Православная Церковь в Византийской империи в IX – XI вв

«Священство» и «Царство» В Византийской империи после эпохи Вселенских соборов. Император Василий I начал с враждебного шага в отношении святого патриарха Фотия, но очень быстро пошел по тому пути в церковной политике, который разрабатывал сам Фотий, которого придерживались сильные люди предшествующего царствования — император Михаил III и, прежде всего, кесарь Варда, дядя императора. Этот поворот в политике, когда император Василий I смог в известном объеме противостоять требованиям Западной Церкви и сохранить юрисдикцию Константинопольской Церкви над Болгарией (впрочем, в соответствии с пожеланиями самих болгар), сказался и на отношении Василия I к самому Фотию. Через некоторое время Фотий был возвращен из ссылки, император назначил его воспитателем своего сына, состоялось примирение двух иерархов — патриарха Игнатия и отстраненного от патриаршества Фотия. Патриарх Фотий помогал престарелому патриарху Игнатию своими медицинскими советами, и после того, как умер патриарх Игнатий, патриарх Фотий спокойно, без всякого конфликта, занял патриаршую кафедру. Исчерпал себя конфликт двух церковных партий — игнатиан и фотиан.

Во многих исторических сочинениях говорится о том, что Фотий во время своего второго патриаршества вторично порвал с Римской Церковью, произошла вторая схизма Фотия. Современные ученые убедительно показывают, что никакой второй схизмы Фотия не было, что Фотий умер, не будучи в разрыве с Римской Церковью. Время императора Василия I, а также его сына и преемника Льва VI — это время очень активного законодательства. Если беспримерно плодовитым законодателем был святой Юстиниан, то второе по значению время законодательной активности Византийской империи — это как раз время Василия I и Льва VI. Эти законы не могли не коснуться и церковной жизни. Один из важных законодательных текстов, изданных еще при Василии I, носит название «Эпанагога» или иначе «Исагога». В обоих случаях это название переводится как «Введение», этот законодательный документ должен был служить введением к обширному своду законов. В современной науке спорят не только о том, какое название этого документа правильнее, но также и о юридическом статусе этого документа. Некоторые считают, что он остался только в ранге законопроекта, другие ученые доказывают, что «Эпанагога» была промульгирована, т.е. принята как действующий закон. По всей видимости, те разделы «Эпанагоги», которые имеют отношение к Церкви, были составлены если не лично патриархом Фотием, то под его влиянием, и они как раз нас интересуют в первую очередь. В «Эпанагоге» перечисляются обязанности императора, патриарха (император все-таки на первом месте) и других светских и церковных сановников. Здесь выражается идеальный образ отношений между царством и священством.

Согласно «Эпанагоге», церковно-государственный организм представляется как идеальное единство, составленное из множества частей и членов. Во главе этого единого тела стоят император и патриарх как два главы вселенной. Они тесно и мирно сотрудничают в целях блага человечества. Сферы этих компетентных властей совершенно параллельны. Светский заботится о телесном, духовный — о духовном благоденствии подданных империи, которые одновременно являются членами Церкви. Здесь дается новый вариант знаменитой теории симфонии, которую мы встречаем уже в законодательстве Юстиниана, в Шестой новелле Юстиниана, и поэтому представляется важным хотя бы вкратце сравнить, посмотреть, чем отличаются эти две модели. Их различие, прежде всего, в том, что если Юстиниан говорит о симфонии царства и священства, то в «Эпанагоге» говорится о симфонии царя и патриарха. Царство и царь — это примерно одно и то же, потому что Юстиниан под царством, конечно, подразумевал всю совокупность чиновников и государственного аппарата, подразумевал и особу самого государя. В византийских понятиях, в общем-то, здесь можно было понимать только государя… или его вместе со всеми его соправителями, всеми, кто так или иначе официально делят его власть, будучи венчаны на царство вместе с ним. Очень важное различие — то, что в «Эпанагоге» вместо священства, которое, конечно, у Юстиниана обозначает совокупность всего духовенства и, прежде всего, конечно, совокупность епископата, — вместо этого целого мы находим у авторов «Эпанагоги» личность патриарха, В «Эпанагоге» говорится также о епископах, но если патриарх описывается в самых высоких тонах, патриарх есть одушевленный образ Христов, в себе самом являющий истину, то о епископах ничего подобного не говорится, епископы — это всего-навсего администраторы маленьких епархий, хотя на самом деле, конечно, вот эти высокоторжественные слова («одушевленный образ Христов, в себе самом являющий истину»), вполне естественные в отношении патриарха, столь же естественны в отношении любого епископа, столь же естественны, столь же традиционны, начиная со времен святого сщмч. Игнатия Богоносца, который, наверное, первый развил подробно учение о епископстве как образе Христовом.

Что же происходит? Здесь мы имеем дело с вариантом уже сложившегося папизма. Мы не должны этого пугаться, соблазняться этим, потому что уже давным-давно церковно-историческая наука вскрыла такой соблазн, который действительно существовал в Византии, особенно в поздней Византии, То есть в борьбе против римских притязаний произошло в определенной степени некоторое сползание на римские позиции в отношении учения о первой иерархии. Конечно, здесь уже не вспоминается об идеалах пентархии (пятиглавия, пятивластия), о чем писал еще преп. Федор Студит сравнительно недавно, в начале того же самого IX века и, естественно, здесь не вспоминается и о римском патриархе, который фактического влияния на церковную жизнь Византии иметь не мог.

Конечно, можно сказать, что «Эпанагога» — это всего лишь идеальная конструкция, здесь говорится слишком в общих чертах о значении и обязанностях императора, патриарха и так далее, но «Эпанагога», будучи идеальной картиной, оказывала совершенно реальное влияние на жизнь церкви и государства, причем в течение долгих веков. Скажем, у нас в XVII веке патриарх Никон ссылался на «Эпанагогу». Опять-таки мы не удивимся, что он ссылался на «Эпанагогу», потому что он имел тоже своего рода папистические притязания и даже вдохновлялся такими западными подделками, обосновывающими власть римского папы, как Константинов дар. Грубая фальшивка, которая говорит о том, что якобы св. Константин Великий в благодарность за то, что римский папа Сильвестр его крестил, подарил ему Рим со всякой властью, столицу империи. На самом деле вовсе не Сильвестр его крестил, и вообще это очень грубая и очень поздняя подделка, однако она в духе вот того папизма, который был близок сердцу патриарха Никона и который в какой-то степени вкрался и в византийское сознание. Однако византийская реальность делала очень существенные поправки тем идеальным схемам, которые мы находим в «Эпанагоге».

После смерти императора Василия произошло вторичное удаление Фотия от патриаршества. Патриарх Фотий был отправлен в ссылку на Восток, где умер через несколько лет после этого, и мы знаем, что в последние годы своей жизни он работал над богословскими трактатами о филиокве, а также пытался привести к общению с Православной Церковью армян. Об этом говорят послания патриарха Фотия армянским царям, которые сохранились в армянском переводе.

Нужно отметить, что вторичное удаление Фотия не имело никакой связи с константинопольско-римскими отношениями, не сказалось на этих отношениях. После удаления патриарха Фотия Лев VI возвел на патриаршество своего младшего брата Стефана, которому в тот момент не исполнилось еще и шестнадцати лет. Это показывает истинное соотношение двух властей в Константинополе. Конечно, Стефан был лично очень благочестивым человеком, он с раннего детства был предназначен своим отцом Василием I к духовной карьере, соответственно воспитывался, Церковь в последствии причислила этого патриарха, который умер совсем молодым, не дожив и до тридцати лет, к лику святых. Однако, в церковной политике этот юный патриарх, конечно, мог быть только послушным исполнителем воли своего старшего брата-императора. И фактически все церковные дела Лев VI взял в свои руки.

Как ученик патриарха Фотия, к которому он проявил такую большую неблагодарность, Лев VI был человеком прекрасно образованным, можно сказать, энциклопедически образованным. Он был хорошим писателем и выступал даже как оратор. Лев VI много занимался и богословием. Сохранились в наших богослужебных книгах песнопения, составленные этим императором. Его имя надписывается как Лев Деспот. Например, утренняя стихира Октоиха. В дни церковных праздников Лев VI часто проповедовал. Он проявлял себя, впрочем, и в области светской литературы и поэзии. За свою разнообразную писательскую и законодательную деятельность еще при жизни Лев VI получил прозвание Мудрого (Софос), или Любомудрого (Философос). Впоследствии его имя обросло всякими легендами, его начали изображать как великого предсказателя будущего, но это уже относится к области сказочной. Лев V. после Юстиниана I — самый активный законодатель, причем его законы, так же как и законы, изданные при его отце, никоим образом не обходят церковных вопросов. Таковы в частности, Новеллы, новые законы императора Льва. Общее число Новелл 113, из них по меньшей мере 17 относятся к церковное жизни. Новеллы чисто церковного содержания составлены на имя патриарха Стефана, то есть брата императора. Они имеют многообразное содержание, я не буду перечислять всего, скажу, что в некоторых случаях Лев смягчает законодательство Юстиниана. Если Юстиниан запретил принимать епископский сан лицам, хотя и вдовым, но имеющим детей, поскольку считал заботу о детях несовместимой с епископским званием, то Лев VI дозволил вдовцам, имеющим детей, принимать сан епископа. В других случаях Лев в своих законах проявляет большую строгость. Например, по этим законам, если раб, без ведома господина, принимает монашество или священный сан, вплоть до сана епископа включительно, он подлежит лишению сана, должен быть возвращен господину.

В государственном плане законы императора Льва были важным моментом в становлении византийского абсолютизма. Император рассматривался как избранник Божий, как орудие промысла Божия, и все нити управления находились в руках императора, Император был верховным главой государственного управления, верховным главнокомандующим, верховным судьей, единственным законодателем, защитником Церкви и защитником православной веры. Византия всегда была правовым государством, император не имел права нарушать законы, но он мог отменять прежние законы и принимать новые.

Вообще в Византии считалось всегда действующим древнее установление: воля государя имеет силу закона; то, что угодно государю, имеет силу закона. Конечно, общие моральные требования, обязательные для всех христиан, сохраняли и для императора свое значение. И сложившиеся законы Церкви император не мог менять совершенно произвольно. И как раз в царствование Льва VI произошел очень показательный конфликт императора и Церкви, который показал, что император не всемогущ в области христианского нравственного закона, даже соображения государственной пользы не могут этот закон менять. Этот конфликт императора Льва VI связан с его браками. Лев VI в своих законах занимался также и брачным законодательством. Он ввел законы, которые запрещали четвертый брак, существенно ограничивали возможности для вступления в третий брак и серьезно порицали даже и второй брак. Именно при Льве VI впервые было объявлено обязательным венчание брака. Прежде брак мог считаться законным и без церковного священнодействия, т.е. понятие гражданского и церковного брака не совпадало до Льва VI и совпало более или менее благодаря его законам, хотя впоследствии и императоры еще доводили до логического конца законодательства Льва VI. Скажем, при Льве VI рабы еще не были обязаны заключать церковный брак, впоследствии и на рабов это было тоже распространено.

Патриарх Николай Мистик. Противостояние с императором Львом Мудрым. Патриарх Николай родился в 852 году в Италии. Был племянником патриарха Фотия и крестным сыном императора Василия I. В молодости прибыл в Константинополь, где получил образование. После изгнания с патриаршего престола своего дяди удалился в Халкидон и принял постриг в монастыре Святого Трифона. Вскоре император Лев VI вернул Николая в столицу и назначил на должность мистика — личного секретаря. В 901 году Николай был избран Константинопольским патриархом. Император, заботившийся о появлении наследника и до этого трижды вступавший в брак, надеялся, что Николай сможет поддержать его желание жениться в четвёртый раз. Однако Николай был «в одно и то же время придворный и монах, сильный в богословии и в искусстве вести интригу, умевший при случае закрывать глаза и при случае же показывать пример большого мужества». Николай, уже после первых попыток императора склонить его к благословению четвёртого брака, высказался категорически против. Когда в 904 году раскрылось участие патриарха в заговоре Андроника Дуки, то, спасая свою жизнь, Николай стал лояльным к замыслу императора.

В конце 905 году любовница императора Зоя Карбонопсина («Угольноокая») родила Льву долгожданного сына. Многие епископы сопротивлялись желанию Льва узаконить младенца, утверждая, что «рожденье ребенка не могло сделать законным запрещенный брак», но Николай 6 января 906 года сам с царскими почестями окрестил младенца, будущего императора Константина Багрянородного. Его условием было, что Лев расстанется со своей любовницей, но император не только этого не сделал, но и обвенчался с ней, за что патриарх изверг из сана священника, совершившего таинство, а императора отлучил от причастия и запретил входить в церковь.

Лев VI, видя противостояние константинопольской церкви, обратился к римскому папе и патриархам Александрии, Антиохии и Иерусалима с вопросом об их мнении о четвёртом браке. Николай, уязвлённый этим действием, поставившим под сомнение его авторитет, хотя и надеялся на поддержку других первосвятителей, но начал сам искать в сочинениях святых отцов высказывания, которыми можно было оправдать четвёртый брак. Он даже приглашал императора в церковь, обещая, что сам выйдет ему навстречу, но Лев не стал предпринимать никаких действий до получения ответа из Рима. Вскоре пришёл ответ папы, что он не имеет ничего против четвёртого брака. Лев, видя поддержку со стороны римского понтифика, заявил, что на первом же церковном соборе низложит Николая за измену.

Опальный патриарх перешёл в оппозицию — на Рождество 906 года он не пустил императора в церковь, обещая это сделать на предстоящее Богоявление, но 6 января 907 года в день праздника он вновь остановил Льва у дверей Святой Софии, объявив: «Без единодушного согласия митрополитов не могу пустить тебя сюда; а если ты рассчитываешь войти силой, тогда уйдем мы». В ответ император напомнил патриарху про изменника Дуку, и Николай, понимая что может быть обвинён в государственной измене, 1 февраля подписал свой отказ от константинопольской кафедры. Созванный церковный собор утвердил его отказ, признал законным четвёртый брак Льва VI и законность рождения Константина Порфирородного и избрал в патриархи Евфимия, духовника императора.

Николай был сослан в монастырь Галакрены, где пробыл до 912 года, пока Александр, сменивший Льва на византийском престоле, не вернул его в столицу. Над патриархом Евфимием был устроен суд, его обвинили в незаконном замещении кафедры. Люди Николая избили старца-патриарха:

Будто дикие звери бросились сразу на священно достойного мужа, рвали его почтенную бороду, толкали в шею, подвергли другим невыносимым мукам, при этом называли его вором, распутником и соблазнителем чужой жены. Но сей святой и достопочтенный муж все сносил спокойно и кротко, был отправлен в ссылку в Агафов монастырь и, закончив жизнь, был похоронен в городе, в собственном монастыре.

Сам Николай в приступе мести потребовал убить патриаршего осла. Когда сторонники Николая озадачились таким требованием, то он приказал выгнать осла за городские ворота, повесив ему на шею табличку: «Человек, уличённый в попечении о пище и питье этого ослёнка, сделается врагом самодержца и императора Александра и безупречного патриарха Николая. Если вина его будет доказана, его подвергнут побоям, обстригут, лишат имущества и выгонят из города».

Николай вновь занял патриарший престол. Им было написано письмо римскому папе в котором он, «критикуя с оскорбительной строгостью поведение василевса, порицая с презрительной жалостью слабость Сергий III, обманутого своими легатами, читая наставление латинянам, высокомерно требуя в особенности исправления произведенных скандалов». В четвёртом браке императора он видел лишь блуд и считал вдову Зою и её сына виновными в своём падении. Вместе с императором Александром он выслал Зою из Константинополя.

После смерти Александра патриарх стал во главе регентского совета при малолетнем Константине VII. По сообщению Продолжателя Феофана, Николай ещё не зная о том, что ему поручат возглавить совет, послал письмо к Константину Дуке (сын мятежника Андроника Дуки) с предложением войти в столицу и захватить власть. Он пришёл на ипподром, но не был принят толпой, вспыхнул мятеж в котором Константин Дука был убит, а патриарх Николай затем подавил данное восстание.

В августе 913 года Константинополь пытались осадить войска Симеона I, но видя бесперспективность попытки, Симеон попросил мира. Николай Мистик пришёл в его лагерь:

Симеон склонил перед ним голову. Как рассказывают, патриарх, сотворив молитву, вместо венца водрузил на его голову свою накидку. Ублаженные бесчисленными и богатейшими дарами Симеон с сыновьями, хотя и не было меж ними согласия по поводу упомянутого мира, вернулись в свою землю.

У Иоанна Скилицы это произошло во Влахернском дворце. Современные историки считают рассказ о том, что Николай возложил на Симеона не венец, а лишь свою накидку то есть совершил лишь пародию на коронацию, позднейшим дополнением с целью дискредитации Симеона в роли царя.

Действие патриарха вызвало неоднозначную реакцию и ища поддержки Николай вернул во дворец, ранее изгнанную им вдову Льва VI Зою и чтобы иметь контроль над ней постриг её в монашество, объявив своей духовной дочерью. Однако Зоя обманула патриарха, сделав обряд недействительным т.к. перед постригом съела мясо.[9] Живя во дворце, Зоя постепенно нашла себе сторонников и в феврале 914 года ею было организовано нападение на патриарха, который хоть и не пострадал, но три недели провёл в церкви, опасаясь за свою жизнь. Выйдя из неё, он признал своё поражение, императрица Зоя сместила, поставленных им чиновников, объявила своё монашество недействительным и стала править как регент при своём малолетнем сыне.

В 919 году Зоя была свергнута Романом I, которого Николай 17 декабря венчал как соправителя Константина Багрянородного, женившегося на дочери Романа. Зою, как покушавшуюся на жизнь Романа, выслали из дворца и вновь постригли в монахини.

При императоре Романе состоялся церковный собор, примиривший сторонников патриархов Николая и Евфимия по вопросу четвёртого брака Льва VI. Собор определил:„По общему соглашению мы объявляем, что четвёртый брак — вещь безусловно запрещённая. Кто осмелится его заключить, будет отлучён от церкви, покуда будет упорствовать в своём незаконном сожительстве. Отцы церкви держались такого мнения, мы же, поясняя их мысль, провозглашаем, что это действие, противное всякому христианскому установлению“.

В отношении четвёртого брака императора было сказано, что он стал нисхождением к его императорскому достоинству.

Зеленчукские храмы X века, возможно, обязаны своим существованием миссионерской деятельности Николая Мистика

Последние годы своей жизни Николай направлял миссионеров к аланам и хазарам, поддерживал переписку с армянским царём Ашотом II, пытаясь вернуть армян к греческой церкви. Предполагается, что во время аланской миссии были воздвигнуты первые сохранившиеся на территории Российской Федерации христианские храмы. Святитель Николай скончался 15 мая 925 года:

Богомильское движение. Как латинское крыло средневекового христианства (западноевропейские монархии, объединенные вокруг Римского папства, «католическое» христианство), так и его греческое крыло (Болгарское царство, Византийская империя, Константинопольский патриархат, «православное» христианство), были знакомы с феноменом ереси. Но в отличие от того, чему долгое время верили, богомилы были не прямыми предками латинских катаров, а, конечно же, должны быть признаны их греческими братьями. По-настоящему, богомилы не являются более ранними, чем катары. Их появление в истории фиксируется всего лишь на несколько десятилетий раньше, чем упоминание о латинских еретиках. И только турецкое завоевание под конец Средневековья стерло их из истории.

Чуть ранее, чем в западноевропейских хрониках эпохи Тысячелетия появляется образ еретика, Трактат неистового опровержения, написанный около 970 года в Болгарском царстве священником по имени Козьма, дает нам точное и подробное описание, хотя и чрезвычайно искаженное, местных еретических групп, имевших все характерные для катаров черты. Одетые в монашеские одежды, выявляя набожность и благочестие, непрестанно цитируя Евангелие, эти еретики решительно отвергали предрассудки и таинства доминирующей Церкви, не веря ни в евхаристию, ни в человеческое воплощение Христа, исповедуя дуалистическую интерпретацию творения, и претендующие на то, чтобы связывать и развязывать, отпуская грехи, как настоящая христианская Церковь, причем это могли совершать и женщины. Будучи первым знаменитым обличителем ереси, Козьма уделяет большое внимание скандальной ситуации, которую представляет присутствие женщин в рядах богомилов и нелепые их претензии на отпущение грехов. Подобным аргументам суждено было прекрасное будущее. Еретики называли себя богомилами, уверяет Козьма, по имени одного из своих главных проповедников, попа по имени Богомил – греческий аналог этого имени звучит как Теофил, или просто «любимый Богом». Однако позднейшие документы говорят нам о том, что богомилы, как и катары, называли себя исключительно христианами. Уже Козьма говорит о том, что они распространены по всему Болгарскому царству.

В эпоху, когда пресвитер изобличал еретиков, Болгарское царство – которое тогда занимало большую часть Балкан, и особенно Македонию – начало терять свою независимость, став мишенью захватнических аппетитов своего могущественного соседа, Византийской империи. С 971 года, во время правления царя Бориса, был завоёван весь северо-восток. В 1018 году, после ожесточенных битв и множества поражений, все царство попало под имперскую власть. Болгария оставалась под византийским игом до 1185 года, но в первые годы XI века о богомильстве сообщают как об активном движении на территории всей империи. Особенно сильно в Македонии, если верить письмам архиепископа Охрида, Феофилакта; в Малой Азии, и, согласно другим свидетельствам, даже в Константинополе.

Евфимий из Акмонии, монах из монастыря Периблетос в Константинополе, написал настоящий ядовитый антиеретический трактат под названием Epistula Invectiva – «Письмо с обличениями». Оно было написано около 1034 года и предупреждало о распространении еретиков по всей империи. Сам он был родом из Фригии (современная Турция), и хорошо знал еретиков, поскольку часто встречал их с самого детства, в Малой Азии, в первые годы столетия. Он очень красноречиво описывает этих бродячих проповедников, смуглых и бородатых, что-то наподобие странствующих монахов, объединенных в мужские и женские общины, и особенно одного из их предводителей, Иоанна Чуриллы, сурового, высокого и худого человека. Так и кажется, будто видишь описание добрых людей. Во вступлении трактата Евфимия из Акмонии упоминаются все названия, которые давали этим византийским еретикам: в западной части Империи (Греция, Болгария) их, как мы знаем, называли богомилами, а в провинциях Малой Азии их называли фаундагиатами – что просто означает «носители сумы», то есть странствующими монахами. Но сами они, как и западноевропейские добрые люди, ссылались исключительно на Христа, называя себя христополитанами, «гражданами Христовыми»...

На момент написания трактата, став монахом в Периблетосе около 1030 года, Евфимий мог свидетельствовать: богомилы присутствуют в самом Константинополе, и собирают себе сторонников в монастырях и в аристократической среде.

Под конец XI века они были многочисленны среди хорошего общества столицы; об этом нам повествует относительно документальное досье процесса против одного из них, врача по имени Василий, осужденного вместе со своими учениками и казненного по приказу Алексия I около 1100 года. Анна Комнина, дочь базилевса, в Хронике славных дел правления своего отца, прекрасно описала Василия – тоже очень впечатляющий образ, худой, высокий и мрачный – и рассказала о событиях его поимки и процесса, а также его мученической смерти на костре на знаменитом ипподроме Константинополя. Мужественный и достойный конец, христианская смерть, вызывающая восхищение – подобно рейнским апостолам, которые разбередили душу аббата Эвервина де Стейнфельда в Кёльне в 1143 году. Та же принцесса Комнина замечает, что богомилов все равно много в Константинополе и они очень влиятельны. Их также много и в других городах, например, в Филиппополисе (нынешний Пловдив), болгарском городе на семи холмах. От богомильского ересиарха Василия, сожженного в Константинополе, мы знаем дуалистические верования и религиозную практику – особенно в области таинств – из обличительного учебника опровержения этих взглядов, написанного по приказу императора Алексия клириком Евфимием Зигабеном. Название этого трактата само говорит об антиеретической позиции его автора: «Panoplia dogmaticа, «Щит догматики».

Эти три документальные вехи – Козьма, Евфимий из Акмонии и Евфимий Зигабен – представляют полную связную картину богомильства, как христианской Церкви «любимых Богом», которая явно выглядит как греческая сестра латинской Церкви катаров. Дуализм богомилов выражается так же явственно, как и дуализм катаров в изучении Нового Завета. Основная разница между двумя этими теологиями христианского дуализма лежит в области культуры. Вскормленное греческой и славянской религиозностью, богомильство иногда применяет мифологические образы, достаточно чуждые катаризму. К тому же, оставаясь вне сферы интеллектуального развития Западной Европы, богомильский дуализм, по-видимому, никогда не развился в схоластическую теологию двух начал (кульминацией которой в латинском катаризме стали рефлексии Джовани де Луджио), и остался умеренным – то есть скрытым и неоформленным дуализмом Евангелий.

Три византийских антиеретических трактата показывают нам, что богомилы для того, чтобы продемонстрировать основания в Писаниях своих дуалистических размышлений, особенно часто использовали евангельскую притчу о дурном управителе – который, с их точки зрения, был не кем иным, как Люцифером. Точно так же единственный текст богомильского происхождения, дошедший до нас (интересно, что в латинском переводе, взятый у западноевропейских катаров) – точно отвечает тому, что Евфимий Зигабен рассказывает о теологии, исповедуемой врачом Василием. Речь идет о новозаветном апокрифе под названием Interrogatio Johannis, «Вопросы Иоанновы» или «Тайная Вечеря», где описаы откровения Христа Иоану, Его любимому ученику, по поводу творения мира. Эдина Бозоки, которая его изучала и опубликовала, показала, как этот текст – поздний для овозаветного апокрифа, потому что он датируется концом XI или началом XII века – принадлежит к традиции славяских апокрифов своего времени и не имеет никакого отношения ни к манихейству, ни к какой-либо другой восточной секте. Так же, как и катары, богомилы не были ни неоманихейцами, ни неоарианами, ни павликианами.

Катары и богомилы имели, скорее всего, общее происхождение. То, что они были Церквями-сестрами, видно из того факта, что те и другие следовали одному и тому же обряду и практиковали одно и то же таинство. Крещение покаяния Духом и возложение рук, которое смывало грехи и спасало душу, а также создавало нового христианина. То, что сохранилось от богомильского Ритуала (особенно в Epistula Invectiva Евфимия из Акмонии, исследованном Ильвой Хагман), представляет собой, и это особенно удивительно, кроме слов и ритуальных наставлений, аналог катарских Ритуалов и изложение практики таинства в два этапа: первый период катехумената и первое возложение рук (христианская инициация), а затем период послушничества и второе возложение рук (ординация). Эта практика абсолютно соответствует тому, что было у рейнских катаров в середине XII века, когда Эвервин де Стейнфельд описал их как разделенных на три группы: слушатели, верующие-послушники и христиане. И только под конец XII - начале XIII столетия, а возможно, в ответ на начавшиеся репрессии, западноевропейские катары, особенно в Окситании, объединили в одной церемонии всё собрание сакральных функций consolament.

Общины рейнских катаров первой половины XII века – наиболее ранние из зафиксированных – знали, что их братья живут во многих странах, в том числе и в Греци. Еретики, пойманные в Льеже и Кельне, гордо заявляли об этом католическим информаторам. За поколение до «пастырского визита» 1167 года Никиты, богомильского епископа Константинополя в западноевропейские общины и в Сан-Фелис, в Лаурагэ, они знали, что их ересь распространена по всему христианскому миру, латинскому и греческому, и особенно среди католического и православного клира. Впоследстви, в течение XII и XIII веков, появляются другие сведения, подтверждающие связи между Церквями-сёстрами.

Никита, во время собрания 1167 года в Сан-Фелис, призвал ex cathedra общины западноевропейских катаров жить в мире между собой, как жили во времена апостола Павла «семь Церквей Азии» и как живут современные ему пять богомильских Церквей, которые о перечислил: Церковь Романии (Византия), Драговицы (Македония), Меленгии (Пелопоннес), Болгарии и Далмации. Некоторые западноевропейские документы XIII века, доминиканского и инквизиторского происхождения, подают другие детали, подтверждающие, что богомильство греческого христианства, как и латинский катаризм, было организовано в автономные Церкви. Каждая имела свой «орден», то есть традицию передачи таинства Духа, сосредоточенное в руках посвященного епископа и его коадьюторов.

Из-за недостатка документов или доступа к ним, западноевропейским историкам довольно нелегко исследовать историю еретиков Византийской империи в следующие бурные столетия, когда на Восток вторглись латинские крестоносцы (вначале воюя с сарацинами в Святой Земле, а вскоре и с православными греками), а потом во время нарастания турецкой опасности.

Богомилы подвергались спорадическим преследованиям – со стороны политической власти базилевса, но практически никогда греческой православной Церкви, ограничившейся их отлучением. Парадоксально, но это отсутствие систематических преследований и инквизиторской бюрократии в Византии не позволяет нам практически ничего узнать о реальном социальном распространении богомильства.

Вскоре Болгарское царство, освободившись от византийского ига в 1185 году, первым попало в руки туркам: Пловдив был взят в 1360 году, а остальная страна под конец столетия. Остатки Византийской империи переживали упадок и анархию, и достались туркам в середине XV века (взятие Константинополя в 1453 году традиционно означает исторический конец Средневековья). Конечно же, стоит подробно изучить всё, что сохранилось от греческих, византийских и турецких оттоманских архивов. Но во время турецкой и мусульманской оккупации, по-видимому, как католические меньшинства Боснии бежали в Австрию, так, по крайней мере, часть богомильского христианского меньшинства Болгарии пытались бежать за Днепр, в Украину и Московию, где их последователи были известны до XVIII века под названием стригольники.

Посмертная судьба катаров Востока тоже достаточно сильно отличалась от судьбы их западноевропейских братьев. Освободившись в XIX веке от «турецкого ига», современная Болгария увидела в скромных еретиках астоящих национальных героев, символ славной независимости средневековых болгарских царств от византийских и турецких империалистических завоеваний. Сегодня им посвящены два больших зала в Национальном Болгарском музее в Софии. В исторических книгах и на университетских кафедрах богомилы с того времени заняли официальное место – что совсем не так в Окситании по поводу катаров…

Турки-сельджуки и Византия. Византийская империя знала турок давно. Проект турецко-византийского союза существовал во второй половине VI века. Турки служили в Византии как наемники, а также - в дворцовой гвардии. Их было немало в рядах арабских войск на восточных рубежах империи. Турки принимали активное участие в осаде и грабеже Амория в 838 году. Но все эти сношения и столкновения с турками до XI века не имели важного значения для империи. С появлением в первой половине XI века на восточной границе турок-сельджуков обстоятельства изменились.

Сельджуки (или сельджукиды) были потомками туркменского князя Сельджука, находившегося около 1000-го года на службе у одного из туркестанских ханов. Из киргизских степей Сельджук со всем своим племенем переселился в Бухарскую область, где он и его народ приняли ислам. Вскоре сельджуки настолько усилились, что два внука Сельджука во главе своих диких туркменских полчищ могли уже произвести нападение на Хорасан.

С середины же XI века сельджуки стали играть важную роль и в истории Византии, угрожая ее пограничным провинциям в Малой Азии и на Кавказе. Уже раньше было отмечено, что в сороковых годах XI века, при императоре Константине IX Мономахе, Армения с ее новой столицей Ани была присоединена к Византии. Но последнее обстоятельство лишило бывшее Армянское царство его значения, как государства-буфера между империей и турками, по крайней мере, на северо-востоке. Наступая после этого в Армению, сельджуки наступали уже на византийскую территорию. Одновременно с этим сельджуки стали продвигаться и в Малую Азию.

Во время энергичного, хотя и кратковременного правления Исаака Комнина восточная граница успешно оборонялась против натиска сельджуков. Но с его падением антивоенная политика Константина Дуки ослабила военные силы Малой Азии и тем облегчила вторжение сельджуков в византийские пределы. Может быть, центральное правительство, по мнению одного историка, даже не без удовольствия "взирало на несчастье этих упорных и гордых провинций". "Восток, подобно Италии, поплатился страшными потерями за ошибки столичного правительства". При Константине Х Дуке и после его смерти, во время семимесячного регентства его жены Евдокии Макремволитиссы, второй по счету султан сельджукидов Алп Арслан завоевал Армению со столицей Ани и опустошил часть Сирии, Киликию и Каппадокию. В главном городе последней, Кесарии, турки ограбили главную святыню города - церковь Василия Великого, где хранились мощи святого. Византийский хронист писал по поводу времени Михаила Парапинака (1071-1078): "При этом императоре весь мир, земной и морской, был захвачен нечестивыми варварами, разрушен и лишился населения, ибо все христиане были ими убиты, и все дома и деревни Востока с их церквями были разорены, полностью разрушены и превращены в ничто".

В таких обстоятельствах военная партия нашла правительнице Евдокии мужа в лице энергичного Романа Диогена. Новый император предпринял несколько походов против турок, из которых первые были довольно удачны. Но разноплеменное войско, состоявшее из македонских славян, болгар, узов, печенегов, варягов, франков, под которыми в это время в Византии разумели вообще представителей западноевропейских народностей, не являло собой хорошо организованного и обученного войска, способного с успехом противостоять быстрым движениям турецкой конницы и системе быстрых и смелых кочевых набегов (nomadic attacks). Особенно ненадежными в рядах византийского войска были узы и печенеги, которые при столкновении с турками тотчас же почувствовали с последними племенное родство.

Последний поход Романа Диогена закончился для него роковой битвой в августе 1071 года при Манцикерте (Маназкерт, теперь Мелазгерд) в Армении, на север от озера Ван. Незадолго до сражения отряд гузов со своим вождем перешел на сторону турок. Это вызвало большое беспокойство в войске Романа Диогена. В пылу завязавшейся битвы один из византийских военачальников распустил слух о поражении императорского войска, которое, будучи охвачено паникой, обратилось в бегство. Геройски сражавшийся Роман Диоген был захвачен в плен турками и с почетом встречен Алп Арсланом.

Между победителем и побежденным был заключен "вечный" мир и дружественный договор, главные пункты которого мы узнаем из арабских источников: 1) Роман Диоген получал свободу за уплату определенной суммы; 2) Византия должна была платить Алп Арслану ежегодно крупную сумму денег; 3) Византия обязывалась возвратить ему всех пленных турок. Роман, после возвращения в Константинополь, нашел престол занятым Константином Х Дукой и, подвергшись ослеплению, вскоре умер.

Сражение при Манцикерте имело серьезные последствия для империи. Хотя, согласно соглашению. Византийская империя, вероятно, не уступала Алп Арслану никакой территории, ее потери были весьма велики, так как армия, защищавшая малоазийскую границу, была уничтожена и империя была не в состоянии противостоять последующему продвижению турок. Печальное положение империи было еще больше осложнено слабой "антимилитаристской" администрацией Михаила VII Дуки. Поражение при Манцикерте было смертельным ударом для византийского господства в Малой Азии, этой важнейшей частью Византийской империи. После 1071 года больше не было византийской армии, способной оказывать сопротивление туркам. Один исследователь заходит столь далеко, что утверждает - после этой битвы все византийское государство было в руках турок. Другой историк называет это сражение "часом смерти великой Византийской империи" и продолжает: "хотя его последствия во всех его ужасных аспектах не проявились сразу, восток Малой Азии, Армении и Каппадокия - провинции, которые были домом для стольких знаменитых императоров и воинов и которые составляли основную силу империи - были потеряны навсегда, и турок поставил свои палатки кочевника на руинах древней римской славы. Колыбель цивилизации оказалась добычей грубой силы и исламского варварства".

После катастрофы 1071 года и до вступления на престол Алексея Комнина в 1081 году, турки пользуются беззащитностью страны и внутренними раздорами империи, где та или другая партия не задумываясь приглашали их к себе на помощь и тем самым все глубже вводили во внутреннюю жизнь государства. Турки доходили по Малой Азии отдельными отрядами до ее западных границ. Поддерживая, например, Никифора Вотаниата в его стремлении захватить престол, турки дошли с ним до Никеи и Хрисополя (теперь Скутари, напротив Константинополя).

К тому же после смерти Романа Диогена и Алп Арслана ни турки, ни империя не считали себя связанными договором, заключенным этими правителями. Турки использовали любую возможность для грабежа византийских провинций Малой Азии и, по словам современного событиям византийского хрониста, входили в эти провинции не как бандиты-налетчики, но как постоянные хозяева. Это утверждение, конечно, является преувеличением, по крайней мере для периода до 1081 года. Как писал Ж. Лоран: "В 1080 году, через 7 лет после первого появления на берегах Босфора, турки еще нигде не утвердились. Они не основали государства и представляли собой лишь блуждающих и неорганизованных грабителей". Преемник Алп Арслана передал командование военными силами Малой Азии Сулейману-ибн-Куталмышу, который занял центральную часть Малой Азии и позже основал Румийский, или Малоазийский, султанат. Ввиду того, что его столицей был красивейший и богатейший византийский город Малой Азии Иконий (совр. Конья), это государство сельджукидов часто называется Иконийским султанатом. Благодаря своему центральному положению в Малой Азии, новый султанат распространил свою власть как до Черного моря на север, так и до Средиземного моря на юге и стал опасным соперником империи. Турецкие войска продолжали продвигаться на запад, тогда как византийские войска не были достаточно сильны для того, чтобы противостоять им.

Продвижение вперед сельджукидов и, возможно, угрожающие перемещения северных гузов и печенегов к столице побудили Михаила VII Дуку Парапинака в начале своего царствования обратиться за западной помощью и отправить послание папе Григорию VII, с обещанием отплатить за помощь папы содействием в воссоединении церквей. Григорий VII отреагировал благосклонно и послал целую серию посланий западноевропейским властителям и "всем христианам" (ad omnes christianos), в которых утверждал, что "язычники оказывают сильное влияние на христианскую империю и с неслыханной жестокостью разоряют все, практически до стен Константинополя ". Однако призывы Григория ни к каким реальным результатам не привели и никакая помощь с Запада послана не была. Папа тем временем оказался втянутым в длинную и жестокую борьбу за инвеституру с немецким королем Генрихом IV. К моменту восшествия на престол Алексея Комнина стало очевидно, что продвижение на запад сельджукидов является смертельной опасностью для империи.