Ну и что? Разве это много?

Конечно же, нет! Это просто не имеет никакого значения. Но в академической среде считается неприличным и нескромным. Сами-то они пишут докторские десятилетиями. И чаще всего, ритуально. Зато считается, что человек упорно и вдумчиво разрабатывает свою научную ниву. Не то что всякие недозрелые выскочки, такие, как я. Они, видите ли, быстро работают, лезут без очереди. Подобное безобразие следует пресекать на корню и выжигать каленым железом. Такого сотрудника лучше сразу же выгнать с работы, он как зловонная язва на здоровом теле Института. А они, как хорошие врачи, должны беречь свой родной социальный организм. Всем известно, что профилактика – лучшее средство лечения любых заболеваний.

А самим можно десятилетиями ничего не делать. Ведь смысл всей деятельности любого энэса гуманитарного подразделения Академии Наук сводился к своевременному выполнению плановой темы. Для мэнээса объем этих работ смехотворно невелик - один печатный лист в год. Для старшего, кажется, полтора. Или два. И все. Такую работу я могу легко выполнить за неделю-другую. Наверное, поэтому, когда я со временем стал университетским преподавателем и нисколько при этом не снизил своей эпистолярной активности, то проникся к своим бывшим «академическим» коллегам настоящей классовой ненавистью. Ведь мы постоянно тянем педагогическую лямку, читаем на потоках, возимся со студентами и прочее. А эти «академические» бездельники решительно ни хрена не делают за такую же зарплату.

Работая в академической системе, я всегда перевыполнял плановую тему. Писал в стол. И этим создал себе возможность планировать на следующий год только то, что у тебя уже готово. Это очень разумно - мало ли что может случиться. Но все сотрудники Института почему-то пишут отчеты в последний момент и, естественно, не успевают. Как только остается две или три недели до сдачи отчетов, немедленно начинается запарка. Плановую тему принимает соответствующая комиссия, состоящая из их корешей, которая утверждает тему, и они могут опять целый год ничего не делать.

Мэнээса еще можно проконтролировать и погрозить ему санкциями. Но если же сотрудник старший, а директор Института его кореш, или что-то в этом роде, и между ними к тому же нет конкуренции, то можно и не двигаться. В таком случае, для виду можно ежегодно менять формулировку плановой темы, а сдавать одну и ту же рукопись. Таковы хитрости академической системы.

Поэтому в Институте имеется и процветает своеобразный контингент сотрудников, которые решительно ничего не делают. Наукой они не занимаются, не умеют и не желают уметь. Зачем, и так все хорошо, и с руководством все схвачено. У них примерно два явочных дня в неделю. От скуки они плетут интриги, сплетничают, развлекаются тем, что гадают, кто займет место того или иного начальника.

Свой служебный покой они оберегают весьма ревностно. Чтобы младшие сотрудники не выбивались в старшие, им не дают защищать диссертации, издавать книжки и не координируют плановые темы. Неправильная, с их точки зрения, подача плановой темы также может явиться основанием для увольнения с работы. Координация должна быть согласована со всем начальством сверху донизу и диссертации должны присвоить шифр. Шифр можно не давать десятилетиями. Другими словами, подготовка диссертации к защите не означает, что эта самая защита состоится. Такой сотрудник может со своими жалобами обращаться только в центральную прачечную.

В доктора они не пропускают даже своих. На всякий случай. Так, бывший зам директора киевского Института археологии Крыжицкий является доктором архитектуры. Они сами его не пропустили по своему совету, потому что он захотел стать доктором раньше срока. Господин Толочко Петр Петрович сам защищался в другом Институте. Он доктор по специальности «всемирная история», а не «археология». До сих пор госпожа Гаврилюк, начальник Полевого комитета при Институте, которая защищалась в Питере, не получила, кажется, нострификацию на Украине...

Защититься в обход Института было чрезвычайно трудно. В Союзе тогда насчитывалось лишь несколько археологических советов: в Киеве, Ереване, Москве и Новосибирске. Киев и Москва в те времена являлись одной компанией. Многие ездили в Новосибирск и защищали свои диссертации там. Меня мама, например, пыталась отправить защищаться в Новосибирск...

На аттестационной комиссии в Киеве меня стали опрашивать. С явным пристрастием. Возглавлял комиссию Толочко, который тогда еще был зам директора Института археологии. Баран, как я уже сказал, возмущается ранней подачей диссертационной работы. Научные разработки всех мало волнуют. Идет обсуждение, я слегка раздражен, но выдержан. Тут Крыжицкий задает вопрос на засыпку. «Зачем вы публично обругали матом руководителя своего отдела?» Я замешкался от неожиданности. Он продолжает: «Вы считаете, что это соответствует нормам общения в Академии наук?» Тут я совсем растерялся и начал лепетать, отбрехиваться. Станок сидит напротив, ухмыляется...

Для того чтобы все было понятно, надо отвлечься и рассказать предысторию этого сюжета. Он связан с именем Александры Васильевны Гудковой. Она до сих пор работает в Отделе. Между прочим, благодаря мне. В свое время Гудкова была моей непосредственной экспедиционной начальницей. Не могу сказать, что у нас всегда с ней были ровные отношения, потому что она женщина немолодая и непьющая. Руководить экспедицией такого рода, которую я описывал, ей было не совсем комфортно. Что вылилось однажды в настоящий конфликт. Мы ходили с девицами, извини, пожалуйста, в посадку, а она, как старая дева, это плохо переносила. Также решила, что мы слишком много пьем. Ну неинтересно было Гудковой с нами. Короче говоря, она сделала замечание, попыталась устроить скандал. А я спьяну выставил ее из лагеря. Александра Васильевна уехала обиженная в Одессу. Этот конфликт не носил принципиального характера и вскоре был заглажен.

В целом Александра Васильевна человек, безусловно, достойный и интеллигентный. Ей исполнялось тогда пятьдесят пять лет. Тут Владимир Никифорович и решил ее отправить на пенсию, потому что ему нужна была свободная ставка. Гудкова, разумеется, не хочет на пенсию, избрав, в качестве защиты, срочную подготовку докторской. Дело в том, что докторов наук из системы Академии ни уволить, ни отправить на пенсию невозможно. Это не принято, понимаешь ли? Специалистов самого высокого ранга на пенсию не отправляют. Такие кадры престижны для Института.

Пытаясь себя спасти, Александра Васильевна написала эту диссертацию. Станко слышал, что мы с ней поссорились в экспедиции, и меня назначил внутренним рецензентом ее диссертации, как специалиста. Назначил с тем, чтобы я ее прокатил. Он решил затопить Гудкову на уровне внутренней рецензии Отдела. Более того, на основании негативной рецензии можно было составить рапорт о том, что диссертация плохая, следовательно, отправить беднягу на пенсию.