Наблюдение № 3

К. — 33 года, обвиняемая в умышленном убийстве. АСПЭК Костромской областной психиатрической больницы от 28 февраля 1997г. Акт № 140.

Со слов испытуемой, из материалов уголовного дела известно: наследственность отягощена алкоголизмом отца, который лечился в Костромской областной психиатрической больнице по поводу хронического алкоголизма, при этом по характеру был спокойным, терпеливым. Мать напротив, отличалась возбудимыми чертами характера, наказывала детей физически, била ремнем. Умерла несколько лет назад от рака. Испытуемая родилась первым ребенком из 2-х детей. В психофизическом развитии от сверстников не отставала. Детство, с ее слов, проходило в трудных материальных условиях. Семейная обстановка была напряженной. Родители часто ссорились, бывало дрались, эти конфликты она переживала очень тяжело. Формировалась ранимой, тревожной, впечатлительной. Несколько раз, когда родители ссорились, выбегала на улицу с криком: «Помогите», затем плакала, мать ее наказывала. Показывала различным врачам, которые отмечали, что ребенок очень впечатлительный. В школу пошла своевременно, училась хорошо, была прилежной, всегда старалась выполнить домашнее задание. Были периоды, когда успеваемость снижалась, происходило это во время неблагополучия в семье. Приблизительно с 12-летнего возраста стала отмечать у себя головные боли, тогда же, когда родители подрались, у нее на короткое время пропал слух и зрение, отмечались и обморочные состояния. Когда родители разошлись, стала чувствовать себя намного лучше, стала спокойнее, улучшилась успеваемость. Окончила 8 классов и 3 класса в вечерней школе, училась в торговом техникуме, который не окончила, т. к. повредила сухожилие на руке и не смогла защитить диплом. Месячные у нее начались с 16-летнего возраста, сопровождались болями внизу живота, снижением настроения, слабостью. В течение 15-ти лет работала в магазине. Согласно характеристике, в 1981 г. поступила на работу, ученицей продавца. В процессе работы повышала свою квалификацию, показала себя с положительной стороны. Трудовые обязанности выполняла добросовестно, неоднократно поощрялась. За весь период работы нарушение трудовой дисциплины не допускала. Принимала участие в общественной жизни коллектива. До брака в интимные отношения с мужчинами не вступала. Вышла замуж в возрасте 21 года после краткосрочного знакомства. Практически с первых месяцев после замужества семейная жизнь не складывалась: муж отличался возбудимыми чертами характера, которые усиливались в состоянии алкогольного опьянения; был ленивым, ни к чему не стремился. С первых дней совместной жизни стал часто выпивать, позднее — встречаться с женщинами. Когда приходил домой пьяный, цинично оскорблял испытуемую, придирался, высказывал идеи ревности, хотя поводов для этого она никогда не давала. Сама она пыталась поговорить с мужем, уговаривала его не пить, однако, все было безрезультатно. С течением времени пьянство мужа нарастало, в опьянении он становился все более придирчивым. Три года испытуемая не могла забеременеть, затем родила «двойню». Во время беременности и родов муж проявлял равнодушие. Затем унес и пропил детские вещи. Стал уносить и пропивать другие предметы обихода, продал сервизы, ее любимое платье. Одновременно с этим в алкогольном опьянении стал бить испытуемую; если сначала ограничивался одним-двумя ударами по телу, то затем мог избить сильно, ударить головой в лоб. Во время избиения она практически никогда не защищалась, старалась вывернуться, спрятаться где-нибудь, закрывала лицо, чтобы не было синяков, плакала. Так как муж практически не работал, жили только на ее зарплату и очень нуждались. Согласно производственной характеристики на ее мужа, у него были случаи появления на работе в нетрезвом виде, за что ему неоднократно делали замечания. Когда по причине пьянки он длительное время не выходил на работу, был уволен. На протяжении последних лет испытуемая стала замечать, что становится более рассеянной, стало повышаться артериальное давление, ощущала перебои в сердце. Состояние ухудшалось в периоды запоев мужа, тогда чувствовала себя очень плохо. Настроение было сниженным, раздражалась из-за мелочей, беспокоило удушье, были боли в сердце, неоднократно вызывала скорую помощь, врачи говорили, что у нее «расстройство на нервной почве». Мысли о разводе с мужем возникали, но никаких шагов в этом направлении она не предпринимала. По ее словам, ей некуда было идти, жалела мужа несмотря на то, что жили впроголодь, несмотря на побои надеялась, что жизнь у них наладится. В 1996 г., со слов испытуемой, состояние ее здоровья стало очень плохим, она уже ничего не хотела, только плакала. Возникало чувство отчаяния, безысходности, практически не могла спать. Очень болела, обращалась к соседке, которая делала уколы. Хотела отравиться, приняла горсть каких-то таблеток, однако, отлежалась дома, в больницу не поступала. В 1996 г. во время очередной ссоры муж стал сильно избивать ее, глаза него «налились кровью, почувствовала страх, доходящий до ужаса», ударила его первым попавшимся предметом, это оказалась вилка. Согласно показаниям свидетелей, последнее время К. действительно сильно избивал испытуемую, придирался к ней из-за пустяков, она же по характеру слабовольная, податливая, не могла противостоять ему. Сама же алкогольными напитками не злоупотребляла, выпивала не часто, в небольших дозах, запоев не было, не опохмелялась. В 1995 г. она была уволена с работы по собственному желанию, а фактически сокращена. Средств к существованию практически не было. Пьянство мужа продолжалось. Из материалов уголовного дела известно, что 16 января 1997 г. испытуемая в алкогольном опьянении ударила ножом своего мужа, от полученного повреждения потерпевший скончался. В ходе следствия испытуемая показала, что в тот день она выпила немного, пришла к себе домой, легла спать. Проснулась от того, что ее стали бить, увидела пьяного мужа, в голове снова прокрутились воспоминания всей жизни, все происходило очень быстро, она схватила нож, ударила им. Что было потом, помнит смутно. Была в шоке. Согласно показаниям Ю., она пришла в квартиру К. после убийства. По ее мнению, испытуемая была не пьяная, но словно в шоке, она вообще плохо понимала, что происходит, открывала зачем-то шкафчики и словно не понимала, что делает. Сказала, что сейчас пойдет и повесится.

При амбулаторном обследовании установлено следующее: Физическое состояние — удовлетворительное. Нервная система — без знаков органического поражения. Психическое состояние: настроение снижено, лицо опухшее, все время плачет, не может сосредоточиться, суетится, делает много лишних движений, рассеянная, боится сделать что-то не так, переспрашивает задаваемые вопросы. Жалуется на выраженную усталость, «неспособность думать», плохой сон с частыми пробуждениями, навязчивые мысли о случившемся. Говорит, что не может отвлечься от факта смерти мужа, любая мелочь, любое слово напоминает о нем, вызывает слезы и подавленность. Подчеркивает, что бывают минуты настоящего отчаяния, когда хочется наложить на себя руки. Были мысли пойти на кладбище и откопать его. Несколько раз повторяет: «Лучше бы он убил меня». Отмечается значительное снижение продуктивности психической деятельности, истощаемость. О своей прошлой жизни говорит достаточно подробно. Неурядицы, пьянство мужа объясняет тем, что он не любил ее, с первых дней совместной жизни стал алкоголизироваться, гулять, нигде не работал. По ее словам, она всегда его жалела. Казалось, что он обделен больше всех, подкладывала ему лучшие куски, называла его «папулечкой» (из второго акта психологического обследования). Периоды злости и раздражения к мужу сменялись периодами жалости и отчаяния. В 1996 г. она сломалась совсем. В день правонарушения подавленное психическое состояние усилилось болезненными месячными; кроме того, в тот день в городе ввели проезд в общественном транспорте с кондуктором, а денег на проезд у нее не было, на биржу труда и обратно ей пришлось идти пешком. Пассивно согласилась зайти к знакомой и выпила, по ее словам, три небольшие стопки браги, хотя до этого брагу никогда не пила и вообще крайне редко употребляла спиртное. Так как фактически была голодной, после выпитого почувствовала сильную слабость, захотелось спать. Пошла домой, где и уснула. Проснулась от ударов. Сначала не могла понять, что происходит, четко помнит лишь свою мысль: «Мне и так плохо, а ты меня еще и бьешь. Когда же это кончится?». Увидела рядом мужа, в этот момент возникла такая обида, отчаяние, что ее словно «захлестнуло». По ее словам, видела его фигуру, видела его глаза «красные, как у зверя», увидела, что он падает. Как брала нож, как наносила удар, в памяти не сохранилось, после чего сразу побежала к свекрови; дальнейшее также помнит фрагментарно. Очнулась в милицейской машине, опять стало плохо, словно поплыло все, в голове крутилась фраза: «Я мужа убила... Я мужа убила...». Слышала, как ей говорили: «У тебя давление, сейчас укол сделаем». В последующие дни детали происшедшего так и не могла восстановить в памяти, была заторможенной, думала только о муже, постоянно плакала.

Дважды обследована психологом. При первом психологическом обследовании по данным личностных методик: на фоне выраженного снижения эмоционального фона с фиксацией на ситуации, постоянными самокопанием и самобичеванием выступили явления дезорганизации психической деятельности, истощаемости у личности эмоционально чувствительно, ранимой, не склонной к агрессивным действиям. Из заключения второго психолога: в последнее время у испытуемой появились опасения за детей, которые должны были дома «на цыпочках ходить, чтобы не тревожить мужа». Разрядка накопившегося эмоционального напряжения произошла неожиданно, внезапно, носила характер импульсивной реакции, возникшей в ответ на агрессивные действия мужа с запамятыванием того, что происходило внутри и вовне. Сознание испытуемой было аффективно суженным, восприятие — фрагментарным, отмечались явления деперсонализации (ничего не чувствовала) и дереализации (пустота вокруг). В показаниях испытуемой обращает на себя внимание скудность описаний и их безличный характер, как будто ситуация разворачивалась без участия испытуемой, не воспринимала себя как часть ситуации. В период постаффективной разрядки у испытуемой отмечались проявления заторможенности психической деятельности (стояла «как истукан», ничего не говорила, даже не плакала, не понимала, что делает, когда искала нож) с фрагментарностью восприятия. Осознание случившегося произошло не сразу, сопровождалось элементами отчужденности (слышала свой голос: «Я убила мужа...»). Через полтора месяца после совершения ООД у испытуемой сохраняется пониженное настроение: «груз на душе, чувство вины», она не понимает, как жить.

Таким образом, в момент совершения противоправных действий К. перенесла острую аффективную реакцию, более глубокую, чем физиологический аффект. Аффективная реакция возникла на фоне длительной психотравмирующей ситуации, которая воспринималась как безвыходная личностью незрелой, впечатлительной, пассивно подчиняемой, неспособной брать на себя ответственность за решение своих проблем. Ситуация усугублялась тем, что испытуемая по отношению к мужу испытывала смешанные чувства: защищала его как мать и была жертвой его агрессии. Кумуляции аффективных переживаний способствовала внешняя ситуация (потеря работы испытуемой), физическое состояние (недоедание, физическая усталость, плохой сон), психическое состояние (пониженное настроение, сниженная самооценка, пассивное отношение к своему положению. Дополнительным фактором, астенизирующим и усиливающим напряжение, были месячные. О глубине аффективной реакции свидетельствуют признаки измененного состояния сознания с явлениями дереализации, деперсонализации, явления психического торможения в фазе постаффективной разрядки с признаками дезорганизации психической деятельности, отсроченное осознание случившегося, затяжной характер переживаний, связанных с содеянным, с фиксацией на чувстве вины.

На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что К. обнаруживает признаки затяжной реактивной невротической депрессии, которая возникла у нее за несколько лет до совершения правонарушения и сохраняется до настоящего времени. На это указывает появление у нее в условиях длительной психотравмирующей ситуации соматовегетативных, депрессивных расстройств, а также выявленные при настоящем обследовании низкая продуктивность и дезорганизация психической деятельности, истощаемость, депрессивный фон настроения с фиксацией на случившемся. Однако, указанные расстройства психической деятельности в момент совершения инкриминируемого ей деяния у К. не являлись столь выраженными, чтобы лишать ее возможности понимать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В отношении инкриминируемого ей деяния К. следует считать вменяемой. В каком-либо временном болезненном расстройстве психической деятельности психотического уровня, в том числе и в состоянии патологического аффекта в момент совершения правонарушения К. не находилась. В момент совершения правонарушения К. находилась в состоянии физиологического аффекта с нетипичным протеканием эмоционального процесса (сглаженность аффективного взрыва при сохранении трехфазное™ динами его развития). Об этом свидетельствует длительное, с усилением интенсивности в последнее время, эмоциональное напряжение испытуемой с преобладанием чувства обиды, ощущением субъективной безвыходности из сложившейся ситуации, внезапное возникновение аффективной разрядки в условиях очередной угрозы своему физическому и психическому благополучию со снижением контроля за своими действиями, дезорганизацией психической деятельности после содеянного, астенией, чувством вины, которые приобрели затяжной характер. Признаков хронического алкоголизма у К. при настоящем обследовании не выявлено, в принудительном противоалкогольном лечении она не нуждается.

Ретроспективное дополнение к экспертному заключению.

В характере К. главной чертой является реактивная лабильность. До препубертатного периода она проявлялась периодическими тревожно-субдепрессивными эпизодами. С препубертатного возраста (12 лет) реактивная лабильность К. усложнялась. У нее начали психогенно возникать истерические эпизоды (потеря зрения, слуха, обморочные состояния), а также головные боли — симптом очень частый при субдепрессиях. Такой симптом может свидетельствовать об усилении субдепрессивных расстройств. При установлении месячных им начали сопутствовать субдепрессивные эпизоды, т. е. расширился диапазон причин, вызывающих появление субдепрессий. Со времени замужества у К. выявилась еще одна черта характера, ставшая со временем постоянной — склонность к образованию сверхценных идей узкого семейного круга. В наибольшей степени она проявилась в патернализме по отношению к мужу. Т. о. К. является тимопатической личностью со склонностью к образованию сверхценных идей. Кроме того, ей был свойствен психический инфантилизм, выявленный клинически и подтвержденный психологическим обследованием.

После замужества на протяжении 12 лет К. проживала в условиях неуклонно нарастающей в своей интенсивности психотравмирующей ситуации, связанной с пьянством мужа и его агрессивностью (вначале в основном словесной). К пониженному настроению К. присоединились тревожные опасения, вплоть до эпизодов страха.

Примерно с 29—30 лет (в последние годы перед настоящим правонарушением) К. начала подвергаться избиениям. Тогда же у нее возникает стойкое пониженное настроение, сопровождаемое сосудисто-вегетативными расстройствами — колебаниями цифр артериального давления, состояниями удушья, расстройствами сна, болями в области сердца. Т. е. возникла соматизированная субдепрессия. После правонарушения у К. продолжала оставаться растерянность: «Она была не пьяная... вообще плохо понимала, что происходит... словно не понимала, что делает». Во время АСПЭК психическое состояние К. определялось слезливой депрессией с психогенным содержанием и симптомами витализации: «через 1 1/ 2 месяца после правонарушения К. испытывала тяжесть на душе, чувство вины, не знала, как быть».

Весной 2001 г. акт К. был доложен на больничной врачебной конференции. Эксперты согласились с мнением остальных психиатров в том, что до суда К. было необходимо провести лечение антидепрессантами и транквилизаторами.

При ретроспективном анализе акта АСПЭК было обращено внимание на заключение второго психолога, обследовавшего К., о том, что К. совершила правонарушение «в состоянии более глубоком, чем физиологический аффект».

Сопоставляя бывшие у нее в препубертатном периоде истерические реакции, возникавшие в момент психогений, с психическим состоянием К. сразу после правонарушения, можно предположить, что у К. отмечалось истерическое сумеречное помрачение сознания. У К. возникло отмеченное свидетелями, находившимися в милицейской машине, состояние сознания, которое можно назвать ундулирующим. Она позже вспоминала отдельные слова и фразы, обращенные к ней, и в тоже время не могла восстановить в памяти целостную картину всего происходящего. Именно фрагментарность воспоминаний позволяет думать о наличии у К. в тот период состояния помраченного сознания.

Диагноз: протрагированное субдепрессивное состояние у тимопатической личности депрессивное патологическое развитие по П. Б. Ганнушкину (со скрытым истерическим радикалом).

Правонарушение было совершено в состоянии физиологического аффекта по механизму реакции «короткого замыкания», с последующим возникновением истерического сумеречного помрачения сознания.

Наблюдение № 4

X. — 50 лет. Обвиняется в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Стационарная СПЭ Костромской областной психиатрической больницы. Акт № 231.

Из материалов уголовного дела, со слов испытуемой известно: мать дважды лечилась в Костромской областной психиатрической больнице, умерла в 1985 г. (и/б в архиве не найдена). Отец страдает сосудистым заболеванием. Испытуемая в детстве страдала головными болями, которые усиливались при перемене погоды, не переносила жару, духоту. Со школьных лет стали отмечаться состояния, во время которых возникали головокружение, тошнота, падала, теряла сознание. В периоды месячных подобные расстройства учащались. В школе училась удовлетворительно, формировалась тихой, стеснительной. За себя постоять не могла. С трудом адаптировалась в новом коллективе. На уроках была послушной, в то же время были трудности при усвоении нового материала. Отмечала у себя плохую память. Когда менялась погода в осеннее время, чувствовала ухудшение состояния: начинала кружиться голова, темнело в глазах, закладывало уши. Иногда наблюдались тошнота и рвота, снижалась продуктивность работы. После школы выучилась на воспитателя, работала в детском саду. В возрасте 21 года вышла замуж, родила двоих детей. У сына стали отмечаться судорожные пароксизмы с развитием в последующем правостороннего гемипареза. Жизнь с мужем складывалась неблагополучно. Он отличался вспыльчивым, раздражительным характером. С первых лет совместной жизни стал злоупотреблять алкогольными напитками. В алкогольном опьянении становился придирчивым, злобным, неоднократно избивал потерпевшую, ревновал, хотя причины для этого не было. Сама испытуемая агрессией на агрессивное поведение мужа не отвечала. Скрывала следы побоев от окружающих, опасалась развода с мужем, т. к. полагала, что одной детей ей не поднять. Последнее время работала уборщицей. Согласно представленной характеристике: к работе относилась добросовестно.

Отношения с мужем продолжали ухудшаться, он все чаще приходил домой пьяный. Не приносил заработанные деньги. Налетал драться. Два года назад испытуемая ушла от мужа. Проживала с отцом, за которым ухаживала. Однако, приходила и к мужу, готовила ему, стирала. Из материалов уголовного дела известно, что 10 апреля 1997 г. в г. N. был обнаружен труп гражданина X. При вскрытии трупа, на нем были обнаружены множественные телесные повреждения, а именно: субдуральная гематома, субарахноидальное кровоизлияние в мягкую мозговую оболочку мозжечка, раны, кровоподтеки на голове, перелом подъязычной кости справа, переломы с 3 по И ребер справа и с 3 по 10 ребер слева; разрыв пристеночной плевры, множественные разрывы брыжейки тонкого отдела кишечника, разрыв печени, кровоизлияния в мягкие ткани в области головки поджелудочной железы, кровоподтеки и кровоизлияния в переднюю брюшную стенку; рана, ссадины и кровоподтеки на левой руке. В ходе следствия испытуемая давала различные показания. Сначала она вообще отрицала нанесение каких-либо повреждений мужу. Говорила, что, когда пришла домой, он был сильно пьян, весь исцарапан, в синяках. Она вызывала скорую помощь. В дальнейшем испытуемая стала говорить, что, когда она в тот день пришла домой, пьяный муж спал на диване, рядом стояла бутылка. Тут же спал и собутыльник, которого она выгнала. Муж проснулся. Стал ругаться. Она оттолкнула его. Он встал. Тогда она пнула его несколько раз сильно. Увидев, что мужу стало плохо, начала ему делать искусственное дыхание, вызвала скорую помощь. Свидетели, видевшие испытуемую в тот день отметили, что после правонарушения она была напугана, переживала.

При амбулаторном обследовании в Костромской областной психиатрической больнице жаловалась на головные боли, головокружения, утомляемость, плохое настроение. С трудом могла сосредоточится. О правонарушении рассказала мало информативно.

При стационарном обследовании в настоящее время установлено. Соматическое состояние: правильного телосложения, умеренного питания. Кожные покровы и слизистые чистые, обычной окраски и влажности. Дыхание в легких везикулярное. Тоны сердца ясные, ритмичные. АД 150—90 мм рт. ст. Живот мягкий, безболезненный во всех отделах. Клинические анализы мочи и крови без патологии. Заключение окулиста: миопический конус. Диски бледно-розовые, сосуды сетчатки умеренно изменены. На ЭЭГ зарегистрированы значительные изменения регуляторного характера за счет резкой дисфункции в деятельности структур лимбико-ретикулярного комплекса. На РЭГ зарегистрировано легкое снижение кровенаполнения в обеих гемисферах, венозная дистония. Заключение невропатолога: признаки органического поражения центральной нервной системы неясного генеза. Рентгеноскопия грудной клетки без особенностей.

Психическое состояние: при поступлении и на протяжении всего периода пребывания в отделении правильно ориентирована в месте, времени и собственной личности. Верно понимает цель проводимого обследования. Настроение снижено. Голос тихий. Жалуется на частые головные боли, слабость, вялость, плохое настроение, расстройство сна. С чем-либо связать перечисленные жалобы не может. Однако отмечает, что состояние ее здоровья ухудшилось после правонарушения. О содеянном говорит не очень охотно. По ее словам, в последние годы она измучилась из-за пьянок мужа. Уходила от него. В тот день собиралась мириться. Муж обещал не пить. Она ему поверила, что жизнь может наладиться. Когда пришла к нему и увидела пьяного мужа с собутыльником, в ней словно что-то надломилось. Возникла злость, обида. В этом состоянии толкнула мужа, затем толкнула еще раз. Тогда он стал к ней приставать. Когда он стал говорить ей какие-то гадости, стала пинать его. Обида, возмущение, злость ее словно переполняли. Не может сказать, сколько это продолжалось по времени. Лишь, когда увидела какое-то неестественное положение мужа, стала оказывать ему помощь, нажимала на грудную клетку, вызвала врачей. Говорит, что не думала и не предполагала, что муж может умереть. Жалеет его, несмотря на то, что жизнь их была неудачной. Обращает на себя внимание обстоятельность мышления испытуемой, склонность к накоплению отрицательно окрашенных переживаний, застревает на них. Психопродуктивных расстройств, бредовой трактовки событий не прослеживается. Наблюдаются явления истощаемости психической деятельности, сужение объема внимания. Критические способности сохранены. В отделении поведение упорядочное, предъявляет жалобы церебрастенического характера. Какой-либо динамики психического состояния не наблюдается.

Осмотр психолога. Испытуемая была фиксирована на случившемся, сама начала говорить о чувстве вины, о своих внутренних переживаниях, о том, что постоянно тянет на кладбище. Выглядела рассеянной, заторможенной. О себе рассказывает откровенно, не пытаясь приукрасить себя. Считала себя несчастливой, т. к. жизнь сложилась неудачно: сама рано заболела, муж — пьяница, сына — парализовало в 15 лет, дочь расходилась с мужем. Обеспокоенности своей судьбой не проявляла, относилась к этому безучастно. Характеризовала себя человеком спокойным, покорным, нерешительным, замкнутым, не очень разговорчивым: «Я свое в себе переживаю с другим мне трудно делиться, и зачем? У других свои проблемы. Когда муж обижал, слова в ответ не скажу, в себе обиду держу. Потом сама первая мириться подхожу». Мужа описывала человеком вспыльчивым, плохо отходчивым, неблагодарным.

В профиле личности испытуемой пик находился на шкале депрессии, что свидетельствовало о пониженном настроении, которое сглаживает проявление личностных особенностей. В профиле отразились такие особенности, как тревожность, аффективная ригидность, замкнутость. В эксперименте испытуемая пассивно подчинялась инструкциям, и, хотя работала старательно, продуктивность ее деятельности была низкой из-за ее состояния. Интеллектуальные способности испытуемой достаточно сохранны. Для ее ответов была характерна обстоятельность, склонность к детализации.

Анализ ситуации правонарушения: Испытуемая свою жизнь с мужем считала неудачной с самого начала. Он сразу стал пить. В пьяном виде был грубым, ко всему «привязывался». Бил посуду, если что-то не так. Мог ударить испытуемую за то, что она не купила ему сигарет. Заставлял «бегать» за вином. С ее состоянием, чувствами не считался. Когда у испытуемой болела голова (что было нередко), дразнил перед детьми: «Вот, мать напилась». По молодости терпела, не обращала внимания, «нерешительная была», «считала, что не хуже других живем». С годами неудовлетворенность нарастала. Муж уже пил запоями. Заботы по хозяйству, по дому, о детях, один из которых был инвалидом, легли на ее плечи. При этом муж оставался недовольным, придирался без повода, ревновал, стал обвинять в том, что дети не его. В последнее время перед случившимся, не было никакого настроения, никакой радости. Разрывалась между больным отцом и своим домом, где был сын-инвалид с отцом-алкоголиком. Кроме того, у дочери в семье были неприятности. Терпение кончилось, «убил он все во мне». Испытуемая стала замечать, что стала более раздражительной, могла ответить на оскорбления мужа. Сам муж говорил: «Ты стала какая-то неласковая, недобрая». До 10 апреля 1997 г. муж обвиняемой уже несколько дней был в запое: «Я уже не могла видеть его пьяным. Он все время бубнил, кричал, придирался, выгонял меня. Только приберусь, прихожу, дома — грязь, одни бутылки». 10 апреля видела мужа выпившим днем. Решила поговорить с ним окончательно. Он клятвенно обещал отоспаться и больше не пить. Поэтому вечером, когда возвращалась домой, настроение было нормальным, не ожидала увидеть мужа опять пьяным: «Ведь поверила в который раз». Зайдя домой, увидела не только пьяного мужа, но и его собутыльника — БОМЖа, который лежал на Андрейкиной кровати. Почему-то сильно возмутило, что тот спит на чистой постели сына. Возмущенная, выгнала его из дома. Ощущала ненависть, зло, обиду «за свою жизнь». Мужа возмутил ее поступок. Стал разъяренным, схватил за волосы. «Внутри все замерло», потом «какая-то внутренняя сила появилась». Толкнула его, началась истерика, кричала, визжала. Когда он встал снова толкнула его: «Со мной такого раньше не было». Потом пошла в ванную мыться: «Я за этим и пришла». Машинально помыла голову, нужно было надеть халат, которого рядом не оказалось. Вышла из ванной, муж стоял страшный, с ненормальными глазами. Появился испуг, но мысли убежать не было. Толкнула его и пнула не сильно 2 раза. Остановилась, когда увидела странный взгляд мужа. Поняла, что ему плохо, стала спасать, потом побежала за «скорой». Было тяжело, сильно устала. Когда врач сказал, что муж умер, «не верила, что убила его». Всю ночь просидела, проплакала, казалось, что он еще дышит. Не знает, почему сразу не созналась в убийстве, но отметила, что после признания ей стало легче. Без признания «на душе чувствовала тяжесть».

Анализ эмоционального состояния испытуемой в момент совершения правонарушения. Длительное время испытуемая находилась в психотравмирующей, для нее, ситуации (пьянство мужа, болезнь сына, неприятности у дочери). Переживания, связанные с этим, она, будучи личностью замкнутой и ригидной, носила в себе, ни с кем не делилась, что привело к накоплению эмоционального напряжения. К 10 апреля 1997 г. терпение подошло к концу, напряжение достигло максимума. Решила разрешить конфликт социально одобряемым способом: поговорила, поверили обещаниям. И, когда вечером, 10 апреля, увидела, что все осталось по-прежнему, произошел эмоциональный взрыв, вылилась «обида за всю жизнь», «появилась какая-то внутренняя сила». О том, что эмоциональное возбуждение было велико в момент нанесения ударов, свидетельствует двигательная разрядка, сила ударов была очень большая (заключение судмедэкспертизы), истерика. Кроме того, в момент совершения противоправных действий было искажено восприятие испытуемой, что также свидетельствует о силе эмоционального возбуждения. Муж ей казался странным, глаза его ненормальными, сила ударов слабая. В момент, когда испытуемая мылась в ванной, поведение ее так же было недостаточно осознанным. Она действовала машинально по, ранее задуманной, программе (раз пришла помыться — надо помыться). Возбуждение в тот момент не спало, так как, выйдя из ванной и, увидев мужа, опять смогла толкнуть его, после этого пинать, хотя угрозы для нее он уже не представлял. Пришла в себя, видев «странные глаза мужа». Стала приводить его в чувство, вызвала «скорую». Все это время испытывала тяжесть, сильную усталость.

Таким образом, налицо все три ситуации, характерные для физиологического аффекта: длительного эмоционального напряжения, возникшего на фоне психотравмирующей ситуации в семье обвиняемой, аффективного взрыва с искажением восприятия, множественностью ударов и истощения после интенсивной траты энергии. Кроме того, это было нетипичное для испытуемой поведение, которую свидетели характеризуют положительно, и при настоящем обследовании черт агрессивности, аффективной неустойчивости выявлено не было. Это тоже свидетельствует в пользу физиологического аффекта.

Исходя из вышеизложенного, на поставленный перед психологической экспертизой вопрос отвечаю следующее: X. в момент совершения преступления находилась в состоянии физиологического аффекта. На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что X. обнаруживает признаки психического расстройства в форме раннего органического поражения центральной нервной системы неясного генеза с редкими вегето-сосудистыми пароксизмами, нерезко выраженными церебрастеническими расстройствами. В пользу указанного диагноза свидетельствуют данные анамнеза о появлении у нее с раннего детства церебрастенической симптоматики, вегетососудистых пароксизмов. Об этом свидетельствуют выявленные при настоящем обследовании характерные жалобы испытуемой в сочетании с невысокой продуктивностью, истощаемостью психической деятельности, обстоятельностью мышления, вязкостью аффективных реакций, изменениями на электроэнцефалограмме, неврологической симптоматикой. Однако, указанные особенности психической деятельности у X. в момент совершения инкриминируемого ей деяния и в настоящее время не являлись и не являются столь выраженными, чтобы лишать ее возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В каком-либо временном болезненном расстройстве психической деятельности в момент совершения правонарушения X. не находилась. Она верно ориентировалась в окружающей обстановке, сохраняла воспоминание, поведение ее признаков каких-либо психотических расстройств не обнаруживало. В отношении инкриминируемого ей деяния X. следует считать ВМЕНЯЕМОЙ. По своему психическому состоянию X. в принудительных мерах медицинского характера не нуждается.

Ретроспективное дополнение к экспертному заключению.

С детства и в течение последующих лет у X. отмечались различные церебрально-органические жалобы и «редкие вегетососудистые пароксизмы». Наличие последних, выявленные при психологическом обследовании обстоятельность мышления и склонность к детализации, позволяют говорить о наличии у X. мягко протекающего эпилептического процесса с дефензивными личностными изменениями — тихая, замкнутая, жалостливая, ласковая и всепрощающая по отношению жестокого мужа: «первая мириться подхожу». Рано начавшаяся болезнь сопровождалась выраженным психическим инфантилизмом: наивной верой, что живет не хуже других, верой в исправление мужа и др.

У X. можно диагностировать диэнцефальную эпилепсию, при которой преобладает подкорковая локализация процесса. Данные ЭЭГ не противоречат такому диагнозу. О наличии у X. эпилепсии так же свидетельствуют и генеологические данные: рано возникшие припадочные состояния у сына, с последующим развитием у него гемипареза.

В течение 30 лет X. проживала в условиях психотравмирующей домашней ситуации. За два года до правонарушения X. ушла от мужа. Перед случившимся «уже не было никакого настроения»; «убил он все во мне». Так поступают и особенно говорят только люди, находящиеся в состоянии стойкого понижения настроения — депрессии.

Правонарушению предшествовали астенизирующие факторы: работа на производстве, дополнилась работой на два дома, при которой X. выполняла не только хозяйственные обязанности, но и осуществляла уход за больным — «разрывалась между больным отцом и своей квартирой».

Непосредственно перед правонарушением в семье X усилилась, бывшая и ранее, аффектогенная ситуация. Именно в день убийства рухнула надежда X. на изменение поведения мужа — он в очередной раз нарушил «клятвенное обещание не пить».

Правонарушение было совершено вечером, т. е. в период, когда улиц с «органическим поражением ЦНС», в том числе и при эпилепсии, обычно усиливается астения.

Диагноз: мягко протекающая, без явных нарушений интеллекта, диэнцефальная эпилепсия (дефензивный тип личности).

В момент правонарушения X. находилась в состоянии физиологического аффекта.

Помимо диагностической оценки, в данном наблюдении необходимо остановиться на двух моментах.

Оценка психического состояния и диагностическое заключение были установлены X. 30 сентября. При проведении психологического обследования 1 октября приведены клинические данные и психологическая оценка настроения X., которые свидетельствуют о наличии у нее субдепрессивного состояния с идеаторной и двигательной заторможенностью, а так же с самоупреками в связи с правонарушением, т. е. выявлены элементы витализации субдепрессии с психогенными компонентами. Можно считать, что такое состояние продолжается у X. уже около 7 месяцев после совершения правонарушения. Субдепрессия не исчезла и после лечения X. в стационаре.

Поэтому к диагнозу X. можно добавить: «затяжная (протрагированная) субдепрессия с тенденцией к витализации». Может быть, стоило продлить лечение X. в стационаре и уже после действительной нормализации ее настроения, направить акт в суд.

При судебно-медицинском обследовании трупа пострадавшего были обнаружены множественные травматические повреждения, которые, возможно, были нанесены в результате затаптывания пострадавшего. Может быть физиологический аффект, диагностированный у X., сопровождался не суженным, а более глубоким изменением сознания, чем то, которое считается обычным для этого состояния?

Наблюдение № 5

М. — 47 лет. Обвиняется в умышленном убийстве. АСПЭК Костромской областной психиатрической больницы от 9 февраля 1996 г. Акт № 90.

Из материалов уголовного дела, со слов испытуемой известно: наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Родители спокойные, тихие по характеру. Отец в прошлом офицер, участник В. О. В., мать — главный бухгалтер. Испытуемая роилась от нормальных беременности и родов. Знает со слов матери, что в детстве росла спокойной, здоровой, практически не болела. В школу пошла своевременно, с 1 и до последнего класса была отличницей. Формировалась общительной, коммуникабельной, всегда стремилась быть лидером, нравилось находится в центре внимания, организовывала различные мероприятия. Легко увлекалась, занималась музыкой, настольным теннисом, хореографией, была секретарем комсомольской организации в школе. Месячные начались в 13-летнем возрасте, установились сразу, протекали без каких-либо неприятных явлений. После окончания школы из Приморского края, где проживала семья в то время, поехала в Москву с решением поступить в Менделеевский институт. Однако, испугалась большого конкурса, уехала в г. Кострому к родственнице и поступила в Костромской технологический институт в 1967 г., где училась хорошо, хотя отличницей уже не была. Оставалась общительной, охотно бралась за различные поручения, была командиром строительного отряда. На 4 курсе института в 1972 г. в возрасте 22-х лет вступила в брак. Муж также был студентом. Относился он к ней заботливо. В 1974 г. родила дочь. Беременность и роды у испытуемой протекали нормально. В 1978 г. муж уехал в Якутию на заработки, откуда вскоре ей пришло письмо, что он встретил другую женщину и расстается с ней. В 1979 г. оформили развод. Переживала все это болезненно, стала раздражительной, плохо спала, ничего не хотелось делать. Однако, в последующем смирилась со случившимся, чувство к мужу сохранилось. С 1973 г. стала работать на электромеханическом заводе в должностях — инженера, старшего инженера, руководителя группы, начальника технического бюро, начальника ОТК. Согласно характеристики, показала себя грамотным специалистом. В основе ее работы лежали претензионно-рекламационные вопросы, в решении которых проявляла профессиональную гибкость, оперативность. В общении с людьми была коммуникабельной, доброжелательной. Но предпочитала быть лидером. К чужим советам была нетерпима, активно бралась за общественную работу, добросовестно исполняла ее вначале, затем, однако, наступал период снижения активности. В такие периоды начала употреблять спиртное, в основном вино. Запоев не было. Переносила небольшие дозы спиртного, не более 200 г водки. В 1982 г. познакомилась с М., который работал водителем, возил руководителей различных уровней. С первых дней знакомства оказывал ей много внимания, встречал после работы на машине с цветами, вел себя корректно, красиво ухаживал. Со слов свидетелей, тогда они производили впечатление «красивой пары». В 1987 г. расписались. С этого времени стала замечать, что муж не такой, каким он ей казался во время кратких свиданий. Многие свидетельствовали, что он крайне жестокий, некоторые даже считали его садистом. После вступления в брак начал издеваться над испытуемой постоянно, избивал ее до крови, без видимых на это внешних причин, выкручивал руки, ноги, чтобы соседи не слышали ее криков — накрывал лицо подушкой, запирал в подвале, травил собакой, бил дубинкой и топором по телу, синяки у нее не проходили. Нижняя губа последнее время у нее постоянно была разбита, не заживала. Его жестокость проявлялась и к окружающим. Ему доставляло удовольствие забивать домашний скот, тут же мог попробовать свежей крови умирающего животного. Перебил всех котов, не только своих, но и соседских. Муж ее полностью поработил, разговаривал с ней только в повелительном наклонении: «Сидеть... стоять... пошла...». Из показаний свидетелей, он не лучше разговаривал и с окружающими, никогда не смотрел человеку в глаза и производил впечатление «ненормального». Испытуемая ненавидела его и боялась, и уходить тоже боялась. Говорила соседям, что он ее все равно найдет. Побои от окружающих скрывала. Жалела его, в милицию не обращалась. Со слов испытуемой, в 1992 г. она была сокращена на работе в связи с ликвидацией производства. Некоторые говорили, что к этому времени она стала чаще употреблять алкоголь, что раньше за ней не замечали. Некоторое время работала в маркетинге, затем около 3-х месяцев — вахтером, стыдилась этого, пряталась от знакомых. Ушла с работы. Муж последнее время также не работал, да и не стремился. Жили за счет сдачи квартиры в городе. Переехали в деревню. Согласно показаний соседа по деревне Д., оба они опустились, в квартире было грязно, муж часто избивал испытуемую. Со слов М., совместно жить с мужем последнее время стало практически невозможно: к побоям он стал добавлять различные унижения, обращался с ней как с скотиной. Когда испытуемая разговаривала с соседями (что муж считал недопустимым), то он захватывал полотенцем ее язык и тянул на себя, выкручивал. После такого она по несколько дней не могла разговаривать. Выкручивал уши, пальцы, заставлял стоять на коленях. Особенно ее угнетали сексуальные издевательства: заставлял ее голую онанировать баночкой из-под специй, при этом сам онанировал, наблюдая за ее действиями. Причем ему требовалось, чтобы она получала от этого удовольствие или создавала правдоподобную видимость удовольствия. В противном случае истязал, загонял под кровать, где она могла просидеть всю ночь, резал ножом кожу на животе. Последние 2 месяца она жаловалась на головные боли, у нее повышалось артериальное давление, ходила подавленной, стала невнимательной, рассеянной, появились мысли о самоубийстве, как способе избавления от страданий. В декабре 1995 г., со слов испытуемой, наступил предел. Возникла мысль убить мужа, другого способа избавиться от него она не находила, обдумывала различные способы, но никаких конкретных планов не возникало. Появилось равнодушие ко всему. Все думали, что она заболела, спрашивали, что с ней. За медицинской помощью не обращалась. На учтете у психиатра и нарколога не состояла. Из материалов уголовного дела известно, что в ночь с 2 на 3 декабря 1995 г. в своем доме в деревне К. Костромского района М., в состоянии алкогольного опьянения нанесла несколько ударов топором своему мужу. От полученных повреждений он скончался. Затем она разрубила труп и частично сожгла. В ходе следствия испытуемая своей вины не отрицала, давала подробные показания, детально описывала свои действия в момент совершения правонарушения и в последующем. Показала, что накануне все продукты в их доме кончились, сварила постные щи. В тот день они не ругались. Помылись в бане. Она предложила выпить. Распили бутылку водки на двоих, затем муж уснул. Она ходила по комнате, злоба на мужа не проходила. Подумала: «Сейчас я тебя пришибу». Взяла веревку, но испугалась, что удушить не хватит сил. Взяла полено, но представила, что после ее удара он встанет и, что он тогда с ней сделает? Выбежала в «летник», схватила топор и бегом побежала обратно, ударила мужа в правый висок, затем еще раз. Муж продолжал храпеть. Тогда она еще больше разозлилась: «Какой живучий». Перевернула топор и лезвием ударила его 3 раза в различные места, после чего он храпеть перестал, пошла кровь. Было 2 часа ночи. Вышла на улицу, обошла всю деревню, но все спали, будить никого не стала. Вернулась домой, поняла, что наделала, стало страшно. Пыталась уснуть, но не смогла. Положила рядом с собой собаку. Проснувшись в 6 часов утра, почувствовала себя вдруг легко, стало радостно оттого, что мужа больше не будет рядом. Решила выполнить его просьбу: не раз просил сжечь его после смерти. Сначала стащила труп с кровати на пол и стала отрубать голову, подложила доску — подставку для горячего — (жалко было пол портить), кожа не поддавалась, отрезала ножом, бросила голову в печь, туда же полетели и подушки. Затем отрубила левую руку по локоть и бросила в печь. После этого пошла к соседям П. и сказала, что убила мужа и теперь сжигает. Из показаний П.: 3 декабря 1995 г. к ним в дом пришла М., попросила сигарет, сказала, что зарубила мужа и сжигает, от нее пахло спиртным, сосед не поверил, пришел к ней в дом, увидел расчлененный труп, испугался и ушел. Оставшись одна, М. отрубила у мужа и вторую руку по локоть, две ноги по колено, засунула все это в печь и пошла к соседям С. Сказала им: «Идите, посмотрите, что я наделала». Привела их к себе, где женщинам стало плохо. Свидетельница С. показала, что от испытуемой пахло алкоголем, а когда она спросила ее «Что она наделала?», та ответила: «Сколько можно терпеть издевательства». По ней было видно, что она не в себе, не просто выпившая, а было что-то другое: улыбалась, глаза неестественно блестели, отвечала как-то невнятно: «Я сама себе праздник сделала на всю жизнь». Когда приехала милиция, спросила: «А вы зачем тут. Вас разве звали?» Показаний других соседей о ее психическом состоянии на тот момент нет. В 12 час. 15 мин. проведено медицинское освидетельствование испытуемой, установлено алкогольное опьянение. В материалах дела имеется справка участкового инспектора, в которой указано, что М. в последние полгода часто появлялась в селе в нетрезвом состоянии, ходила неопрятной, полураздетой даже в холодное время года. Постоянного места работы не имела. Акта о вскрытии останков трупа М. в материалах уголовного дела нет.

При освидетельствовании на СПЭ 12 января 1996 г. испытуемая была в пониженном настроении, жаловалась на головную боль, плохой сон, навязчивые мысли о содеянном. При обсуждении темы произошедшего плакала, моторной заторможенности не выявлялось. В беседе была активной. Подробно и детально описывала взаимоотношения с мужем, а также ситуацию правонарушения, не ссылаясь на запамятывание событий. Причиной убийства считала бесконечные издевательства со стороны мужа, сказала, что последние годы кроме злобы к мужу ничего не испытывала, «он меня полностью сломал». Мысль о его убийстве созревала постепенно. Обдумывала и способы убийства. Испытывала подавленность, ни о чем не могла больше думать. Мысли о своем самоубийстве также были, но подумала о детях, как будет выглядеть покойницей и от этого отказалась. Свое состояние в момент убийства называет «исступлением». Когда наносила мужу удары топором, повторяла: «Это тебе за то... это тебе за это...». После не спала, был страх, лежала с собакой. Полагала, что в тот момент пьяной она не была, выпивали они вечером, а убийство произошло около 2-х часов ночи, она посмотрела на часы. Причину сожжения мужа объяснила тем, что муж при жизни просил кремировать его, она привыкла беспрекословно выполнять все его просьбы, поступила так и в этот раз. Во время беседы с испытуемой не прослеживалось каких-либо защитных тенденций с ее стороны. Говорила подробно, открытым текстом в соответствии с показаниями в ходе следствия. Отмечала, что, несмотря на случившееся, испытывает облегчение, в душе довольна, что смогла решиться на такое. Бродовой трактовки событий не прослеживалось. Не обнаруживала снижение памяти, интеллектуальных функций. Считала себя психически здоровой. Экспертные вопросы 12 января 1996 г. решены не были.

При амбулаторном обследовании в настоящее время установлено следующее. Физическое состояние: невысокого роста, правильного телосложения. Кожные покровы и видимые слизистые чистые, обычной окраски. В легких дыхание везикулярное. Тоны сердца ясные, ритмичные. АД 140/80 мм рт. ст. Живот мягкий, безболезненный. Нервная система: зрачки равномерные, реакция на свет живая. Подвижность яблок в полном объеме. Сухожильные рефлексы живые, равномерные. Чувствительно-двигательных расстройств нет. Координация не нарушена.

Психическое состояние: ориентирована правильно. Настроение не снижено. Жалоб на психическое здоровье не предъявляет. Во время беседы активна, говорит много, обстоятельно, детально описывает свои взаимоотношения с мужем, также обстоятельно с массой малозначимых фактов, сведений рассказывает о своей работе, об отношениях с окружающими, особенностях своего характера. По ее словам, до встречи с М. она всегда имела успех, была лидером — окружающие группировались вокруг нее, продвигалась по службе, неплохо зарабатывала. После женитьбы муж стал избивать ее, а позже — издеваться, она не могла пожаловаться в милицию, т. к. отчасти жалела его, отчасти боялась еще больших избиений. Не могла пожаловаться родителям, было стыдно из-за потери успеха. Полагает, что часть характера у нее от матери — она такая же веселая, заводная, подвижная, а часть от отца — он размеренный, педантичный. Обращает на себя внимание инфантилизм высказываний испытуемой, ориентированность на внешнее окружение, а также обстоятельность мышления в сочетании со своеобразием оценок, пространными рассуждениями при обсуждении тех или иных ситуаций жизни. Тема отношений к ней мужа остается для нее болезненной, плачет. Разговор об убийстве мужа вызывает меньший эмоциональный резонанс. Отмечает, что остается чувство жалости к нему, но чувства вины нет. С ее слов, последние месяцы перед правонарушением она была «сломлена», настроение было сниженным, ходила растерянной, все «валилось из рук». Обдумывала, как можно разрешить ситуацию, однако, ничего разумного не приходило в голову, это ее раздражало, наступала апатия. Мысль об убийстве мужа созревала, но на убийство решилась неожиданно для самой себя, в тот день злоба переполняла ее. Когда убивала была в исступлении, но, тем не менее, действия свои помнит. Удивляется своему хладнокровию при расчленении трупа и сжигании, но отмечает, что он категорически запретил ей хоронить его, приказал сжечь. Правонарушение она не скрывала, ходила к соседям, разговаривала с ними. В дальнейшем после ареста испытывала подавленность, казалось, что это сделала не она, а кто-то другой, постепенно пришло успокоение, стала лучше спать, прошли головные боли. Понимает противоправность своих действий, понимает социальную и юридическую значимости содеянного. Бредовой трактовке событий не прослеживается. Не обнаруживает снижение памяти, интеллектуальных функций. Критические способности в целом сохранены. 9 февраля 1996 г. консультирована доктором медицинских наук сотрудником Государственного Научного Центра социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского — Шумским Н. Г. Заключение: общественно опасное деяние совершено психопатической личностью на фоне хронической психогении. В личности испытуемой обращает внимание постоянно повышенный фон настроения и по анамнезу и по беседе с испытуемой. Можно с уверенностью сказать, что ей свойственен психический инфантилизм. Среди других характерологических черт — истероэпилептоидный радикал. Само ООД было совершено в состоянии легкого алкогольного опьянения. Совершено не только убийство, но требующее координации движений и силы, расчленение трупа. Такое поведение может быть объяснено состоянием аффективного напряжения: «била мужа неистово». В статусе обращает на себя внимание монолог, необычная многословность, напоминающая таковую при эпилепсии. До сих пор сохраняется чувство отчужденности и опустошенности, есть чувство жалости к жертве, но нет чувства вины. На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что М. в настоящее время каким-либо хроническим психическим заболеванием не страдает, как и не страдала им в период времени, относящийся к совершению инкриминируемого ей деяния. Обнаруживает признаки психопатии мозаичного типа. Об этом свидетельствуют истерические, эпилептоидные черты в ее характере в сочетании с явлениями психического инфантилизма, что прослеживается по анамнезу испытуемой, нашло свое подтверждение и при настоящем обследовании. В момент совершения инкриминируемого ей деяния М. обнаруживала признаки временного болезненного расстройства психической деятельности в форме реактивной депрессии непсихотического уровня. На это указывает появление у нее на фоне длительной психотравмирующей ситуации, стойкого депрессивного фона настроения со снижением продуктивности в работе, истощаемости психических процессов, вегетативными проявлениями, суицидальными мыслями. Однако, указанные особенности психики испытуемой и расстройства, обусловленные реактивной депрессией в момент совершения инкриминируемого ей деяния и в настоящее время не являлись и не являются столь выраженными, чтобы лишать ее возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими. Как видно из материалов уголовного дела, испытуемая в момент совершения правонарушения верно ориентировалась в окружающей обстановке, сохранила воспоминание, действия ее строились с учетом конкретно складывающейся ситуации, поведение не обнаруживало признаков каких-либо психотических расстройств. В отношении инкриминируемого ей деяния М. следует считать ВМЕНЯЕМОЙ. Признаков хронического алкоголизма у М. при настоящем обследовании не выявлено. В принудительном противоалкогольном лечении она не нуждается.

Дополнение к акту № 90. Психологическая часть комплексной психолого-психиатрической экспертизы проведена 19 февраля 1996 г.

Через 2,5 месяца после правонарушения при психологическом исследовании выявлены признаки дезорганизации психической деятельности, связанные с особенностями состояния М. Отмечались проявления регрессивного поведения, повышенной откликаемости, недостаточной целенаправленности психической деятельности и ее неравномерности. Снижена была прогностическая и регуляторная функции мышления. Судя по отдельным решениям, интеллектуальные возможности М. были относительно сохранны. Способность к самоанализу снижена. Отдельные недостатки познавательной деятельности М. замечала, но не могла исправить. Отмечались черты незрелости личности, снижение критических способностей, например, М. верила, что муж обладает «гипнозом», не могла сказать ему «нет», хотя всегда легко командовала другими людьми. Из беседы с М. выяснилось, что с 1992 г. она стала чаще употреблять спиртные напитки, но влечения к алкоголю не испытывала. С лета 1995 г. М. стала выпивать больше, так как казалось, что алкоголь поможет выйти из того тягостного душевного состояния, в котором она находилась. Алкоголь помогал заснуть. В это время она испытывала опустошенность, не слышала людей, не запоминала телевизионные передачи, стала тупой, безразличной, не было желания что-то делать. 2 октября состояние М. было настолько невыносимым, что она решила повеситься, но передумала, так как стало жаль мать, дочь. Потерпевший, узнав об этой попытке, избил М. 16 ноября после замечания в адрес потерпевшего он стал «выдергивать М. язык, крутил пальцы, синяков старался не оставлять». Со слов М. «это был предел», «внутри как будто что-то лопнуло», «не знала что сделаю конкретно, но бред сидел в голове туманом». Постоянно плакала, появилась злоба, ненависть, мысль убить мужа не покидала. М. считала ситуацию безвыходной. Развестись не могла, так как боялась угроз мужа, к матери не могла вернуться, так как скрывала реальные обстоятельства своей жизни.

2 декабря 1995 г. М. «окончательно решила, что сегодня она мужа убьет». Вместе с тем, она продолжала заниматься повседневными делами. Надеялась, что мысль убить мужа «уйдет». В этот же вечер во время ужина выпили бутылку водки. Около 23 часов потерпевший заснул. В это время «со мной что-то случилось, возникла злоба на мужа», появилось желание избавиться от него, «с места меня сорвала какая-то сила», «казалось, что все произошло молниеносно, в одну секунду», «тела своего не чувствовала», «казалось, что кто-то понес меня». Я подумала: «Сейчас я тебя пришибу». «Прошла под веревкой — возникла мысль придушить, тотчас представила, что веревка скользит и сил не хватит», «бросила взгляд на поленья, взяла полено, замахнулась, но обуял страх, что потерпевший встанет и что-то с ней сделает», «выбежала в летник — в глаза бросился топор». Схватила его, бегом побежала в комнату и «неистово» стала наносить удары, приговаривая: «это тебе за то..., это за это...». Конкретное чем шла речь, вспомнить не могла. Помнит, что ударила потерпевшего обухом по правому виску. Крови не было. Потерпевший продолжал храпеть. Удивилась, что он такой живучий, перевернула топор и лезвием нанесла несколько ударов в различные места. Предполагает, что нанесла не менее 8—10 ударов. Обошла всю деревню. Когда вернулась домой, увидела то, что наделала, стало страшно. Рыдала навзрыд, была «истерика», пыталась выпить, но рвало после каждой стопки. «Часть головы казалось, чужой, мыслей не было, была чернота и ужас». В руках и ногах была слабость. Тело как будто «съехало вниз». «Тело воспринималось как контур». Состояние было неестественным, боролось много чувств: «счастье, радость, что больше никто не увидит насколько я унижена, горе, что потеряла любимого человека, обида, что столько лет потрачено напрасно». Сон был больше похож на забытье, «сознание продолжало работать». В 6 утра М. встала с чувством облегчения, прошло состояние физической слабости. Вспомнила слова мужа: «Если не сожжешь меня, буду приходить к тебе и смотреть, что ты делаешь». До сих пор у М. остается чувство недоумения почему она, расчленяя труп мужа, не испытывала никаких чувств, «пол в доме пожалела, а его нет». Понимала, что о случившемся надо сообщить. Соседи, к которым М. приходила и сообщала, что убила мужа, а теперь сжигает его, отмечали, что она выглядела необычно, иначе, чем в состоянии опьянения, «она улыбалась, неестественно блестели глаза, на вопросы отвечала невнятно, удивилась, когда приехала милиция». При проведении психологической экспертизы у М. сохранялось чувство отчужденности и опустошение по отношению к содеянному. Ей казалось, что видит все со стороны как фильм, было чувство жалости к потерпевшему, но не было чувства вины.

Анализ вышеизложенного показывает, что длительное время М. находилась в условиях психотравмирующей ситуации, нарастающей по интенсивности. Из создавшегося положения М. выхода не находила в силу особенности характера, в т. ч. и своей незрелости. За два месяца до правонарушения у нее возникли мысли о самоубийстве и почти одновременно появились мысли об убийстве мужа. Перед самим правонарушением состояние М. неожиданно для нее изменилось. Возникло резкое эмоциональное напряжение. Оно сопровождалось колебаниями: совершить убийство или не делать этого. Иступленное нанесение ударов сопровождалось словами, отражавшими прошлую психогению. Эти явления могли свидетельствовать о наличии аффективной реакции. Постаффективная разрядка произошла постепенно. Частичная разрядка произошла, когда увидела то, что наделала, испытывала страх, сопровождаемый вегетативными расстройствами, истерическими симптомами. О том, что полной разрядки не было, говорит наличие страха, о том же могут свидетельствовать особенности последующего ночного сна: сон был похож на забытье. Разрядка, сопровождавшаяся чувством легкости и счастья, возникла в утренние часы. Обращал на себя внимание внешний облик М. — она улыбалась, глаза блестели.

В момент совершения правонарушения М. находилась в состоянии аффекта (психолог К-я).

Катамнез: суд приговорил М. к 6 годам лишения свободы. После этого члены АСПЭК и психолог направили в судебные инстанции письмо, в котором был сделан акцент, что М. совершила правонарушение в состоянии аффекта и обосновали свой вывод. При повторном рассмотрении суд приговорил М. к 3 годам лишения свободы.

Весной 2002 г. акт № 90 (от 9.02.96 г.) АСПЭК и дополнение нему (от 19.02.96 г.) были представлены экспертам и психологам больницы. Ниже приводятся ретроспективные анализы психологов.

Ретроспективное заключение психолога К-а. В первую очередь, обращает на себя внимание, что когда М. описывают до второго замужества и после, то говорят как бы о двух разных людях. Если сначала это лидер, социально активный человек, непримиримый, нетерпимый к чужому мнению, хороший организатор, человек с разносторонними интересами, любящий быть в центре внимания, то в конце — это слабое, забитое существо, зависимое, находящееся в постоянном страхе, как бы не имеющее собственных потребностей, деградирующее социально, живущее вразрез со своими прежними установками. В личности у М., сочетаются демонстративность и ригидность. Интеллектуально она многих выше, а эмоционально очень незрела. Интересно, что на рациональном уровне М. понимала свое положение. Еще 6 лет назад осознала, что муж «ненормальный». Четко описывала, почему сделала такой вывод: «делал мне больно, видел это, но не реагировал. С наслаждением убивал скот, был жесток с животными». И выход из ситуации М. искала на рациональном уровне, надеялась изменить мужа в лучшую сторону. Создается впечатление, что с осознанием собственных переживаний у нее были проблемы. Даже при психологическом исследовании (непонятно, какое у нее в тот момент было состояние) она очень много решений давала двойственных: «логических, правильных» и эмоциональных, «как мне хочется». По ходу делала замечания о том, что в ней всегда присутствует раздвоенность: «изменяя себе, поступаю логически, а в мыслях иное — жили по эмоциям». Часто говорит о ненависти к мужу, но в реальной жизни это никак не проявляла и находила рациональные объяснения тому, что остается рядом с ним (как будто ее переживаниям не хватало глубины, чтобы пересилить эти логические доводы). Ее решение убить мужа также было рассудочным, вынашивала его месяц, даже, казалось бы, импульсивно приняв решение об осуществлении намерения, успела по ходу отвергнуть другие варианты, которые могли привести к неуспеху. Совершал преступление стеничный, ригидный, рациональный радикал ее личности, а реагировала на содеянное другой своей стороной — инфантильной, незрелой. То есть в личности обращает на себя внимание раздвоенность на рациональную, которая двигает по жизни, и незрелую эмоциональную часть. Думаю, что в момент деяния вступила в силу ее рациональная часть. На мой взгляд, в момент экспертизы М. была в остром состоянии, так как по результатам выполнения психологических методик выражена нецеленоправленность мышления, некритичность и непродуктивность.

Таким образом, если отсутствует решение о невменяемости испытуемой в момент содеянного по клиническим критериям, то ее действия, на мой взгляд, определялись существенным влиянием индивидуально-психологических особенностей: дисгармоничность с наличием одновременно эмоциональной незрелости и рационалистичности, которые на фоне длительной психотравмирующей ситуации и легкого алкогольного опьянения достигли степени эмоциональной неадекватности и снижали способность М. в полной мере осознавать свои действия и руководить ими. Однако, это не состояние аффекта.

Ретроспективное заключение психолога М. Совершению правонарушения предшествовала длительная кумуляция конфликта, ставшего хроническим. Накопление неотреагированых внутренних переживаний привело к росту эмоционального напряжения, что способствовало возникновению аффективного взрыва. Аффективный взрыв имел свою специфику. Он был отсрочен во времени и произошел под влиянием непроизвольных представлений от перенесенного ранее насилия. В момент правонарушения сознание подэкспертной было изменено. Доминировали аффективно насыщенные переживания. Поведение подэкспертной в этот момент было необычным для нее, отсутствовала эмоциональная адекватность ситуации даже после правонарушения. Свидетели описывают внешний вид М. на тот момент так: глаза блестели, на вопросы отвечала невнятно, удивлялась, что приехала милиция. Присутствовали элементы дереализации — казалось, что это было не с ней, как в кино. Последующее за содеянном чувство опустошенности говорит о наступившем истощении.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что в момент совершения правонарушения М. находилась в выраженном аффективном состоянии. Точнее квалифицировать в каком, в настоящий момент затрудняюсь.

Ретроспективное заключение психолога С. На первый план при анализе личности М. выступает ее незрелость. При этом проявляется она (незрелость), противоречиво, двойственно, даже прямо противоположно, в зависимости от внешних обстоятельств. Так, до встречи с М. испытуемая была активна, уверена в себе (во всяком случае внешне), стремилась быть на виду, не боялась лидировать в общении, способна была к принятию самостоятельных решений относительно себя и окружающих. Любила себя, хотела нравиться, стремилась устроить свою женскую судьбу, не останавливалась перед достаточно эгоцентричными действиями (мало занималась воспитанием дочери, переложила ответственность за ребенка на свою мать) В союзе с М. стала другой. То, что раньше было свойственно быстро перешло в другую свою крайность: стала проявляться как пассивная, безвольная, крайне забитая, несамостоятельная, несчастная, но не желающая признать свое положение, ищущая что-то светлое в безвыходной ситуации. Пыталась забыться с помощью вина, неосознанно жила иллюзией прошлых положительных воспоминаний. Личность испытуемой словно бы исчезла, стала тенью. Все привычные роли и связи ослабли: испытуемая жила словно бы один на один со своим мучителем, практически отстранилась от близких людей: не выполняла обязанности дочери по отношению к пожилой матери, слабо поддерживала свою материнскую роль. Дезадаптировалась в более широком социальном смысле: потеряла работу, социальные связи и статус. Вместо всего этого возникла всепоглощающая зависимость в отношениях с одним человеком. М. еще могла понимать смысл происходящего, но уже не способна была принять самостоятельное решение перевести намерение в действие. Была в «оцепенении» от страха, постоянного насилия, ощущения безвыходности.

В ситуации правонарушения находилась в выраженном эмоциональном состоянии,