А бегал?

Время от времени. В этом смысле он вел себя вполне демократично. Особенно, когда выставлялся за день рождения или там еще что-то. При этом в Отделе регулярно проходили кампании по борьбе с пьянством. Время от времени, кто-то попадал в вытрезвитель по той или иной причине. Ханжество бушевало вовсю. Владимир Никифорович, пребывая в том или ином состоянии похмелья, вместе со своим другом и заместителем Иваном Тихоновичем Черняковым, который большую, лучшую и самую содержательную часть своей жизни провел под винными и пивными будками, постоянно собирали заседания и осуждали нарушителей. Черняков – это бывший директор археологического музея, о нем еще пойдет речь...

Владимир Никифорович вообще обожал проводить совещания. Это, пожалуй, было его самым любимым занятием. Он все время устраивал заседания Отдела, на которых заслушивал доклады о научных достижениях или прегрешениях сотрудников, а также давал «овцу» - особые высокоценные указания, как следует жить и трудиться дальше. Настоящий секретарь обкома. Весь мужской состав Отдела, включая самого Владимира Никифоровича, был склонен к повальному пьянству. Такое явление имело место быть. Станок, как заведующий, регулярно собирал заседания Отдела, посвященные борьбе с алкоголизмом сотрудников и их осуждению в различных формах. Больны были все, но не каждый попадался. Владимир Никифорович не попадался, да и вряд ли был алкоголиком. Хотя по тайным слухам – чего тут таиться, Одесса маленький город, – было известно, что он лечился у врача Майера. Ему закалывали пилюли. Не говоря уже о том, что я сам с ним неоднократно напивался. А вот Черняков – настоящий, фирменный алкаш и ханыга. Но умевший завязывать на какое-то время. В такие периоды он перевоплощался в ярого ханжу, несокрушимого борца за всеобщую трезвость.

Некоторую конкуренцию Чернякову в этом отношении мог составить лишь Чебурашка. Он попадался чаще других....Ты знаешь, кто такой Чебурашка? Это многоуважаемый Анатолий Степанович Островерхов, кандидат исторических наук. Кстати, совершенно достойный человек. Он -мертвецкий алкоголик. Завязал, впрочем, уже давно. Но в молодости, да и в зрелые года, его алкогольные приключения были у всех на слуху. Дело в том, что я, будучи бесшабашным и веселым пьяницей, все-таки действительно родился в рубашке. Я ни разу не был в вытрезвителе. А Чебурашке только стоит выпить, и его немедленно берут. Мало того, берут даже когда он трезв. Однажды он бросил пить, и его лицо стало таким… как бы это описать?.. Как-то раз он вернулся с киевской конференции абсолютно трезвым, но вышел из поезда небритым. Его тут же, прямо на перроне, замели менты и засунули в свой трезвователь. Знаешь за что? За одно только выражение лица. Анатолий Степанович страшно возмущался.

После чего в Отдел пришла из вытрезвителя цедуля на Чебурашку. Это была чудовищная несправедливость. Но цедуля есть цедуля, Владимир Никифорович – весьма увлеченный казуист. Поэтому он с глубочайшим наслаждением собрал всех пьяниц и алкашей на заседание и начал осуждать Чебурашку, требуя принять конструктивные меры по борьбе с пьянством и непотребством. Чебурашка сидел с поникшим видом. Моя подруга Ива пустила по рядам записку. Представь себе, все сидят, в основном, с очень серьезными лицами и по очереди говорят, что пить очень вредно и постыдно. А Ива, под рефрен этих благородных, пафосных речей, перефразировала песню Утесова «Любовь нечаянно нагрянет…». Я читаю записку и не могу удержаться от смеха:

«Запой нечаянно нагрянет,

Когда его совсем не ждешь.

И день рабочий сразу станет

Удивительно хорош.

И снова пьешь!..

Сердце, тебе так хочется запоя!

Водка, как хорошо с тобою жить!»...

Записку передали Чебурашке, тот чуть не упал со стула от ненависти.

Гена Тощев, по прозвищу Гелик, тоже прочел по дороге записку. И, надо отдать ему должное, попросил слова: «Владимир Никифорович, можно ли сделать перерыв на пять-десять минут?» Тот говорит: «Да, конечно». Мы с Геликом, не говоря ни единого слова друг другу, выскакиваем из Отдела, бежим и немедленно бахаем по стакану ликера, чтоб не сильно пахло, в винарке на углу Троицкой и Ришельевской, там сейчас канцтовары. Возвращаемся и садимся, радостно поддакивая, что пьющие люди недостойны жить и трудиться в здоровом советском обществе и коллективе...

Известно, что также вредно и курить, но за это не ругали. Перед нами открывалась альтернатива – выпить стакан вина, либо пойти поесть на эти деньги. И на то и другое денег не всегда хватало. В начале восьмидесятых, когда началось некоторое подорожание, в Одессе (не знаю, как в других городах) власти организовали очень дешевый способ перекусить. Молочные кафе, где можно было выпить стакан горячего молока за десять копеек и бублик, который стоил копеек шесть. Ты мог перекусить за шестнадцать, ну, за двадцать копеек. И этого было достаточно для бедного научного сотрудника или студента.

Мы часто ходили вдвоем с Геликом, который курил, как паровоз. Однажды я предложил ему выпить в кафе молока. Он говорит: «Не хочу я пить молоко». «Почему?» «После него курить не хочется». Я его понимаю, сам такой же. Раньше я курил просто так, а сейчас в горле сушит и мне неинтересно. А если под вино или пиво курить, то вставка в два раза сильнее. Да и курить намного вкуснее. Если не курить под пиво, тогда зачем его пить? Или когда сто грамм хлопнешь, надо закурить. Тогда круче догоняет.