Трансцендентальное Я

Ему соответствует causa sui в значении «действующей причины». Таково наше мыслящее – вненаходимое и вне-временное – Я. Вненаходимость означает, что нечто находится (нахождение как процесс и результат обнаружения) там, где его, как такового, никогда не было; вневременность – значит, что оно временно находится там, где мы его находим. Трансцендентальное Я, таким образом, существует в условном пространстве и времени. Мысль переживается сразу как что-то иное, чем переживание; воспринимается сразу как что-то иное, чем восприятие; и – будучи высказанной, означает что-то совсем иное, чем само высказывание («Мысль изреченная есть ложь» – Тютчев). Вюрцбуржцы и их последователи после открытия без-образности мысли не пошли дальше (а переживаема ли мысль? А вербализуема ли? А установочна ли?). Мысль как таковая не существует «где-то» (попытку буквально поместить-подвесить мысль в реальном пространстве мывстречаем в работах В. В. Налимова). По отношению к значению чувственных предметов справедлива формула: «значения – сверхчувственны». Но что значения суть, как не кристаллизации мысли? Мысль – есть, когда ее замечают. Но ее замечают, когда она уже есть. Мысль не существует «до», но она и не рождается «в ходе» (в рефлексии мы схватываем ее как уже родившуюся). Хотя Мысль как таковая вненаходима и вне-временна, ее чувственная запись – своего рода письменное послание нам – существует в пространстве и времени. Скрытая работа мысли по преодолению границ не означает, что «кто-то» (представление о «мыслящем») «производит» мысль. Когда мы утверждаем, что, осмысливая свои границы, индивидуум неизбежно порывает с ними и что в этом проявляется скрытая работа его мысли, мы вовсе не хотим сказать этим, что «кто-то» в нем как бы подталкивает его к этому. «Мыслящий» есть чувственная метафора самой мысли о мысли. Парадокс, однако, состоит в том, что представление о некоем субъекте, который, так сказать, «производит» мысль, при всей его, казалось бы, неадекватности существу происходящего, рождается не без участия самой мысли. Таким образом, она как бы удостоверяет свое собственное рождение (свидетельство о рождении, как известно, выдается уже после рождения, хотя дата, отмеченная на нем, совпадает с моментом рождения). «Я мыслю» (когито) означает, что мысль сама выдвигает представление о мыслимом и мыслящем, сама производит эти представления без какого-либо мысли-производителя инкогнито. Представление о тайном «поставщике» мысли есть чувственный след и знак мысли, появляющиеся на свет в ходе самого мышления, – спутник мысли, которого нередко ошибочно принимают за поводыря. Правда, спутник этот нередко вырывается вперед, как бы показывая мысли, потаенно зная, кто тут ведет. Подлинным основанием мысли, ее источником, является сама мысль: без мысли о мысли есть, может быть, все, о чем мы готовы подумать: наши ощущения и чувства, образы восприятия и памяти, наши фантазии, импульсы к действованию – нет лишь самой мысли (она возникает только тогда, когда мысль мыслит себя – «думу думает»…). Мысль, мыслящая себя, и есть – трансцендентальное Я. Именно оно ведет в запределье, будучи действующей причиной в составе causa sui. Осваиваясь в границах возможного, мысль с необходимостью трансцендирует их, или, что то же самое, постигая конечность, посягает на то, чтобы с нею покончить. Действие мысли заключается, таким образом, в том, чтобы раскрывать перспективу быть, по словам Гегеля, у себя, сохранять себя при себе где бы то ни было, – виртуальную (тут же воплощаемую) возможность всеохватного присутствия в мире. Но это становится достижимым лишь на ступени целевого состояния. Психологическим эквивалентом философской трактовки мысли явилась бы категория собственно мысли, психологически еще, увы, не осмысленная.

Трансфинитное^[90] Я

Ему соответствует causa sui в значении «целевой причины» – таково переживание безграничности своего существования в мире. Опираясь на представления Г. Кантора, трансфинитность вообще можно определить как присутствие актуально-бесконечного в создании (Петровский В. А., 1995). В данном случае речь идет о полноте «присутствия» (М. Хайдеггер) человека в мире. Это – переживание его сопринадлежности вечному (всегда-бытие), – «Зачем считать меня? Я был и есть и буду,// жизнь – чудо из чудес, и на ладони чуду // один, как сирота, я сам себя кладу…» – (Арс. Тарковский), переживание сквозьпространственности (везде-бытие), переживание беспредельности наслаждения, любви, истины. Специфика мира переживаний состоит в том, что именно в нем существует несуществующее, обретает себе немыслимое. За этот счет, например, только в переживании истинно существует геометрия невозможного (психологически, кстати сказать, совершенно не освоенная), объекты парадоксального знания. «Немыслимость» несуществования мысли в любой точке пространства и времени – также переживание, благодаря чему не столько переживания существуют в пространстве и времени, сколько эти последние существуют для нас в наших переживаниях; переживания как бы обнимают собой мир. В отличие от мысли как таковой, потенциально соотносимой с любой точкой пространства и времени и удостоверяющей себя в этом посредством «свободного выбора», переживание совершенно свободно от бремени выбора. Философия переживания – это философия невыбора (зачем выбирать, если весь мир – мой, если альтернативы суть знаки друг друга?). Мысль, ставшая переживанием, не выбирает, где и когда ей быть, а просто есть в каждой точке пространства и времени. Переживания, таким образом, образуют совершенное пространство и время; в нем-то и пребывает наше Трансфинитное Я. Основу трансфинитности переживаний образует безусловность для нас того, что есть, или, иначе говоря, – невозможность существования иного по отношению к данному (отрицание самой возможности отрицания того, что дано, переживается в этом случае как бесконечность явленного, как полнота его бытия). Актуальная бесконечность – пленительна и капризна. Она существует вспышками, открывается на мгновение. Будучи дана разом, она открывается лишь на раз. В этом, как мы отмечаем, оборотная сторона актуальности открывшегося; переживания оплачивают своей скоротечностью вечность, живущую в них. Трансфинитное Я, как переживание актуальности бесконечного, сбрасывает последнее в небытие, превращаясь в актуально-конечное Я, освобожденное (или еще свободное) от переживаний, мыслей и образов, но впоследствии с необходимостью воплощающееся в них. И, таким образом, круг causa sui оказывается замкнутым. Психологическая трактовка Трансфинитного Я, как видим, предполагает существенное развитие вундтовской категории переживания.