Глава 18. Ганну в школу всё равно отчим не пускал

Ганну в школу всё равно отчим не пускал. Уберёт она всё с поля, пойдёт с Тоней по пустым чужим полям с мешком и сумкой для Тони. Роются авось и найдут то там, то тут уже замёрзшую картофелину, а то вдруг и съедобную. Дома мать из них наделает данников или крахмал, а какую и отварит. Правда, запах от неё идёт, что с трудом глотаешь. Но что-то есть всё-таки в желудке… И хотя Ганна была не имбецилка (что-то между олигофреном и дегенератом), но на неё смотрели как на рабочую скотину.

В школу, уже как закон, приходила во второй четверти. Особенно не пускал, и в это время отчим. Было агрессивно настроено это исчадие, гидра семейства, после седьмого класса. В восьмом классе за учёбу уже нужно было платить. Сумма явно небольшая. Ганна зарабатывала в десятки раз больше её. И тут жди со страхом, какой подует от отчима ветер: норд-вест или норд-ост? На южный не надейся, на зюйд или тем более штиль. Зато северный, норд, дует всегда. И тут пой хоть рапсодию, хоть акафист… Шли годы, давно была уже другая жизнь, а диапазон взглядов Фёдора зациклился. Отчим продолжал «петь» аллилуйя про хвосты и быков, пёр свою нелёпость, абракадабру. И аккорд его нравоучений был один: нас не учили, значит и тебе, Галька (хотя он её никогда не называл по имени), нечего ходить в школу.

Однако Ульяна вроде бы и не возражала: «Да что ей дома всю зиму делать? Пусть уж учится. Конечно, глупой голове и знания не помогут. Но Галька вроде бы и не такая дурная? А грамотной всё-таки легче будет жить? Да и школа рядом. Обутка на двоих есть: с утра Галька, а после обеда в той же обуви пойдёт Тоня. Всё-таки кое-что заработала, чего греха таить? Пусть уж учится…»

И удивительно, что Тоне никто не вставлял рогатки в её детскую жизнь. Бельмом у родителей в глазу была Ганна.

Из того времени многие события выделялись ярко, пусть они были и тяжёлыми, но плелись следом с болью и обидами. Но, наверное, что чем тяжелее жизнь у человека, тем человек её дольше помнит. Тем длиннее кажется пройденный путь. У человека, порхающего, живущего долго на одном месте, всё сливается воедино и пролетает быстро, как экспресс. Жизнь кажется до обидного короткой. Это адекватно, неоспоримо. Аргументов можно привести множество, что это так.

Там, в Казахстане, пошла в первый класс четвёртая дочь Ульяны, Ольга. Девочке уже исполнилось восемь лет, и по указу правительства нужно было отдавать ребёнка в школу, хотели бы этого родители или нет. Начальную школу должен был закончить каждый человек обязательно. Неполносреднюю – желательно, десятилетку – способные.

Шла война, недостатки в семье, кругом масса ласковых баб, и отец большого семейства перестал замечать не только свою когда-то любимую Ульяну, но даже дочь Тоню, тем более других детей. Куда делся человек, который когда-то жил с Ульяной в сплетенной из хвороста хате? Который клялся сам себе, что будет любить Ульяну всю жизнь за её длинные косы, гибкое, упругое тело?.. Косы давно поредели, стали короче и намного. Сама от постоянных родов вроде разбухла, как размоченная фасолина, обвис рыхлый живот… Лицо стало злым, и на нём отложились едучие морщины. В добавок, постоянно затасканная старая юбка… Где та красавица, которой он любовался и беспредельно любил? Ради которой он бросил Катерину, не броскую, не красавицу, но и не гидру.

Ульяна, как квочка, обсыпала его детьми, и конца, и края не видно, что будет какой-нибудь просвет. А её доченька, Галька, рвётся всё к учёбе. А если все остальные потянутся за нею, то у батька и последние волосья облезут на голове? Раньше детей отдавали в няньки, а кого и в работники. А сейчас что творится? А теперь, когда эти голодранцы вырастут? Когда этот семейный ад кончится? Рак на горе свиснет, а ему всё нужно будет учить эту кагалу. Вон и Ольгу уже отдали в первый класс, а там ещё Рая, Надя и Юра… Эх, распроклятая такая жизнь! Другая баба родит двоих – и хватит, а эта распустила своё брюхо… Рожает и рожает через каждые два года… У неё как? Тяп-ляп и дитё… А сама стала бодливой коровой, постоянно орёт, что то не так, это не так. Поднимет свой балаган на весь двор. От людей стыдно. Э-э-э, как оно то вещество называется? Ага, гемоглобин да эритроциты кровь портят… Приходится пить одну травку (научили добрые люди), чтоб не брали на фронт. Сдаёшь анализ, трясёшься за результат. Но слава богу дают бронь: не годен. Но говорят, что эта травка укорачивает жизнь человеку. Да чёрт с ним с этим прогнозом. Пока есть возможность жить – живи. Не теряйся, вон сколько одиноких баб. Жалко ведь бывает за таких ядрёных да молодых…

Оля проучилась месяц, а тут и учительница появилась у калитки с жалобами. Мол, за это время их дочь не узнала ни одной буквы. Читая по букварю, водит пальцем по строчкам, а всё говорит просто наизусть, запомнив текст. Учительница отошла от плетня, где разговаривала с отцом семейства, и тот сразу же решил экспромтом экспрессивно выразить своё отцовское воспитание. Он схватил во дворе стоявшую Олю и, как волк ягнёнка, поволок за шиворот в кухню. Девочка вся задрожала от страха и заплакала. Но Фёдор расставил ноги и, зажав дочь между ними, поднял платьице. И по голому телу стал стегать восьмилетнюю дочь своим отцовским ремнём.

Бедная девочка не только кричала и визжала от боли и испуга, от этой экзекуции, но тут же вся обмочилась. Ульяна заскочила в хату и с ужасом закричала: «О, матерь божья! Что ты, изверг, делаешь?! Ты же её забьёшь до смерти или искалечишь?»