2015-05-30
1414
Осознанное достижение цели с минимальными затратами невозможно без планирования деятельности – без “стратегии” и “тактики”. Обычно стратегия рассматривается как искусство руководства, основанное на правильных прогнозах относительно цели, а тактика (точнее, тактики) – как приемы, способы достижения этой цели.
Тогда коммуникативная стратегия – это своего рода коммуникативный план, который предполагает определенные коммуникативные цели (на фоне определенных установок) и для которого необходима определенная коммуникативная компетентность. Коммуникативная стратегия (через коммуникативные тактики) проявляется в типовых моделях коммуникативного – и соответственно речевого – поведения. Успешная коммуникативная стратегия исходит из тех или иных коммуникативных постулатов, которые демонстрируют условия успешной коммуникации. В любой речевой ситуации обязательным будет, например, постулат осмысленности кода, его одинаковой для адресанта и адресата значимости. Однако что означает этот постулат, как может быть достигнута осмысленность кода и каковы усилия, требуемые от участников коммуникации для ее достижения? Ясно, что в деловой ситуации осмысленность кода может быть обеспечена жестким следованием традиционно понимаемой языковой норме, потому что в деловых сообщениях используется код как совокупность единиц, которые стремятся к пределу смысловой однослойности, одномерности. Соответственно владение нормой обеспечивает почти идеальную тождественность кодов адресанта и адресата. Иное дело – рекламные сообщения (правда, за исключением так называемой рубричной рекламы, которая по своим коммуникативным характеристикам представляет собой, безусловно, деловую речь). В этих сообщениях используется код как совокупность единиц, которые изначально отталкиваются от указанной смысловой однослойности. Соответственно осмысленность кода обеспечивается не только и не столько владением нормой, но еще и единством языкового опыта, сходным объемом памяти адресанта и адресата; более того, отступление от нормы становится в рекламном тексте почти неизбежным, и эта неизбежность должна быть признана обоими коммуникантами, в противном случае возникает коммуникативный конфликт.
Постулаты, в свою очередь, уточняются в правилах, а правило может конкретизироваться в менее общих по характеру инструкциях. Правила – это некие положения, в которых описывается, какие действия необходимо совершать для успешной коммуникации. Например, “чтобы используемый код был осмысленным, необходимо его соответствие норме, признаваемой говорящим и слушающим”, “чтобы используемый код был надежным, необходима его понятность” и т.д. Коммуникативные правила, конечно, не освящаются писаным законом, они вырабатываются в практике общения с учетом ее результативности и принимаются, признаются на основе общего соглашения. При этом несоблюдение одних правил подвергается более строгому осуждению, а к нарушению других участники общения относятся более терпимо. Некоторые условия успешной коммуникации соотносятся с одним правилом, другие - с несколькими. Правила, соотносимые с одним условием успешной коммуникации, могут быть либо одинаково необходимы, либо взаимозаменяемы. Совокупность постулатов и правил коммуникативного поведения составляет коммуникативный кодекс.
Коммуниктивная тактика – это конкретная реализация стратегии, это совокупность действий, выполняемых нами в той или иной последовательности, которые реализуют/не реализуют коммуникативную стратегию и подчиняются/не подчиняются тем или иным правилам. Такие действия могут быть простыми и сложными (как совокупность отдельных шагов по достижению единого результата; в этом случае каждый шаг предполагает решение только части задачи). В одних случаях последовательность шагов остается свободной, в других – она оказывается принципиально важной, значимой. Отсюда следует, что механизм возникновения коммуникативных конфликтов заключается в том, что адресант совершает действия, не соответствующие одному или нескольким правилам, обязательным в данной ситуации общения, или нарушает порядок их выполнения.
Естественно, что коммуникативное поведение зависит от того, что находится вне текста. Но текст, в свою очередь, становясь элементом дискурса, влияет на последующее коммуникативное поведение участников общения. Это влияние проявляется в изменениях коммуникативных тактик на разных этапах исторического развития.
Коммуникативные действия могут осуществляться – и, как правило, осуществляются по определенному образцу, стереотипу. Стереотипный способ коммуникативного решения, выполнения того или иного правила представляет собой модель коммуникативного – и речевого – поведения. В зависимости от типа коммуникации доля повторяющихся, стереотипных решений, стереотипного поведения будет, безусловно, различной (ср.: жесткое требование следовать стереотипам в деловой речи и требование избегать стереотипов в художественной речи), однако в любой ситуации можно выявить и описать такие модели. И модели эти могут быть конфликтными и бесконфликтными.
Для выполнения действий коммуникантам необходимы инструменты. Так как по своей материальной оболочке большинство производимых коммуникантами действий являются речевыми, основными инструментами для совершения данных действий будут приемы и языковые средства. Поэтому описание совершаемых коммуникантами действий возможно через понятия “прием” и “средство”. Прием – это способ организации тех или иных элементов текста, необходимый для выполнения того или иного правила, а средство – это отдельная языковая единица, которая либо входит в какой-то прием, либо используется самостоятельно для выполнения того или иного правила. Поскольку материализацией речевого поведения выступает текст, то по его языковым характеристикам можно делать выводы о том, какие действия совершает коммуникант и каким правилам подчиняются производимые им действия.
Правила успешной коммуникации. Каждый, кто участвует в коммуникации, интуитивно стремится следовать некоторым нормам и правилам, позволяющим, по его мнению, общаться результативно, успешно. Однако как определить эти правила, что входит в их набор?
Особенности речевого поведения, т.е. использования кода в конкретной речевой ситуации обсуждала еще классическая риторика. При этом она рассматривала широкий круг вопросов, но по сути речь шла об основных правилах, связанных с кодом, хотя и без введения особой терминологии. В классической риторике эти правила подаются в предметной плоскости, как описание основных качеств речи. Обратим, однако, внимание на то, что уже тогда существовала известная двойственность обозначений, сохранившаяся до наших дней: “качества речи”(качества как существенные признаки, свойства, особенности) часто назывались “требованиями к речи”(требования как норма, совокупность условий, которым кто-то или что-то должно соответствовать), что абсолютно объяснимо, ведь с точки зрения операционной данные качества есть не что иное, как составляющие речевой стратегии говорящего. Основные требования к речи, представленные в классической риторике, общеизвестны:
1) грамматическая правильность (лат.puritas - чистый);
2) ясность (лат.perspectus – хорошо испытанный, известный);
3) пригодность, целесообразность (лат.aptum - подходящий, пригодный, целесообразный);
4) красота, украшенность, изящество (лат.ornatus - украшенный, красивый, изящный).
Эти основные требования к речи сохраняются в риторике и в дальнейшем, хотя толкуются они, надо заметить, не всегда точно и однозначно. Например, профессор русской и латинской словесности в Царскосельском лицее, доктор философии Н.Ф.Кошанский описывает основные требования к речи следующим образом: “Видите, сколько слов, сколько выражений для одного Предложения. Где ж остановиться? Какие из них выбрать? Выбрать те, которые вам больше нравятся. Остановиться там, где кончится мысль предложения удовлетворительным образом, сохранив ясность, приличие, соразмерность.” С этими взглядами во многом совпадает и позиция К.П. Зеленецкого, блестящего филолога, одного из создателей русской риторической теории прошлого века: “Что касается ораторского слововыражения, то первым условием речи служит совершенная стройность его. Она состоит не только в чистоте языка (ср.: правильность - puritas), но и в его благозвучии (numerus oratorius, rithmus), в округленности периодов и в строгой разборчивости выражений, сравнений и уподоблений.”
Тот факт, что общий перечень достоинств речи в течение столь долгого времени не претерпел существенных изменений, хотя сами эти достоинства назывались по-разному, говорит, по-видимому, о том, что и нам стоит его принять как исходный перечень в поисках тех основных коммуникативных постулатов и правил, которые связаны с кодом. Попытаемся только уточнить сами понятия.
Правильность – минимальное качество хорошей речи, которое состоит в соответствии речи принятым языковым нормам. “Ведь если мы и хвалим правильность языка (как я сам только что сказал), – замечает по поводу этого качества римский политический деятель, оратор и писатель Марк Туллий Цицерон, – то не столько потому, что она ценна сама по себе, сколько потому, что слишком многие ею пренебрегают; уметь правильно говорить по-латыни – еще не заслуга, а не уметь – уже позор, потому что правильная речь, по-моему, не столько достоинство хорошего оратора, сколько свойство каждого римлянина.” В некоторых риториках наряду с понятием “правильность” мы встречаем также понятие “чистота”. Неудобство этого последнего термина, на наш взгляд, состоит в его слишком широком и в силу этого допускающем различное толкование смысле: чистота речи в некоторых случаях понимается не только как “правильность”, но и “целесообразность”, “уместность”. Например, оценивая книгу известного адвоката П.С.Проховщикова “Искусство речи на суде”, представитель и теоретик судебного ораторского искусства в России А.Ф.Кони связывает понятие “чистоты” с вопросами уместного и неуместного использования в судебных речах таких заимствованных слов, которые без труда могут быть заменены русскими словами. Поэтому, на наш взгляд, необходимо использовать понятие “чистота” как полный синоним к понятию “правильность”, и только так.
Ясность – качество речи, которое состоит в том, что мы можем понять речевое сообщение так, как это задумывал автор.
Целесообразность – это качество речи, которое состоит в соответствии речи, избираемого языкового средства (из нескольких возможных) целям общения, особенностям адресанта и адресата, предмету речи. Приведем рассуждения Цицерона об этом качестве (называемом также уместностью): “...теперь, когда мы если и не раскрыли, то по крайней мере показали всякие примеры всякого украшения речи, посмотрим, что среди них уместно, что наиболее достойным образом подобает нашей речи. Ибо совершенно очевидно, что одного и того же рода речь не годится для любого дела, любого слушателя, любого лица, любого времени...А в конце концов, здесь, как и везде, здравый смысл подскажет нам, что и в каком случае уместно, а наука и дарование помогут этой уместности достичь.”
Красота – это качество речи, которое обеспечивается использованием в ней особых способов выражения мысли; к таким способам в риторике обычно относят тропы (греч. tropos- поворот) и фигуры, хотя уже в античности с понятием “красоты” связывали в целом проблему выбора выразительного слова, считая, что речь может быть “и изобильной, но вместе с тем изящной, и скудной, но не лишенной крепости и силы, и, наконец, такой, какая держится похвального среднего пути, соединяя качества того и другого рода.”
Приведенные здесь качества речи (требования к речи) относятся к области общей риторики, которая, как считается, “содержит начальные, главные, общие правила для всех прозаических сочинений.” Но поскольку в классической риторике рассматривались прежде всего ораторские выступления, публичные речи, возникает вопрос: считаются ли необходимыми отмеченные нами требования в любом речевом сообщении или нет? Очевидно, что нельзя требовать одного и того же, скажем, от деловой и разговорной речи, от публичного выступления и научного доклада, от романа и газетного материала. Общие требования к речи приобретают в разных речевых ситуациях те или иные особенности. Допустим, может измениться “вес” того или иного требования и соответственно его место в общем ряду; в одних случаях это требование будет безусловно обязательным, в других – только желательным. Могут быть неодинаковыми способы, с помощью которых мы выполняем то или иное требование. Наконец, не исключается также ситуация, когда какое-то из требований может вообще оказаться “лишним”.
Ответить на подобные вопросы можно, если подойти к описанию правил коммуникативного поведения, исходя из схемы коммуникативного процесса как обобщенного описания коммуникативного поведения. Из этой схемы и ее составляющих следует, что особенности коммуникативного поведения формируются под действием основных компонентов коммуникативного акта – контекста, кода и контакта (и корректируются общими законами построения речевого сообщения). Коммуникативное поведение адресанта и адресата находится под влиянием именно этих сфер и демонстрируется через отношение к ним. Соответственно правила коммуникативного поведения можно рассматривать в трех основных сферах – контекста, кода и контакта, которые с очевидностью отражаются в тексте.
По отношению к каждому из отмеченных компонентов, влияющих на коммуникативное поведение участников общения, адресант и адресат имеют осознаваемые или неосознаваемые цели и установки. Эти цели и установки могут совпадать или расходиться. Отсюда основными сферами возникновения коммуникативных конфликтов являются: 1) сфера кода; 2) сфера контакта и 3) сфера контекста.
Нас, однако, успешность коммуникации интересует только с точки зрения того, какими языковыми средствами создается совпадение или расхождение целей и установок адресанта и адресата, какими средствами может быть достигнута коммуникативная кооперация и что в речевом поведении коммуникантов приводит к конфликту между ними. Потому что возникновение коммуникативного конфликта в первую очередь манифестируется через код, связано с использованием кода, языка как основного средства общения. Поэтому мы не включаем в исследование сферу контекста, а рассматриваем только две сферы – кода и контакта.
Ясно, что, используя язык, мы совершаем действия смысловыражающие и собственно контактные, обеспечивающие взаимодействие. Именно поэтому нельзя исключать из рассмотрения сферу контакта, ведь, как это уже было отмечено, тип отношений между участниками общения, особенности их взаимодействия проявляются в том, как они используют язык. Таким образом, понятие “коммуникативный конфликт” (конфликт в коммуникации) – более широкое, чем понятие “собственно речевой конфликт” (лингвистический конфликт); коммуникативные конфликты – это конфликты и в сфере кода, и в сфере контакта.
Итак, основные составляющие коммуникативного кодекса, о которых пойдет речь, – это постулаты и правила, следование которым обеспечивает возникновение общего знакового пространства адресанта и адресата, и правила, следование которым обеспечивает возникновение общего контактного пространства адресанта и адресата. Соответственно в первом случае мы будем говорить о конфликтах речевых решений, а во втором – о конфликтах контактных решений. Таким образом, общая типология коммуникативных конфликтов в данном исследовании имеет наиболее простое и естественное основание – сферы их проявления.
Интересно, что попытки понять, как речевое поведение влияет на конфликтность/бесконфликтность коммуникации, предпринимаются не только лингвистами, но и психологами. Оригинальное представление о тех механизмах, которые создают барьеры в коммуникации, предложил Б.Ф.Поршнев. Он рассматривает всякую речь как воздействие на адресата (суггестию), и соответственно, исходит из того, что барьеры создаются в первую очередь адресатом как своеобразная форма защиты от суггестии. К основным видам подобной защиты исследователь относит избегание, авторитет и непонимание. Однако позиция его явно непоследовательна. Например, рассматривая непонимание как форму защиты, Б.Ф. Поршнев выделяет четыре его уровня:
1) фонетический (непонимание возникает из-за использования неопознаваемого адресатом набора фонем);
2) семантический (непонимание возникает из-за использования неопознаваемой адресатом семантики, из-за расхождения тезаурусов адресанта и адресата);
3) стилистический (непонимание возникает из-за несоответствия между формой и содержанием сообщения);
4) логический (непонимание возникает из-за разного рода логических погрешностей в сообщении, из-за расхождения в “логиках” адресанта и адресата).
При всей лингвистической неточности и непоследовательности рассуждений данного автора (абсолютно ясно, например, что нарушение логических закономерностей выступает в речевом сообщении как искажение смысла и, следовательно, не может не быть семантическим; несоответствие между формой и содержанием может быть вызвано нарушением логических правил или законов), важным моментом в них представляется тот факт, что конфликты общения в виде разного рода барьеров создаются, по мнению исследователя, адресатом. Однако это не совсем так: безусловно, именно адресат демонстрирует, раскрывает, актуализирует подобные конфликты. Но источником, провокатором конфликта может быть и адресат, и адресант, причем вероятность последней ситуации, на наш взгляд, несколько выше.
Возьмем код как сферу возникновения коммуникативных конфликтов, то необходимо исходить из того, что код в этом случае используется для упаковки/распаковки информации о реальном мире. Для того, чтобы запустить такой код, необходим предварительный договор о том, как коммуниканты будут его использовать, необходимо единство кодов, иначе коммуникация не состоится. Поэтому обязательным оказывается согласие адресанта и адресата по поводу постулатов, соблюдение которых позволяет адресанту сообщить, а адресату получить информацию.
Мы, безусловно, отдаем себе отчет в том, что речевые ситуации, в которых жестко соблюдаются эти постулаты, – скорее недостижимый идеал, чем реальность, что абсолютное равенство кодов любых двух коммуникантов невозможно. “Для того, чтобы достаточно сложное сообщение было воспринято с абсолютной идентичностью, – замечает в статье “Три функции текста” Ю.М.Лотман, – нужны условия, в естественной ситуации практически недостижимые: для этого требуется, чтобы адресант и адресат пользовались полностью идентичными кодами, т.е., фактически, чтобы они в семиотическом отношении представляли бы как бы удвоенную одну и ту же личность, поскольку код включает не только определенный двумерный набор правил шифровки-дешифровки сообщения, но обладает многомерной иерархией....Если увидеть в адекватности передачи сообщения основной критерий оценки эффективности семиотических систем, то придется признать, что все естественно возникшие языковые структуры устроены в достаточной мере плохо. …Даже утверждение, что оба участника коммуникации пользуются одним и тем же естественным языком (английским, русским, эстонским и т.д.), не обеспечивает тождественности кода, так как требуется еще единство языкового опыта, тождественность объема памяти. А к этому следует присоединить единство представлений о норме, языковой референции и прагматике. Если добавить влияние культурной традиции (семиотической памяти культуры) и неизбежную индивидуальность, с которой эта традиция раскрывается тому или иному члену коллектива, то станет очевидно, что совпадение кодов передающего и принимающего в реальности возможно лишь в некоторой весьма относительной степени”. Все это справедливо. И все-таки стоит обратить внимание на два момента в размышлениях Ю.М.Лотмана, которые позволяют обсуждать принципиальную возможность одинакового или в значительной степени сходного владения кодом у обоих участников коммуникации:
1) степень сложности сообщения;
2) уровень описания степени совпадения кодов.
Эти два момента связаны друг с другом. Чем выше степень сложности передаваемого сообщения, тем меньше возможностей для совпадения кода и тем поверхностнее уровень, на котором имеет смысл описывать степень совпадения кодов (например, фонетический и грамматический уровень описания располагается на поверхности; уровень языковых значений находится глубже; еще глубже - уровень ассоциаций и т.д.). Забегая вперед, заметим, что степень сложности передаваемых и воспринимаемых сообщений в области массовой коммуникации не может быть слишком высокой, и, следовательно, здесь может быть достигнуто значительное совпадение кодов; в то же время уровень описания степени подобного совпадения не может быть только поверхностным. К тому же независимо от степени сложности сообщения и уровня описания степени совпадения кодов существенным моментом описания правил использования кода является то, в каких категориях описываются эти правила, – предметных или операционных. Классическая риторика, как уже было отмечено, пользовалась предметным описанием правил; мы же предлагаем операционный подход.
Именно этот подход принимается (во всяком случае – провозглашается обязательным) в теории речевой деятельности. Наиболее известный в теории речевой деятельности, имеющий системный характер подход к установлению набора правил коммуникативного поведения представлен в работах Г.П.Грайса [Грайс, 1985. С.217-237]. Рассматривая проблему коммуникативных импликатур, Г.П.Грайс вводит понятие “принципа кооперации” как основного принципа речевого общения, которое он определяет как диалог между участниками общения. Понятие “принцип” конкретизируется далее в понятии “постулат”. В частности, принцип кооперации конкретизируется Г.П.Грайсом в постулатах, которые он, вслед за И.Кантом, распределяет по четырем категориям – Количества, Качества, Способа и Отношения.
К категории Количества относятся постулаты, связанные с количеством информации, которое требуется передать:
1) “Твое высказывание должно содержать не меньше информации, чем требуется (для выполнения текущих целей диалога).”
2) “Твое высказывание не должно содержать больше информации, чем требуется”.
К категории Качества относится постулат “Старайся, чтобы твое высказывание было истинным”.
С категорией Отношения связан постулат релевантности – “Не отклоняйся от темы”.
Наконец, с категорией Способа, которая, по мысли Г.П.Грайса, касается не того, что говорится (как остальные категории), а скорее того, как это делается, относится один постулат “Выражайся ясно”; последний, в свою очередь, уточняется в более частных постулатах:
1) “Избегай непонятных выражений”.
2) “Избегай неоднозначности”.
3) “Будь краток (избегай ненужного многословия)”.
4) “Будь организован”.
Г.П.Грайс особо подчеркивает, что существуют постулаты иной природы - эстетические, социальные или моральные, которые он не относит к коммуникативным; его же исследовательская задача заключается именно в том, чтобы представить коммуникативные постулаты, потому что именно они связаны с теми специфическими целями, для достижения которых приспособлен и в первую очередь используется язык.
В целом понятие “постулат”, используемое в работе Г.П.Грайса, соответствует нашему понятию “правило”; есть известная аналогия и в подходе к результативности общения, которое оценивается не с позиции чисто лингвистической или узко риторической, а с позиции коммуникативной, с учетом тех целей, которые достигаются в процессе коммуникации. В то же время в основе представленного Г.П.Грайсом подхода, на наш взгляд, лежит чисто внешнее перенесение на новый исследовательский объект понятий, используемых И.Кантом для объяснения деятельности познания, и потому такой подход отличается особенностями, которые вызывают возражения и сомнения. Во-первых, большая часть постулатов (первые три категории) относится к выбору и организации информации, а не к способу ее выражения, не к речевому поведению. Во-вторых, постулаты носят предельно общий характер и в силу этого не демонстрируется механизм, позволяющий участникам общения решать, насколько коммуникативное поведение соответствует тому или иному постулату: например, как установить факт “отклонения от темы”, что значит “избегай неоднозначности”, как не сказать больше или меньше, чем требуется и т.д. В-третьих, такой подход не учитывает особенностей ситуации общения, функционально-стилистической характеристики текстов; в результате неясно, различается ли проявление принципа кооперации в деловом и рекламном тексте, в текстах массовой информации и в разговорной речи.
Преодолеть отмеченные недостатки и определить набор необходимых постулатов можно, как нам представляется, исходя из тех ситуаций, которые ставят коммуникантов в “неприятные” ситуации и тем самым заставляют их отказываться от достижения указанных целей. В самом общем виде есть три основные ситуации такого типа.
Отказы адресанта. В каких ситуациях адресант отказывается от создания текста или от его передачи, от общения?
Ситуация 1. Адресант может отказаться от общения из-за невозможности упаковать информацию, отсутствия необходимого для передаваемой информации кода: “я не буду вступать в коммуникацию, потому что я не знаю кода, не могу воспроизвести его и обеспечить его прозрачность”. Реакцией на такую ситуацию будет коммуникативная паника. Суть ее состоит в том, что путем перебора, перестановки и комбинирования языковых единиц адресант ищет такое языковое средство, которое оценивается им как наиболее правильное и ясное и которое позволяет ему быть уверенным в том, что он сумеет преодолеть непонимание адресата. При этом адресант может остаться с ощущением “нет, вы меня не понимаете”, “нет, я хотел сказать совсем другое”. Отчасти эта ситуация оказывается неизбежной в том смысле, что, как писал В.Гумбольд, всякое понимание есть непонимание. По мнению Л.С.Выготского, “...субъективность понимания, привносимый нами от себя смысл ни в какой мере не являются специфической особенностью поэзии – он есть признак всякого вообще понимания... процессы мысли, пробуждаемые в нас чужой речью, никогда вполне не совпадают с теми процессами, которые происходят у говорящего” [Выготский Л.С. Психология искусства. М.,1987. С.42].
Ситуация 2. Адресант может отказаться от общения по соображениям смысловой ценности кода, из-за невозможности добиться соответствия между сведениями, которые он хочет передать адресату, и языковыми средствами имеющимися в его актуальном языковом опыте: “я не буду вступать в коммуникацию, потому что не могу найти подходящие для нужного мне смысла слова, не могу сказать ровно столько, сколько нужно собеседнику, и таким образом, не имею способа выражения, который и он, мой собеседник, считает наиболее приемлемым”.
Ситуация 3. Адресант может отказаться от общения по соображениям ситуативной уместности кода, из-за невозможности добиться соответствия, диктуемого данной речевой ситуаций: “я не буду вступать в коммуникацию, потому что не могу найти подходящие для данной речевой ситуации слова, и таким образом, не имею способа выражения, который и он, мой собеседник, считает наиболее приемлемым”.
Зеркальность этих опасных ситуаций очевидна. Поэтому на их основе можно установить те постулаты, которым при успешной коммуникации подчиняется использование кода:
1) постулат осмысленности: коммуниканты должны владеть воспроизводимым кодом; это значит, что до начала коммуникации должна быть достигнута договоренность по поводу того, в каких соотношениях находятся код и отражаемая с помощью этого кода действительность;
2) постулат надежности: коммуниканты должны владеть прозрачным кодом; это значит, что в пределах конкретного речевого сообщения код должен обеспечивать сходство в понимании: версия смысла – та, которая вкладывается в речевое сообщение адресантом, и та, которая извлекается адресатом, – должны совпадать в той мере, в какой это в принципе возможно;
3) постулат достаточности: коммуниканты должны владеть насыщенным, сбалансированным кодом; это значит, что используемые средства в глазах обоих участников общения должны представляться достаточными с точки зрения передаваемых сведений, или темы, этих средств не должно быть больше или меньше, чем требуется в данной ситуации;
4) постулат ситуативности: коммуниканты должны владеть значимостным кодом, закрепленным в данной речевой ситуации; это значит, что используемые средства в глазах обоих участников общения должны представляться уместными, с учетом конкретной речевой ситуации код должен обеспечивать баланс ситуативных, стилистических установок адресанта и адресата. Яркой иллюстрацией того, к чему может привести нарушение постулата ситуативности, является ситуация, описанная в рассказе К.Чапека “Редкий ковер”: “Не знаю, как воруют другие, но мой опыт оказался не очень-то приятным. В тот, как говорится, критический вечер я прокрался в этот дом и спрятался на лестнице, ведущей в подвал. Так, наверное, были бы описаны мои действия в полицейском протоколе. В действительности же картина получилась такая: с полчаса я в нерешительности проторчал под дождем у ворот, привлекая к себе всеобщее внимание. Наконец с мужеством отчаяния, как человек, решивший вырвать зуб, я вошел в ворота... и, разумеется, столкнулся со служанской, которая шла за пивом в соседний трактир. Чтобы рассеять возможные подозрения, я назвал ее не то бутончиком, не то кошечкой, но она испугалась и пустилась наутек.” Коммуникация оказалась для рассказчика (в данном случае - адресанта) незапланированной и к тому же нежелательной (его цели находились вне ситуации общения, и когда он оказался в этой ситуации, то попытался их скрыть). В таких случаях иногда не спасает даже наличие коммуникативного опыта - а, судя по всему, адресант таковым не обладал и поэтому использовал неуместное языковое средство.
Отсюда следует, что основными правилами речевого поведения в сфере кода будут правило легальности, правило понятности, правило баланса и правило закрепленности. Эти правила являются предметом обсуждения в третьей главе диссертации. Отметим только, что предложенные постулаты, на первый взгляд, во многом повторяют исходный перечень традиционно понимаемых требований к речи (исключение из обязательного списка требования красоты и изящества легко объясняется выходом за пределы риторических выступлений). Между тем за этим внешним сходством скрывается различие по существу, что обеспечивает более строгое толкование используемых понятий. Вместо понятия “правильность” мы вводим понятие “осмысленность”, потому что успешная, бесконфликтная коммуникация возможна даже в том случае, если участники общения используют код таким способом, который оценивается как неправильный с точки зрения общепринятой нормы, но является осмысленным для обоих участников коммуникации. Вместо понятия “ясность” мы вводим понятие “надежность”, потому что ясность кода предполагает его доступность, простоту, что вовсе не обязательно для успешной коммуникации (к тому же термин “надежность” позволяет провести более жесткую границу между первым и вторым постулатом коммуникативной кооперации). Мы не сохраняем и понятие “целесообразности”, потому что оно имеет слишком широкое и размытое содержание. В классической риторике, в большинстве случаев, требование целесообразности относилось прежде всего к содержанию и было связано с понятием меры: говорящему надо было опасаться излишних подробностей и, наоборот, недостатка существенных сведений, и по сути это требование находилось в ведении такого раздела риторики, как диспозиция. Известный римский писатель, государственный деятель, ритор Марк Туллий Катон говорил: rem tene verba sequentur”, что значит – “не упускай дела (то есть темы), а слова найдутся”. Между тем нередко искреннее желание “держаться темы” не спасает нас от неуместного слова или синтаксической конструкции. Поэтому требование целесообразности можно также рассматривать в связи с элокуцией, языковыми способами выражения мысли. При этом прежде всего требует уточнения само понятие “целесообразность” – целесообразность в каком отношении? относительно чего? В связи с этим интересно еще раз обратиться к работе А.Ф.Кони, в которой он говорит о книге П.С.Пороховщикова “Искусство речи на суде”: “К недостаткам судебной речи автор, в свою очередь, относит “сорные мысли”, то есть общие места, избитые (и не всегда верно приводимые) афоризмы, рассуждения о пустяках и вообще всякую не идущую к делу “отсебятину”, как называли в журнальном мире заполнение пустых мест в книге или газете. Он указывает затем на необходимость пристойности. “По свойственному каждому из нас чувству изящного, – пишет он, – мы бываем впечатлительны к различию приличного и неуместного в чужих словах; было бы хорошо. Если бы мы развивали эту восприимчивость и по отношению к самим себе.”
Уже в этих рассуждениях мы видим, как минимум, два разных подхода к целесообразности: во-первых, с точки зрения соответствия количества языковых единиц и необходимого для данного случая содержания, а во-вторых, с точки зрения соответствия языковых единиц особенностям аудитории, точнее, ее нравственным, этическим нормам. Однако, во-первых, здесь, на наш взгляд, недостает еще одного подхода - целесообразность с точки зрения соответствия языковых единиц целям речевого сообщения. Во-вторых, целесообразность с точки зрения адресата мы выводим за пределы сферы кода и относим ее к сфере контакта и, соответственно, рассматриваем в кругу постулатов контакта. Таким образом, само понятие “целесобразность” требует существенного уточнения по сравнению с толкованиями в классической риторике и потому считаем необходимым от него отказаться.
Возьмем далее контакт как сферу возникновения коммуникативных конфликтов, необходимо исходить из того, что язык в этом случае используется для демонстрации/потребления информации коммуникантов о типе взаимодействия между ними. Поэтому обязательным оказывается согласие адресанта и адресата по поводу постулатов, соблюдение которых позволяет им устанавливать оптимальную форму контакта.
Общеизвестным является тот факт, что речевое сообщение каким-то образом отражает, проявляет "лицо" отправителя информации: "...речь по своему происхождению есть бытие-для-другого; она выполняет двойную функцию – передачи означающих и самовыражения субъекта." На основе некоторого текста мы порой можем – с той или иной степенью уверенности – опиисать не только мировосприятие и мировоззрение адресанта, его убеждения, жизненную позицию. Текст вызывает у нас также разнообразные представления – часто неосознаваемые, "размытые" – о характере и темпераменте адресанта, его склонностях и эмоциональном состоянии. Что здесь наиболее важно для адресата? Важно прежде всего то, каким будет отношение адресанта "к самому себе", т.е. каким он показывает, "подает" себя в тексте. Важно также и то, каким будет отношение адресанта "к другим", т.е. какими он показывает, изображает в тексте других – например, в газетном материале это "герой" и "читатель", в радио- или телевизионной беседе - "собеседник", "герой", "слушатель". На основе этих данных у адресата складывается впечатление об адресанте как собеседнике, участнике общения, речевого контакта; адресат как-то оценивает "роль" адресанта в этом контакте, цели и мотивы его общения с собеседниками. То, что мы узнаем об адресанте и адресате, об особенностях отношений между ними, о ходе их общения, влияет на наши симпатии и антипатии к говорящему или пишущему, а от этого часто зависит, каким будет общее восприятие материала, согласится ли адресат с доводами и аргументами адресанта, с описаниями и оценками ситуаций или событий. Иногда газетный материал, оцененный на редакционной "летучке" как удачный, хороший, профессионально написанный, остается без читательского внимания. И мотивы такого поведения читателей, такого отношения к тексту часто непонятны журналисту. Обычно эти мотивы ищут в отношении читателя к теме или "подаче" этой темы в материале. Между тем единственным недостатком текста может быть отсутствие контакта между журналистом и аудиторией: пишущий оказывается для меня, читателя, чужим человеком, мне не нравится манера общения или манера разговора журналиста, и поэтому у меня не возникает желания с ним общаться, слушать его. В этой ситуации я либо вообще не читаю материал, либо говорю, что это плохой, неудачный текст. Кто-то может думать, что ему полностью безразлично, как складываются его отношения с автором того или иного текста. Однако эксперименты показывают, что даже такой человек оценивает речевое сообщение и по этому параметру. Например, в исследовании популярности информационно-аналитических программ на ТВ каждый четвертый зритель давал такую оценку передачам: “не нравится, раздражает ведущий.” Подход к речевому сообщению с этих позиций позволит определить правила, регулирующие межличностные отношения коммуникантов (отраженные в тексте, речевом сообщении), – и это должны быть не только известные постулаты вежливости, поведенческого или речевого этикета, но также регулирование, увязывание иных особенностей двух (или более) общающихся личностей.
Обычно мы говорим о восприятии речевого сообщения как об общении между адресантом и адресатом. Это кажется естественным: любое речевое взаимодействие как будто можно назвать речевым общением, ведь функция общения, коммуникативная функция – одна из основных функций языка. Однако всегда ли то, что мы называем "общением", им является? Часто мы говорим об общении между автором и адресатом, когда общения собственно нет. Попытаемся в этом разобраться.
Даже минимальный опыт языковых контактов подсказывает нам, что не в каждом речевом контакте мы общаемся со своим партнером, иногда это только, соединение, взаимодействие, но не взаимодействие. Не случайно некоторые психологи различают "общение" и "взаимодействие": внешне можно взаимодействовать друг с другом, но не общаться. Общение – это не чисто внешний контакт, не речевое сосуществование; общение создается личным отношением между участниками контакта; оптимальное, наиболее продуктивное общение – это всегда диалог, междудействие. Интересно, что с этих же позиций оценивается многими лингвистами оптимальное речевое общение: "подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге"; "всякое взаимодействие людей есть именно взаимодействие; оно по существу стремится избежать односторонности, хочет быть двусторонним, диалогичным и бежит монолога. Всякое одностороннее воздействие, поскольку оно является чем-то подлежащим человеческому восприятию, вызывает в нем ряд более или менее сильных реакций, которые стремятся обнаружиться. Так же дело обстоит и с речевым монологическим воздействием..."
Но что же такое "диалог"? Нормы и принципы организации диалога как способа общения описаны в психологии: это эмоциональная и – более широко – личностная раскрытость партнеров по общению, это психологический настрой на актуальное состояние друг друга, безоценочность (т.е. непредвзятое отношение), доверительность и искренность выражения собственных чувств и состояний. В диалоге "две личности начинают образовывать некое общее психологическое пространство и временную протяженность, создавать единое эмоциональное "со-бытие", в котором воздействие (в обычном, объектном, монологическом смысле этого понятия) перестает существовать, уступает место психологическому единству субъектов. "Общение диалогического типа возможно только на основе единого контактного пространства, равноправных отношений партнеров, на основе ориентации на близкие отношения с партнером, на индивидуальную неповторимость каждого из партнеров.
Какие же тексты массовой информации можно назвать "диалогом"? Может быть, это тексты, написанные в такой речевой форме, как диалог? СМИ дают нам разнообразные формы подобного "диалога", когда информацией обмениваются журналисты или журналист и не-журналист (интервью – интервью-проблема и интервью-портрет; дискуссия; беседа; читательское письмо; "дубль-тексты"; особой разновидностью "дубль-текстов" является дискуссия в газете или на телевидении – здесь уже возможен и необходим "диалог" журналиста и его собеседников, журналиста и какого-то читателя, "диалог" читательских писем; общение газеты с конкретным, определенным читателем складывается главным образом на основе читательских писем: газета может напечатать такое письмо как самостоятельный текст или дать журналистский комментарий к письму, ответить на это письмо).
