2015-05-22
1483
К началу IV в. христианство уже прошло длительный путь развития. Генетически связанное с идеологией угнетенных низов, находивших утешение и надежды в различных эсхатологических представлениях1, оно содержало в своем учении немало положений социального характера, отражавших именно чаяния масс. Но уже во II в. христианские общины перешли под руководство представителей состоятельных кругов, а само христианство претерпело глубокие изменения: оно превратилось в религию господствующих классов.
Среди христиан начала IV в. имелись две основные группы. Широкие круги приверженцев христианства ожидали от божества помощи в земной жизни и утешались верой, что в загробном мире будет осуществлена высшая справедливость. Христианство, распространявшееся в массах, выступало как народная религия; ее адептов не интересовали догматы, но зато эти верующие были проникнуты туманными надеждами социального характера. Другая группа христиан — это узкий руководящий круг учителей церкви, выдвигавших четкие формулировки догматов веры и требовавших точного выполнения обрядов. Здесь христианство являлось религией клира, представители которого старались внушить рядовым христианам, что исполнение надежд на небесную помощь в жизни и на загробное блаженство зависит в основном от того, насколько правильно верует данный христианин, насколько безропотно следует он их поучениям. Со временем наряду с бродячими проповедниками-апостолами в каждой общине появились постоянные проповедники, а вместе с тем и лица, отправлявшие хозяйственные функции и разбиравшие конфликты между членами общины, т. е. епископы-надзиратели. «Миряне», рядовые члены общины стали все чаще противопоставляться клирикам. Бродячие апостолы сделались опасными для внутренней устойчивости общин, и в конце II в. их руководство начало резко выступать против всех не включенных в клир проповедников.
Уже во времена раннего христианства возник институт «пресвитеров» — первоначально это были старейшины общин; распространение учения проповедниками, установление связей между различными общинами приводили к объединению христиан и к созданию церкви. Контакты общины с другими, подобными ей, теперь выполняли епископы. Отправлять богослужение епископ поручал вместо себя в отдельных местах пресвитеру, который таким образом из старейшины превратился в священника, подчиненного епископу.
Учение о благодати, получаемой епископами, давало им большие, в том числе практические, преимущества по сравнению с прочим клиром. Так, епископ стал бесконтрольно распоряжаться хозяйством церкви в пределах епископии. В условиях господства римского права христианская община не обладала правами юридического лица. Поэтому все имущественные сделки церкви велись епископом от его собственного имени. Естественно, епископы избирались из весьма состоятельных и влиятельных лиц. Фактически церковь превращала христианство из стихийного религиозного движения в строго иерархически построенную организацию, уже находившуюся под контролем представителей эксплуататорских прослоек. Тем не менее, руководимая епископами церковь, выступавшая против религиозного мировоззрения рабовладельческого общества, против культа императора как бога, привлекала к себе все оппозиционные элементы Римской империи. Это вызывало враждебное отношение императорского правительства к христианским организациям. В управлении: церковью в целом господствовал аристократически-республиканский принцип. Съезды епископов решали разногласия идеологического характера. Епископ, как бы он деспотически ни распоряжался в своей церкви, зависел от местной общины. С III в. избрание епископа сделалось значительным событием: в нем принимали участие местный клир, члены общины и соседние епископы.
Епископские съезды обычно собирались в крупных городах (Карфаген, Рим, Александрия, Антиохия): это делало их епископов руководителями обширных районов. Такой город получил название митрополии («матери городов»). Епископы соседних городов были в подчинении у епископов митрополий, которые стали называться митрополитами. Иногда они носили звание архиепископов. Отдельные черты церковных митрополий можно проследить уже во II в. Александрийский архиепископ в начале III в. имел право рукоположения епископов в пределах всего Египта. Антиохия в середине III в. была религиозным центром Сирии, Каппадокии, Палестины.
Административная реформа Диоклетиана привела к тому, что церкви получили особое деление по диоцезам. В Азии выделился в качестве церковного центра Эфес, в Понте — Кесария (Каппадокийская), во Фракии — Ираклия.
Средством общения священнослужителей с середины II в. стали поместные «соборы» (в рамках отдельных провинций). Фактически это были съезды епископов и клира по внутрицерковным делам. Кроме того, собирались и более широкие съезды, на которых обсуждались принципиальные вопросы, касавшиеся не положения церкви в той или иной провинции, а вероучения в целом. Постепенно сформировалось представление о существовании единой всемирной («вселенской») церкви, невидимо руководимой самим Христом.
К началу IV в. в церкви было завершено деление на «пастырей» и «овец». Чтобы не потерять влияние на паству, необходимо было придерживаться некоторых форм демократии. Всенародно, в торжественной обстановке, происходили обсуждения поступков какого-либо члена общины. В узкодогматические споры вовлекались широкие массы верующих; борьба вокруг догматов в какой-то степени отражала политические и социальные настроения масс.
К началу IV в. главными расходами церкви были благотворительные: традиции взаимопомощи членов общины верующих сочетались здесь с римской практикой подкармливания люмпен-пролетариата. Но вместе с тем совершенно явственно обозначилось и стремление клира эксплуатировать общину. Епископ смешивал свои личные дела и средства с церковными, т. е. присваивал себе доходы церкви. На рубеже III—IV вв. епископы являлись собственниками крупных богатств и фактически были представителями городской знати.
Важной внутрицерковной проблемой в это время стал вопрос о том, могут ли христиане занимать общественные должности, отправление которых было так или иначе связано с государственным эллино-римским культом. На Эльвирском соборе 305/6 г. были приняты решения, дававшие возможность христианам выполнять местные литургии, отделываясь незначительными эпитимиями.
Таким образом, отныне род занятий христианина не мог быть препятствием для принадлежности к церкви. Первоначальные установки демократического характера, такие, как тезис «не трудящийся да не ест», потеряли всякое значение. К концу III — началу IV в. христианство вполне созрело для того, чтобы стать господствующей религией, и в социальном и в моральном плане соответствующей интересам имущих классов. Оно представляло собою уже широко распространенную идеологию, выходившую даже за пределы Римской империи.
Но борьба за внутрицерковное единство продолжалась. Среди духовенства «вселенской» церкви утвердился взгляд, что любое отступление от принятого ею учения — это самый страшный грех. Появилось понятие «ересь» (αιρεσις — свободно избранное направление мысли), и она была объявлена преступлением, наиболее опасным для церкви.
Христианство развивалось в странах с различными религиозными верованиями. Принимая крещение, новообращенные, естественно, привносили в христианство элементы своей прежней религии.
В формирований и установлении отдельных элементов культа исключительное значение имел митраизм2, особенно его праздники в честь солнца; в развитии христинской мифологии наиболее существенную роль играли представления иудаизма, а для богословия — концепции позднеантичной философии. Образованные люди, изучавшие эллино-римскую философию, тоже вносили свои философские воззрения в догматику.
В итоге христианство оказалось разветвленным на множество религиозных сект. Наиболее активной была секта гностиков. Гностицизм развился из стремления интеллигенции того времени осмыслить в духе античной философии различные эллино-римские и восточные религии. Воззрения гностиков были далеки от христианских представлений о божестве; иногда идеи гностицизма сближались с пантеистическими. Гностицизм казался весьма «опасным» и потому, что фактически отвергал авторитет священного писания, считая единственным путем спасения особое «знание» («гносис»). Гностики доходили до отрицания загробной жизни, что также было совершенно неприемлемо для христианской пропаганды. Понятно, что в догматическом отношении гностицизм в начале IV в. представлял собою серьезного противника вселенской церкви. В отдельных сектах он принимал «опасный» характер и в социальном плане: гностики высказывали пренебрежение к материальному миру, отрицая подчас многие общественные институты, в том числе собственность.
Другая опасность для церкви заключалась в появлении ригористических сект, требовавших от верующих отказа от всяких связей с существующими общественно-политическими учреждениями.
Опасны были и учения рационалистического толка — особенно ересь Павла Самосатского, который считал Иисуса Христа только человеком, рожденным чудесным образом и проникнутым божественным логосом.
Внутренний разлад в христианской церкви наблюдался также в области ее обрядовой практики. Обрядность воздействовала на массы в большей мере, чем догматы. В IV в. иудейский ритуал, соблюдавшийся христианами раннего периода, был уже забыт; однако все еще отмечался главный праздник иудаизма — пасха. Первоначально бытовой праздник иудейских пастушеских и земледельческих племен, пасха, со времени потери евреями независимости, наполнилась новым, освободительным содержанием: народные массы стали связывать ее с ожиданиями прихода мессии-спасителя. Такой характер этого праздника приобрел особое значение в период римского завоевания Палестины. А поскольку, по евангелию, Христос пострадал в пасхальные дни, христиане тоже стали праздновать этот праздник, изменив его смысл. Они истолковывали понятие «спасения» сугубо символически и мистически, так что праздник пасхи стал как бы воспоминанием о страданиях евангельского Христа. Несмотря на то, что еврейская обрядность была отвергнута, пасха праздновалась по еврейскому исчислению. Поэтому вопрос о том, когда праздновать пасху, был очень острым. Споры о пасхе велись весьма бурно — в начале IV в. они буквально потрясали церковь.
В борьбе за единство религиозных верований церковные деятели приступили к созданию христианского богословия. Еще в середине II в. было заметно стремление увязать христианство с античной культурой. Юстин-философ писал о божественном логосе, разлитом во всем мире; действие этого логоса проявилось, полагал он, и в дохристианском обществе, но лишь в лице Христа логос нашел свое полное воплощение. Подобного рода тенденции давали богословам возможность черпать из античной философии все то, что им казалось «полезным» для упрочения христианства.
В городских кругах, особенно в богатой торгово-промышленной Александрии, ненависть к античной культуре не могла иметь глубоких корней. «Отцы» александрийской церкви прежде всего и стояли за укрепление связи христианской мысли с античной философией. Климент Александрийский (150—225) считал, что вера и знание должны сосуществовать: своими учениями философы, по его мнению, подготовляли мир к принятию христианства.
Особенно явственно проникновение элементов античной философии в христианство стало в александрийской школе, а именно в концепции Оригена (185—222). С его точки зрения, христианство — это завершение античной философии, поэтому Ориген вменял в обязанность христианским богословам изучение античных наук.
К концу III в. явственно различались два богословских направления, или две школы — антиохийская и александрийская. Александрийцы старались вкладывать самый широкий богословско-философский смысл в каждое выражение священного писания. Антиохийская школа в большей степени придерживалась буквального понимания выражений Ветхого и Нового завета. Обе школы, однако, стремились использовать позднеантичную философию в толковании христианского вероучения.
Хотя христианство развивалось бурными темпами, церковное единство к началу IV в. еще не было достигнуто. Одними только мерами убеждения оказалось невозможным создать устойчивую идеологию. Борьба с различными сектами велась упорно, но безуспешно; возникали все новые и новые ереси. Христианской церкви грозили распад и разложение. Единственное спасение ее как вселенской организации заключалось в том, чтобы прибегнуть к силе государства. Заключение союза с государством является в начале IV в. неотложной задачей для церкви.
Когда в Римской империи наметился переход к централизованной автократии, встал вопрос и об установлении идеологического единства. Первоначально его пытались построить на базе эллино-римской религии, сочетая ее с некоторыми восточными верованиями. Христианство не поддавалось включению в систему позднеримских культов, и в середине III в. правительство развернуло его планомерное преследование. Наиболее энергично добивался единства идеологии Диоклетиан: намереваясь полностью ликвидировать церковь, 24 февраля 303 г. он объявил о запрещении христианства.
Гонения были относительно суровыми, особенно на Востоке, и продолжались до отречения Диоклетиана. Однако уничтожить христианскую церковную организацию ему не удалось.
В 311 г. преемник Диоклетиана Галерий прекратил гонения на христианство. Но правитель Италии и Африки — Максенций оставался на позиции Диоклетиана. В междоусобной борьбе с Максенцием правитель Галлии Константин решил привлечь на свою сторону христианские элементы войска и администрации. После победы над Максенцием Константин и правитель Малой Азии Лициний на совещании в Милане издали распоряжение наместникам Вифинии, Сирии и Палестины о юридическом признании христианских организаций. Христианство на большей части империи стало не только терпимой, но и наиболее благоприятствуемой религией. Превращение ее в господствующую было вопросом времени.
Переход на положение государственной религии вызвал глубокие волнения внутри самой церкви. После прекращения гонений в ней возник серьезный раскол, сразу же принявший социальный характер. Во время гонений богатые христиане, не желая рисковать своим имуществом и положением, отрекались от христианства, а епископы и высший клир выдавали властям священные книги и предметы культа. Вместе с тем простой народ упорно хранил веру и переносил гонения. После их окончания пострадавшие верующие из низов к удивлению своему увидели, что «предатели» снова заняли места епископов, снова стали учить христианской морали.
В негодовании массы стали отвергать таких «традиторов». Так, в Африке поднялась кампания против «предателя» Цецилиана, и «сыны мучеников» избрали своего епископа Майориана, потом Доната, по имени которого все движение называется донатизмом.
10 ноября 316 г. Константин решительно выступил против донатистов: по-видимому, его испугала демократическая направленность движения. Начался раскол, длившийся в этой провинции вплоть до VII в.
В Египте на почве протеста против централизации церкви возник мелетианский раскол.
Независимо от личностей руководителей «раскольников» эти движения выражали недовольство масс полной бюрократизацией церковного управления, осуществлявшейся в интересах господствующего класса. Но это недовольство выражалось в форме христианского ригоризма, в стремлениях вернуть порядки идеализированного массами «древнего христианства».
Поскольку христианство превращалось в государственную религию, все дальнейшие «неурядицы» в церкви стали вопросами внутренней политики императорского правительства. Те или другие церковные течения либо являлись носителями сепаратистских тенденций, либо представляли собой социальные выступления, направленные против гнета государства, либо — внутриклассовую борьбу различных прослоек: все эти противоречия внешне выступали в виде догматических, церковных споров. Они захватывали подчас целую страну, и поэтому «церковная политика» того времени не могла быть чисто церковной.
С самого начала союза церкви с государством господствующее положение принадлежало императорской власти, которая владычествовала над церковью (цезарепапизм). Константин фактически руководил ею. В его правление она не выражала никакого протеста против этого. В дальнейшем право императора вмешиваться в церковные дела было санкционировано как светским законодательством, так и на церковных соборах.
Однако далеко не все в церкви зависело от императорской воли: поскольку императорская власть объявила церковь господствующей, поскольку была признана божественность ее канонов, постольку сам император подчинял себя основным принципам церковного устройства и догматов; он мог относительно самостоятельно назначать и смещать иерархов, мог вмешиваться в церковные споры, но не мог отменить ничего из того, что считалось откровением и общепринятыми традициями; каноны стали своего рода статьями неписаной конституции империи в области идеологии. Сложившись в качестве мировой религии, христианство не могло принимать такие положения, которые подрывали бы ее основы.
Император рассматривался как защитник и покровитель, устроитель порядка и единства в церкви. Законы римского гражданского права начали распространяться на церковные учреждения, а постановления государства признавались теперь обязательными для христиан. Христианские организации приобрели все имущественные права официально признанных коллегий.
В 321 г. Константин предоставил церкви полное право юридического лица — и церковь, и клирики отныне могли получать имущество по завещанию. Имущественные права церкви особенно укрепились после того, как в 434 г. Феодосии II издал закон, согласно которому церковь наследовала имущество клириков, умерших без завещания.
Все церковное имущество, находившееся вне города, в деревенских церквах, являлось юридической собственностью епархии. Управителем этой собственности был епископ, который распоряжался ею единолично, хотя и должен был осведомлять об имущественных операциях диаконов и пресвитеров. Вся недвижимость, в первую очередь церковные здания и предметы культа как священные вещи (res sacrae), стала неотчуждаемой (extra commercium).
Но с основанием отдельных церквей высокопоставленными лицами (ктиторами), которые жертвовали на поддержание церкви земли с их доходами, хозяйственное единство епископии стало распыляться.
В IV—V вв., особенно когда возникали монастыри, принадлежавшие их основателям — ктиторам, создались довольно сложные отношения между епископами и частными церквами.
Посвящение имущества богу не нарушало фактической собственности и права ктитора распоряжаться имуществом основанной им церкви или монастыря. Оформилось ктиторское право3; оно было наследственным.
В IV в. церковь стала привилегированной организацией. Подобно жрецам эллино-римских храмов, клирики были освобождены от муниципальных литургий (munera civilia) и от прямых налогов. С конца IV в. они освобождались от munera sordida и частично от munera extraordinaria, от военной службы. В 343 г. клир получил освобождение от уплаты пошлин и налогов за право занятия ремеслами и торговлей. Еретики, напротив, были лишены всех привилегий церкви, а лица, особенно опасные для нее и для государства, лишались даже гражданских прав.
Материальное положение церкви укреплялось в IV в. за счет бесчисленных даров, жаловавшихся императорами. Если до Константина церковь могла заниматься благотворительной деятельностью лишь за счет собственных средств, то с тех пор, как христианство сделалось государственной религией, церковь организовывала больницы, богадельни, странноприимные дома, оказывала материальную помощь вдовам и сиротам, подкармливала нищих в основном на средства государства. Чтобы превратить городскую бедноту в послушную клиру массу, которая не представляла бы опасности для господствующего класса, церковь стала получать от казны большие суммы денег и продовольствие.
Особые привилегии предоставлялись церкви и в области судопроизводства. 23 июня 318 г. Константин признал епископский суд равносильным государственному, если обе стороны соглашались передавать дело на рассмотрение епископа. В 321 г. тот же император признал арбитраж епископа безапелляционным и выполнение его приговоров обязательным. Это давало епископату такие широкие привилегии, что фактически вместо учреждения епископского суда в качестве третейской инстанции был введен собственно суд епископа, с соблюдением всех формальностей, приведением доказательств, письменных актов и т. д. 5 мая 333 г. епископскому суду было предоставлено право рассматривать гражданские иски даже по желанию только одной из сторон. Рассмотрение судебных дел стало важной сферой деятельности епископа: ведь клирики не имели права обращаться в гражданский суд — в этом случае они теряли свой сан и свое положение в клире.
Что касается уголовного права, то клирики подлежали епископскому суду только за незначительные проступки. Вобще же духовенство было полностью в руках епископа.
Сами епископы могли быть судимы лишь соборами, а в криминальных случаях — подлежали личному суду императора. Тяжбы между духовными лицами решались судом епископов, а позднее (с 530 г.) всякая жалоба на духовное лицо разбиралась не светским, а церковным судом. Право посредничества (jus intercessionis) позволяло епископу вмешиваться в любое судебное дело. Епископы получали в суде исключительные привилегии: если давал показания епископ, не требовалось выслушивать других свидетелей.
Особое значение имело предоставление церкви права торжественно оформлять освобождение рабов. На практике, однако, церковь полностью подчинялась гражданским законам там, где дело касалось признания существующих социальных отношений. Несмотря на то, что по канонам церковный брак распространялся как таинство на всех христиан, в том числе и на рабов, священник не имел права венчать рабов, и свершение брака не считалось действительным. Церковь не могла принять раба в клир без разрешения господина; если же тот давал такое разрешение, то раб становился свободным.
Церковь получила «право убежища»4. Убежищем признавался храм и вся территория вокруг него в радиусе 50 шагов; духовенство имело право не выдавать властям человека, который прибегал таким путем к его защите. В 398 г. это право подверглось ограничениям: его были лишены те, кто, укрываясь в церкви, хотел оградить себя от гражданских исков или избавиться от выполнения обязательств перед государством.
В дальнейшем Юстиниан вовсе отнял у должников право прибегать к церковному убежищу. Когда таким правом пытался воспользоваться раб, епископ вступал в переговоры с господином о возможности «прощения» раба.
По отношению к нарушителям канонов и еретикам церковь применяла различные меры воздействия. Самой суровой карой являлась «анафема», по Златоусту, — полная «передача» неисправимого врага церкви в распоряжение сатаны. Слабее звучало «отлучение» — подвергнутый ему человек временно или пожизненно прерывал связи с церковью.
Наказанием для клириков было снятие сана или же временное недопущение к богослужению. При тяжелых проступках их передавали в руки светских властей, подвергали изгнанию, иногда — за ересь — смертной казни. Епископ мог арестовывать своих врагов, приговаривать их к телесным наказаниям, держать в заключении, особенно под видом «покаяния».
В IV в. и первой половине V в. в основном завершилось оформление организационной структуры церкви. Ее первичной единицей в конце III в. была епископия. Приход, как низовое звено, к началу IV в. еще не сложился. Отдельные общины в мелких центрах и селах стали управляться хорепископами, которые в конце III в. еще не были окончательно подчинены епископу, но уже создание хорепископата фактически было началом возникновения приходской системы.
Во главе прихода стоял пресвитер (священник), занимавший относительно самостоятельное положение. Предметом разногласий между приходом и епископатом были приношения верующих. Первоначально, когда еще не было приходской единицы, все эти приношения считались доходом епископа. Теперь же приходы имели свой штат клириков, нуждавшихся в средствах на свое содержание. Естественно, что приходские доходы должны были только частично поступать епископии. Однако отношения между нею и приходами еще не определились.
В IV—V вв. пресвитер прихода был выборным. При возведении в сан пресвитера требовалось «испытание», т. е. публичное обсуждение жизни кандидата. Выборы происходили шумно, избиратели делились на партии, кандидатуры обсуждались страстно. Знатность рода, богатство, политическое влияние — вот что требовалось от главы прихода. Епископ мог «рукоположить» в священники только кандидата, выдвинутого на собрании. Сельские приходы состояли под властью городского епископа: ему в основном и шли их доходы. Таким образом, в эпоху, когда города лишались своих земель, права сбора налогов с деревенских общин и поместий, в церковно-административном отношении город и его клир стали господствовать над всей округой. Епископ извлекал доходы с населения приходов, расположенных на земле, вовсе не являвшейся собственностью города.
Базилика в Кальб-Лузе. Северная сирия. V в. Внутренний вид. Реконструкция
В положении епископа в IV в. произошли перемены: из руководителя нелегальной организации, рисковавшего попасть в темницу или подвергнуться казни, он превратился во влиятельного вельможу. Он избирался другими епископами путем «рукоположения» — хиротонии. После его смерти соседние епископы при участии знатных мирян и клириков рассматривали кандидатуры лиц, способных сменить умершего, а затем проводили голосование. Естественно, при избрании епископа всплывали все политические и догматические споры, так что зачастую в церквах, где производились выборы, завязывались настоящие сражения.
В V—VI вв. выборы епископов заметно аристократизировались. Митрополиты часто стали самовластно назначать епископов на кафедры своей митрополии. В VI в. установился такой порядок, при котором местный клир и наиболее видные миряне выдвигали трех кандидатов. Митрополит «рукополагал» одного из них по своему усмотрению.
За хиротонию новый епископ уплачивал «приношение» — крупный денежный взнос (просфору), который тяжело ложился на население; ведь епископ возмещал этот взнос за счет различных поборов, что нередко разоряло город.
Иногда епископом избирали не духовное, а светское лицо. Требование безбрачия к епископу еще не предъявлялось, хотя на практике оно уже стало обычаем. Только на Трулльском соборе (692 г.) было вынесено постановление, что епископ обязан вести безбрачную жизнь.
После избрания епископа устанавливалось, какое имущество должно принадлежать лично ему. Все остальное, приобретенное им, считалось достоянием церкви.
Епископ избирался на свою кафедру пожизненно, перевод на другую кафедру запрещался. Сместить епископа мог только собор.
Материальные богатства епархий использовались в первую очередь самими епископами, которые стали считать роскошь при выходах и в быту необходимой для поддержания своего престижа. Доходы епископов были колоссальными. Иоанн Златоуст, будучи епископом, мог на личные средства содержать 7700 бедняков и штат двух госпиталей.
Главные доходы епископии складывались из поступлений от земель, деревень, эргастириев, мельниц, находившихся в церковной собственности. Епископ являлся крупным землевладельцем. В IV— V вв. церковь жестоко эксплуатировала местное население.
Как уже указывалось, в организационном отношении восточная церковь в первой половине IV в. делилась на несколько самостоятельных центров, таковыми были: Александрия, Антиохия, Ираклия (Фракия), Кесария (Понт), Эфес (Азия). В каждом из них имелась своя верхушка церковной иерархии.
Высшие чины церкви назывались по-разному. Никейский собор отвел важное место митрополиту; но тем не менее наиболее видные церкви — константинопольская, антиохийская. александрийская — сохраняли за своими главами титул архиепископа. Наименование патриарх в IV в. прилагалось к престарелым, почтенным епископам и не имело особого значения. В V в. появилось звание экзарха как главы церкви в рамках гражданского диоцеза.
Титул патриарха для обозначения архиепископов Константинополя. Антиохии, Александрии и Иерусалима стал применяться в VB.5
Ко времени роста политического влияния столицы относится возвышение константинопольского архиепископа. В административно-церковном отношении он был подвластен митрополиту Ираклийскому, на практике, однако, уже вскоре стал решать дела Фракии и Малой Азии. Вплоть до 449 г. константинопольский престол не имел особых привилегий и даже находился по сути под началом александрийского. Но на Халиидонском соборе (451 г.) константинопольский архиепископ был признан вторым после римского и получил право назначать митрополитов по трем диоцезам (Фракии, Азии и Понту). Константинопольский патриарх (архиепископ) первоначально избирался так же, как обычный епископ, т. е. на исход выборов часто оказывали влияние и настроение народных масс, и, в большей мере, давление местной знати. Позднее патриарх фактически назначался императором, при этом иногда устраивалась инсценировка «выборов».
Роль александрийского патриарха в церковных делах отнюдь не определялась политическим статусом Египта. Последний находился в подвластном положении, тогда как александрийская церковь, напротив, в продолжение IV в. и вплоть до Эфесского собора 449 г. в сущности стояла во главе восточной церкви. Патриарху александрийскому был подчинен иринах («умиротворитель») — начальник полиции. Он производил ревизию мер и весов, собирал и даже вводил пошлины. Александрийский патриарх был не только духовным, но практически и светским правителем Египта, не в меньшей степени, чем императорский августал.
Египетским иерархам принадлежало последнее слово в разрешении вопросов летосчисления, в определении времени празднования пасхи. В своих отношениях с прочими церквами они проявляли диктат и исключительную грубость.
После Халкидонского собора, к моменту, когда уже сформировалась монофиситская церковь, Александрия фактически отпала от православия.
В Эфиопии христианская церковь утвердилась с IV в. Она признавала подчинение александрийскому патриарху и была полностью независима от византийской церкви. С середины V в. эфиопская церковь стала монофиситской6.
Значительное влияние в IV в. имела антиохийская церковь. В продолжение IV и V вв. иерархи Александрии и Антиохии соперничали между собой. Постепенно со второй половины V в. антиохийский архиепископ утратил свое значение.
Иерусалимская церковь в IV в. была подвластна митрополиту Кесарии Палестинской, но вследствие того, что Иерусалим считался святым городом, в котором пострадал Христос, слава его все время увеличивалась. Начались паломничества в Иерусалим. Иерусалимская церковь была признана «матерью всех церквей». На третьем вселенском соборе, в 431 г., она стала самостоятельной и превратилась в патриархию.
Тогда же была признана автокефальность кипрской церкви, получившей в сущности права патриархии.
Так в V в. возникло несколько патриаршеств. В VI в. Юстиниан решил сделать патриархией свою родину, назвав ее «Юстиниана прима» (близ Охрида).
Римский архиепископ, который, как и александрийский, в просторечии назывался папой, имел власть также над Грецией, включая Фессалонику. В 379 г. Фессалоника была присоединена к Восточной империи, однако это не привело к подчинению ее церкви константинопольскому патриарху.
В организационной структуре церкви — в образовании патриархий и выделении автокефальных церквей — отразились исторические, этнические и другие особенности различных районов империи: так, армяне в IV в. имели собственную автокефальную церковь; восточносирийское население после 431 г. организовало свою, несторианскую, церковь; в Египте с 451 г. восторжествовала коптская церковь; на Западе обособилась церковь романских и германских народов.
В IV—VI вв. считалось, что высшей церковной инстанцией являются соборы. На Никейском соборе (325 г.) было решено собирать епархиальные соборы два раза в год. Однако это постановление не выполнялось: во времена обострения религиозных споров епархиальные соборы представляли опасность, они могли послужить очагами распространения ересей. Позднее Трулльский собор счел необходимым созывать соборы один раз в год — после пасхи и до наступления осени.
Соборы в рамках митрополии или патриархии — поместные соборы — созывались в экстренных случаях.
Вселенские соборы собирались императором. На них была представлена, правда, ничтожным числом иерархов, и западная церковь. Право императора созывать, а иногда и лично или через своего представителя председательствовать на соборе в византийской церкви не оспаривалось. Каноны, или правила, принимаемые вселенским собором, считались обязательными для церкви в целом.
Вселенские соборы в основном занимались догматическими вопросами. На них были выработаны так называемые символы веры, т. е. краткие изложения тех религиозных идей, которые должен был принимать на веру каждый христианин. Обязательным для церкви стал «символ веры», утвержденный Никейским собором 325 г. Этот собор был созван в связи с потрясшим церковь арианским спором (см. ниже, стр. 168 и ел.). В 381 г. в Константинополе состоялся второй вселенский собор, окончательно упрочивший победу над арианством и принявший дополнения к никейскому «символу веры», иначе — «никео-константинопольский символ». В 431 г. в Эфесе происходил третий вселенский собор, на котором от ортодоксального христианства отделилось несторианство. Четвертый вселенский собор был собран в 451 г. в Халкидоне: здесь был окончательно признан «символ веры» и осуждено монофиситское учение. Пятый (второй константинопольский) собор, занимавшийся догматическими вопросами, заседал в 553 г. Шестой, созванный в Константинополе в 681 г., осудил монофелитство, а седьмой (второй никейский) уже в 787 г. выступил против иконоборчества. Православная церковь признает вселенскими только эти семь соборов, тогда как католическая называет вселенскими ряд последующих соборов7.
В IV—V вв. христианская догматика была в основном разработана и принята соборами. Следуя никео-константинопольскому «символу», христианин должен был верить в сотворение мира богом, в Иисуса Христа, бога-сына, порожденного богом-отцом и единосущного с ним, в воскресение и вознесение Христа на небо, в загробную жизнь, в спасительность таинства крещения и т. д. Не признающий какое бы то ни было положение «символа веры» не считался христианином.
Соборы выработали особые правила, касающиеся устройства церкви и наказания тех, кто нарушал ее запреты. Эти запреты позволяли духовенству вмешиваться в частную жизнь каждого человека. Постепенно в ведение церкви практически перешло семейное право (брак, развод и т. д.). В решениях соборов особое внимание обращалось на организацию церкви и меры поддержания дисциплины и авторитета духовенства. Большое место уделялось церковной собственности и ее сохранности. Помимо правил вселенских соборов, для церкви стали считаться обязательными (каноническими) решения, принятые некоторыми поместными соборами. Социальная направленность церковных канонов проявляется в призывах к императорской власти вооруженной силой подавлять сопротивление народных масс епископам и уничтожать ереси.
Постановления вселенских и поместных соборов являются источниками так называемого канонического права. Его кодификация началась в VI в., когда вместе со светским законодательством, определявшим статус церкви, появились «Номоканоны» (в дальнейшем проникшие в Россию под названием «Кормчей книги»)8.
Наряду с поместными ежегодно созывались епархиальные соборы. Особое значение приобрели соборы, устраивавшиеся в Константинополе. Для разрешения важных дел, касавшихся всей церкви и ее отношений с императорской властью, здесь организовывались также съезды епископов. С течением времени в деятельности византийской церкви все большее значение приобретали «соборы прибывающих» (συνοδος ενδημουσα). Поскольку в столице всегда было много епископов, приезжавших сюда по делам своих церквей, патриархи и ввели в практику собирать этих епископов для обсуждения важнейших вопросов церкви в целом. Постановления таких соборов легко находили поддержку императорской власти и сами они практически вытеснили регулярные патриаршие соборы.
Несмотря на то, что по своей влиятельности и богатствам духовенство являлось в IV в. видной прослойкой господствующего класса, в то время был еще очень легок переход светских лиц в ряды духовенства и обратно.
Духовенство, или клир, имело свою сложную, иерархически оформленную организацию. У епископа были советники — синкеллы, впоследствии обычно преемники епископа. Особое значение приобрела должность апокрисиариев — доверенных лиц патриарха для ведения внешних переговоров. Юрисконсультом епископа был экдик, который оформлял гражданские иски по римскому праву. Видную роль в окружении епископов (особенно крупных центров) играли архидиаконы и протодиаконы, которые обычно подготовляли богословские выступления епископа.
Для оформления различных актов при епископе состояли нотарии, организованные в корпорацию, во главе которой стоял примикирий. Заведующий архивом — хартофилак — был видным лицом в канцелярии архиепископа. Хозяйственные дела епископа велись экономом. Хранителями сокровищ церкви были скевофилаки. Они же исполняли и обязанности казначеев.
К низшей прослойке клира относились прежде всего диаконы при пресвитерах. Диакон выполнял различные поручения священника, касавшиеся обслуживания населения; большие церкви, кроме того, имели иподиаконов, т. е. помощников диаконов. В число клириков входили и чтецы, прислуживавшие епископу. К низшим клирикам принадлежали также парамонарии (подготовлявшие помещение храма к богослужению и вообще прислуживавшие священнику), птохотрофы, орфанотрофы, ксенодохи (ведавшие благотворительными делами).
Деканы, главным образом из мирян, охраняли церкви и выполняли обязанности церковных тюремщиков. Личное обслуживание епископа осуществляли кувикулярии (спальники).
В число клириков входили и «труждающиеся» (χοπιαται), могильщики, копатели. Организацию погребений вместе со всеми расходами брали на себя лектикарии.
В Александрии особое положение занимали так называемые ипараволаны: это был отряд отъявленных головорезов, состоявших на службе у александрийского архиепископа. Ипараволанам поручалось расправляться с неугодными ему лицами. Они являлись его вооруженной свитой и буквально терроризировали население Александрии.
В IV—VI вв. церковь еще не взяла на себя полное содержание клира. Рядовые клирики должны были сами зарабатывать себе пропитание, занимаясь каким-нибудь ремеслом или торговлей.
Социальное положение клириков отличалось двойственностью: с одной стороны, они представляли собой привилегированную прослойку населения — духовенство, с другой, — были в зависимости от епископа (и как церковного иерарха, и как крупного землевладельца). Была ли деревня собственностью церкви или нет, клир платил епископу взносы налогового характера.
Что же касается клириков церквей, находившихся во владениях ктитора, то здесь они были зависимыми людьми. Эти клирики выполняли повинности и платили взносы господину как колоны или арендаторы.
Клир быстро разрастался — многие стремились включиться в него, чтобы пользоваться приношениями верующих и всякого рода привилегиями.
Как правило, простые священники были фанатичны, непримиримы к языческим традициям и к античной учености. Высшие клирики, напротив, щеголяли своими познаниями в области языческой философии, допускали иногда (правда, в своей среде) рационалистические толкования природных явлений, переписывались с языческими учеными.
Развитие богословской мысли в период становления христианской церкви, как господствующей, пережило несколько последовательных этапов. На первом этапе богословы стремились вместо наивных мессиано-эсхатологических представлений более раннего времени создать философскую теорию бога-Логоса. С одной стороны, этим пресекались опасные тенденции развития социально окрашенных элементов религиозных верований, с другой — преодолевалось отвращение христиан к античной культуре и к общественным устоям рабовладельческой цивилизации. На втором этапе в центре богословских споров встал вопрос об отношении бога-отца к богу-сыну. Это были арианские споры IV в. На третьем этапе объектом полемики сделалась проблема сущности Христа-богочеловека. Это — христологические споры V в., которые вели несториане, монофиситы и халкидонцы. Четвертым этапом можно считать дискуссии об отношении божества к человеку, связанные с возникновением мистических представлений о благодати, об энергии божьей, о соединении с божеством. Эти споры велись уже параллельно христологическим, но значительную остроту приобрели в Византии впоследствии, в период иконоборчества и особенно в XIV в.
Богословские споры осложнялись тем, что получали широкий резонанс в народных массах. С неудовольствием рассказывает Григорий Нисский об увлечении населения богословскими дискуссиями: меняла, разменивая деньги, рассуждает, рожден или сотворен Иисус Христос; булочник, продавая хлеб, доказывает, что бог-отец больше-бога-сына; банщик же, приготовляя ванну, убеждает, что бог-сын произошел из ничего. Страсти разгорались настолько, что пришлось особым указом устанавливать, во что именно должны верить подданные империи. Но богословские споры не прекращались. Массы вносили в них свои настроения и чаяния, иногда политического (например сепаратистского) характера.
Церковь Сант-Аполлинаре ИН классе в Равенне. Внутренний вид. VI в.
На всех этапах развития богословской мысли догматы были неотделимы от политики; догматические споры принадлежат не только церковной, но и гражданской истории Византии.
В отношении социальных проблем христианская мысль не выработала той четкости в формулировках, как в догматике. Иерархи стремились заслонить эти проблемы шумом чисто богословской борьбы. Однако нельзя сказать, что эти социальные сюжеты нисколько не затрагивались богословами раннехристианской эпохи. Проблемы такого рода решались так, чтобы основы существовавших тогда общественных отношений оставались в неприкосновенности. Богословская мысль не выдвинула никаких принципиальных положений, направленных против рабства. Христианство с полным равнодушием относилось к страданиям рабов, объявляя их мучения залогом счастья в загробном мире9.
Вопрос о богатстве и собственности формально решался церковью с этической точки зрения: собственность — это учреждение человеческое, несправедливое, но, тем не менее, нельзя отвергать богатство вообще. Церковь сформулировала учение о ложном и истинном богатстве: ложное богатство — это материальные блага, истинное — моральные достоинства верующего, обладая которыми он может получить блаженство в загробной жизни. Фактически это был призыв к бедноте не завидовать богачам, т. е. оправдание социального неравенства.
Обращаясь к массам, церковь всегда прославляла труд. В обществе, где даже свободные бедняки презирали физический труд, это имело немалое значение.
В IV—VI вв. в византийской церкви окончательно оформился культ. Для церкви было очень важно перестроить быт населения в соответствии с христианским мировоззрением, так, чтобы в сознании верующего каждый день был связан с памятью о евангельских мифах или святых и чтобы традиционные народные празднества получили христианскую окраску.
Византийский церковный календарь очень сложен. Дни праздников, богослужений, обрядов, постов устанавливаются на основе двух систем исчислений времени: лунно-солнечной (еврейской) и солнечной (римско-юлианской). Расчеты празднования подвижных, ежегодно меняющих свою дату праздников строятся соответственно лунно-солнечной системе, расчеты дней неподвижных праздников — юлианскому году. Из комбинации этих двух систем исчисления и составляется церковно-литургический календарь.
Никейский собор установил в качестве обязательных основные принципы исчисления времени празднования пасхи: она отмечается в первое воскресенье после весеннего полнолуния, причем весенним полнолунием считается то, которое происходит после весеннего равноденствия.
По поводу празднования пасхи между Римом и греческой церковью вплоть до начала VI в. происходили трения. Единый порядок был установлен лишь после введения в Риме александрийской системы подсчета дней этого праздника Дионисием Малым (532г.).
Монастырский комплекс.
В конце IV в. были введены основные обряды и установлен твердый распорядок богослужения, с определенными гимнами, молениями и с точно распределенными по неделям чтениями священного писания.
Стали создаваться особые литургические книги, излагавшие порядок богослужения на различные недели (впоследствии эти книги полностью перешли в русскую церковь). Христианская церковь стремилась воздействовать на эмоции верующих; литургия превратилась в пышное театрализованное зрелище. Видное место в богослужении заняла проповедь.
Крещение малолетних тогда еще не было распространено. Обычно его принимали в зрелом возрасте. Считалось, что этим таинством человек очищается от всех грехов, так что многие верующие крестились перед самой смертью.
В конце IV в. были введены торжественные шествия с зажженными свечами («крестные ходы»). Появилась церковная музыка, религиозная поэзия.
В обычай вошло использование символических изображений, которые стали постепенно превращаться в иконы — изображения Христа, богоматери и святых. Эмблемой христианства сделался крест (первое упоминание о поклонении кресту относится к 340 г.). Изображения страданий Христа появились в конце V в., миниатюры распятия — в конце VI в. Стали практиковаться благочестивые путешествия в Иерусалим. Утверждался культ святых (главным образом «мучеников», а впоследствии и прочих «отцов церкви»). Был создан полный церковный календарь с указанием празднования святых на каждый день (святцы).
В IV—V вв. сложилось монашество, сыгравшее столь значительную роль в истории церкви. Монашество возникло в народной среде как своеобразная форма социального протеста против господствующих порядков. Идеология раннего монашества была пронизана мистикой, а его основным принципом являлся отказ от земных благ — аскетизм. Под влиянием усиливавшихся эсхатологических настроений представители угнетенных низов, проникнувшись ожиданиями конца света, удалялись в пустынные местности и жили изолированно от общества, в одиночку. Вскоре начали появляться и общины отшельников во главе с аввами (отцами). Монашество стало распространяться в Египте (среди коптского населения), в Сирии и в Палестине. Церковь оказывала покровительство таким отшельникам.
Первооснователем монастырей-общежитий был Пахомий, прозванный церковью «Великим» (ум. 346г.). Около 320 г. он построил в Верхнем Египте, в Фиваиде, монастырь (Тавенисси), представлявший собою комплекс зданий, с отдельными кельями для монахов, с общими трапезными и особыми помещениями для богослужений10. Монастырь имел свое хозяйство, труд здесь распределялся между монахами. Монастырские здания были окружены крепкой стеной. Все было строго регламентировано, были введены жесткие правила внутренней дисциплины, требовавшей абсолютного послушания авве.
Строгие уставы египетских монастырей стали образцом для палестинских, сирийских, отчасти западных обителей. Сложились два вида монастырей — отшельнические и общежительские. Формой сочетания принципов тех и других стали так называемые лавры, где монахи жили в отдельных изолированных кельях, но подчинялись авве и собирались для совместного богослужения. Такие лавры были организованы в Палестине и Сирии.
Монастыри являлись центрами всякого рода извращенного «подвижничества». Среди монахов были ходившие нагими, не стригущие волосы, землеспальники, грязноногие, грязныши.
Особой разновидностью «подвижников» были в IV—V вв. «пасущиеся»: они ходили нагими и питались, как животные, травой и кореньями. Широкую «славу» приобрели стилиты (столпники), годами пребывавшие на столбах. Появились и «юродивые».
Халкидонский собор стремился полностью подчинить монастыри епископальной власти. Глава монастыря (игумен) избирался пожизненно — его власть была подобна епископской: он полновластно распоряжался в монастыре. В отличие от епископа, однако, новый авва мог быть назначен предыдущим. Власть игумена распространялась лишь на мелкие проступки монахов; серьезные нарушения дисциплины были подведомственны суду епископа.
Обычно монастыри были или мужские или женские. Но существовали и «двойные монастыри»: в этом случае две обители представляли собой единый комплекс зданий и подчинялись общему управлению. Церковь неодобрительно смотрела на такие монастыри, тем не менее они функционировали до VIII в.
Уже в ранней Византии монастыри сделались организационными центрами эксплуатации местного населения.
Монахи уничтожали языческие храмы, захватывали храмовые земли, подчиняли их население.
Наряду с монахами-отшельниками появилось множество бродячих монахов, которые, подобно греческим «философам» — киникам11, превозносили свое невежество и свой аскетизм. Эти бродяги были настоящим бичом для правителей городов, и императоры IV в. неоднократно принимали против них строгие меры.
Все «отцы церкви» любовно относились к монашеству и восхваляли жизнь монахов в качестве образца для христиан. Однако между монашеством и церковной иерархией постоянно возникали трения: монахи зачастую самым пренебрежительным образом относились к церковной иерархии.
Монашество имело исключительно сильное влияние на широкие массы населения империи. Трудовой народ видел в государстве и его представителях — сборщиках налогов, судьях, военных — только грабителей и насильников. Взгляд Августина на государство как на «великий разбой» (latrocmium magnum), безусловно, в какой-то мере являлся отражением воззрений народных масс. Когда восточные жрецы желали войти в доверие широкой аудитории, они произносили гневные слова, бичуя агентов государственного аппарата. И когда монахи уверяли, что отвергают все светские общественные институты, что они строят жизнь на новых началах религии и братства, то они часто встречали полное сочувствие простых людей.
Религиозные идеи, рожденные противоречиями периода разложения рабовладельческого общества, проникая в народ, делались материальной силой, которую стремились использовать и иерархи церкви, и монахи, и проповедники еретических сект.
