этапа спорадических (единичных, случайных) преимущественно хозяй­ственных записей к подлинному письменному состоянию произошел, видимо, под воздействием-религиозной идеологии и культа, которые, воплощая собой универсальные законы жизни, нуждались в точной фиксации и надежной пе­редаче в пространстве и во времени. Кроме того, само письмо в своих истоках, как уже говорилось, имело магический характер. Неслучайно, большинство самых ранних памятников письменности на разных языках носит культовый и религиозный характер. Как правило, такие тексты представляют собой гим­ны и молитвы богам (египетские тексты пирамид, шумерские клинописные архивы, китайские гадательные надписи с ответами-предсказаниями богов, индоиранские священные тексты Авесты и Ригведы и др.).

О первостепенном значении веры и культа в развитии письменности го­ворят и многочисленные примеры более позднего времени, ясно показываю­щие, что устные языки обретали письменную форму, именно когда на них начинала создаваться богослужебная и религиозно-дидактическая литерату­ра. Показательны в этом смысле происходившие в Средние века процессы христианизации народов Европы, принявших в качестве письменной формы языка латиницу, и исламизации многих народов Передней и Центральной Азии, Африки, использовавших для своих языков арабское письмо как свя­щенное письмо Корана.

Обретая письменную форму, язык в прямом смысле слова раздваивается, поскольку живая устная речь, с одной стороны, и письменная речь, с дру­гой, развиваются разными темпами и по собственным законам. Понятно, что письменный язык по самой природе более консервативен, тем более если он является языком священных текстов. Раздвоение языка особенно заметно в условиях массовой неграмотности (а такие условия сохраняются во многих уголках мира и по сей день). Ярким примером является расхождение между классической письменной и разговорной «вульгарной» латынью в средневе­ковой Европе. В современном Афганистане язык дари (фарси-кабули) имеет особые черты только в своем устном варианте, а в письменном он приближа­ется к литературному персидскому (фарси).

Когда грамотность является достоянием немногих, естественно, письмен­ный язык приобретает элитарный сословный характер, замыкаясь в кругах жречества и духовенства или в среде профессиональных писцов. Элитарность письменного языка в прошлом усиливалась и тем, что многие сферы его применения — богословие, философия, iнаука, право —далеко выходили за преде­лы обыденного знания. Впрочем, и в наши дни письменный язык наук (осо­бенно естественных и точных) доступен для понимания далеко не каждого.

Устная и письменная формы языка, естественно, оказывают друг на дру­га сильное влияние, что становится особенно овхутимым с распространением грамотности. Многие изменения в разговорном языке, более гибком и подат­ливом к обновлению, с течением времени так или иначе получают отраже­ние в письменном языке, сдерживающий консерватизм которого в свою оче­редь приводит к выработке единых норм общелитературного национального языка. В основу литературной нормы обычно кладется какой-либо один раз­говорный вариант (диалект) языка, превалирующий там, где находится по­литико-административный и культурный центр носителей этого языка (так, в основе современного литературного испанского языка лежит кастильский диалект Мадрида и Толедо, а в основе персидского — диалект Тегерана).

У европейских народов сложению общенациональных литературных язы­ков способствовали исторические процессы национально-государственного объединения, происходившие на рубеже Средних веков и Нового времени в эпоху абсолютизма (XVI-XVII вв.). Для развития французского общелите­ратурного языка, например, большую роль сыграла Академия, основанная в 1635 году знаменитым кардиналом Ришелье, министром Людовика XIII. Французская Академия выступала в качестве главного инструмента полити­ки королевского двора в области культуры. Ее задача заключалась в уста­новлении господства «хорошего вкуса» в языке и литературе, а источником этого «хорошего вкуса», разумеется, считалась верхушка французского обще­ства в лице «лучшей части» королевского двора и высших слоев городского населения.

Между письменным книжным языком и устным разговорным нет непре­одолимых границ. И в том и в другом одновременно могут существовать но­вации и архаика, высокий стиль и просторечие. Уже в древнейших письмен­ных памятниках, например, вавилонских, есть образцы текстов, написанных как архаичным языком (религиозные произведения, эпос), так и разговор­ным (частные письма). Смешение языковых стилей особенно характерно для художественной литературы современных эпох.

Интенсивное распространение письма, грамотности, книжной культуры и формирование в этих условиях литературных языковых норм, как правило, ведет к сдерживанию естественного развития собственно языка. Изменения, произошедшие в английском языке за последние четыреста — пятьсот лет или в персидском языке за последние десять веков, являются менее значитель­ными, чем те, которые мы можем проследить по письменным памятникам предыдущих периодов. Владеющий современным английским языком может разобраться в оригинальном тексте В. Шекспира (ум. в 1616), а всякий обра­зованный иранец способен читать и понимать стихи Фирдоуси (ум. ок. 1020).

Консерватизм письма особенно нагляден в орфографии, которая во мно-

гих языках, таких как французский, английский, персидский и др., сохраняет исторические написания, не соответствующие реальному произношению слов. Но если во французском и персидском языках имеет место систематическое использование исторической орфографии, то в английском такая системность отсутствует. Это приводит к тому, что историческое написание иногда начи­нает воздействовать на произношение (например, в современном английском есть тенденция произносить звук [t] в словах «often», «soften», где это не требуется, или звук [о] вместо [а] в «love»). Во избежание путаницы в ряде европейских языков — итальянском, испанском, польском, хорватском — бы­ли проведены реформы старой орфографии, приблизившие ее к современной устной речи.

Впрочем, бывают случаи, когда письмо, наоборот, привносит в язык нова­торские элементы. В наши дни лексику ряда языков пополняют новые слова (неологизмы), представляющие собой сокращенные письменные формы (аб­бревиатуры). В русском языке всплеск такого словотворчества пришелся на начало советского периода, когда в широкое употребление вошли десятки слов типа «колхоз», «комсомол», «наркомюст» (народный комиссариат юс­тиции) и пр.

На протяжении своего развития язык может пользоваться как одним ви­дом письма, так и несколькими. Чаще это зависит от исторических условий и социально-политических обстоятельств, нежели от внутренних языковых процессов. Особенно показательными в этом отношении являются языки, имеющие долгую письменную историю, например, китайский и персидский. Для первого всегда применялся только один тип письма, созданного более трех тысячелетий назад, второй на разных этапах эволюции представлен кли­нописью, видоизмененным арамейским письмом, арабской графикой, а если учесть близкородственный ему таджикский язык, то к этому перечню будут добавлены еще кириллица и латиница. Нередко в истории письменным язы­ком народа становился чужой, неродной язык, принесенный завоевателями (аккадский язык на Ближнем Востоке и в Малой Азии во П-м тысячелетии до н. э.) или новой верой (латинский язык в средневековой Европе, арабский язык в VII—IX вв. на Ближнем и Среднем Востоке и в Северной Африке).