Второе десятилетие

Позволю себе подойти к описанию второго десятилетия до некоторой! степени автобиографически, поскольку именно в этот период приобщился к социальной психологии я сам. И сейчас мой рассказ пойдет главным образом о социальной психологии в Гарварде. Такой подход кажется мне вполне оправданным, поскольку я уверен в том, что, несмотря на все свои странности, Гарвард действительно отражал время, дух и судьбу амери-S канской социальной психологии в течение последних пятидесяти лет.

Первый курс по социальной психологии был прочитан в Гарварде вес-j ной 1917 года Эдвином Бисселом Холтом. Мы столкнулись с самой стран-, ной их всех смесей, которые когда-либо существовали в рамках социаль-J ной психологии. Работы, которые нам пришлось изучать, это «Подражание» Тарда и «Первичность воли в самосознании» Шопенгауэра. Учебники Мак-Даугалла и Росса были проигнорированы. Целевая теория Мак-Даугалла раздражала бихевиористскую душу Холта, а поскольку Россбыл в некотором роде переложением Тарда, то почему бы не почитать оригинал?

На лекциях Холт распространялся только о своих актуальных интересах. Ему нравилась идея голландского физиолога Бока о циркулярное рефлексе. Эта идея в сочетании с концепцией Павлова привела Холта к формулированию его «эхо-принципа», который он рассматривал как ключевой принцип всей психологии. Хотя лично я никогда не мог согласиться с тем, что он объясняет хоть что-либо, за исключением разве что первых этапов научения ребенка языку.

Другой прилив энтузиазма вызывала у Холта новая книга Феликса Ле Дантека «Эгоизм». На лекциях он, бывало, цитировал ее целыми страницами, радуясь радикальному обращению автора с социальными институтами. Все они, включая «Десять заповедей», считались сущим лицемерием, используемым индивидом для выживания во враждебном окружении. И я до сих пор уверен, что никто из мыслителей, будь то Гоббс, Штирнер, Фрейд или Бертран Рассел, не предложил столь критического толкования своекорыстия человеческой природы. А поскольку корыстных людей огромное множество и в современном благоденствующем государстве, книга Ле Дантека остается классикой, неизвестной, к сожалению, большинству современных социальных психологов.

Курс Холта был весьма сумбурным; однако тем не менее это было началом моего собственного пути. И два основных импульса, которые я получил, — это воодушевление от попыток великих умов прошлого решить загадки социальной природы человека и осознание необходимости исследований. Для развития социальной психологии необходим баланс двух сил — изучения опыта прошлого и прогрессивного расширения границ опыта. Первое без второго ведет к регрессу, второе без первого — безграмотно.

Преподавание социальной психологии в Чикаго началось, безусловно, раньше, чем в Гарварде. Благодаря Кули, Миду, Парку, Бургессу, Фари-су чикагская школа склонялась к социологическому подходу, тогда как в Гарварде в течение по меньшей мере трех десятилетий социальные психологи придерживались общей академической традиции индивидуальной психологии. Говорят, я грешу этим до сих пор. Действительно, меня неоднократно обвиняли в том, что я не уделяю достаточно внимания культуре, обществу и социальным институтам, но мне кажется, что мои грехи в этом отношении слишком уж преувеличены.

В начале 20-х в Гарварде на меня сильно повлияли два события. Первое — выход учебника по социальной психологии моего брата (4); в этом учебнике сочетались бихевиористский и фрейдистский подходы. Другое — семинар Мак-Даугалла по социальной психологии, из которого я почерпнул понимание некоторых исторических этапов и благодаря которому стал приверженцем теории цели. Я упоминаю эти обстоятельства, поскольку они могут объяснить мою склонность к эклектизму, которая еще более усилилась за то время, пока я изучал структурализм, гештальт-психологию и персонализм в Германии и вместе с Бартлеттом исследовал культуральные факторы в Британии (5).

Теоретическое брожение во втором десятилетии заключалось главным образом в полемике о значении «группового разума», о месте идей Фрейда и пригодности жестких схем бихевиоризма к изучению социального поведения. Кроме того, это было десятилетие важных методологических находок. Была введена в обращение методика измерения установок, разрабатывавшаяся главным образом Терстоуном. В Германии Мёде предложил программу экспериментального исследования процессов, протекающих в малой группе; в Гарварде эта программа была поддержана и внедрена Мюнстербергом, и в ее разработке принимали участие Ф. X. Олпорт, Дэшьелл, Гудвин Уотсон и другие (6). Там же, в Германии, Курт Левин разрабатывал свои искусные экспериментальные методы, хотя они и не оказывали особого влияния на американскую социальную психологию до конца третьего десятилетия.

Третье десятилетие

«Культура и личность» — вот основной лозунг третьего десятилетия. Крестным отцом программы был Совет исследований в социальных науках, который в ряде конференций и изданий сопоставлял результаты исследований и размышлений антропологов, социологов и психологов. Это могущественное направление не сдавало своих позиций и в четвертом десятилетии, несомненно, оказывает влияние и на социальную психологию наших дней.

На мой взгляд, направление «Культура и личность» отражает две устойчивые характеристики нашей науки. Одна из них — честный поиск возможностей объединения индивидуального и группового подхода (Парсонс называл их личной и социальной системами). Другая характеристика — легкость, с которой мы меняем свою точку зрения на многие понятия. Мы не решаем наши проблемы, мы только все больше устаем от них. Мы полагаем, что новые названия отражают новые проблемы. Внушаемость утомила нас — мы изобретаем убеждаемость, культура и личность порождают системную теорию, групповой разум превращается в организационную теорию, рационализация становится когнитивным диссонансом, дружбу мы выдаем за межличностную аттракцию, решение проблем растворяется в программировании, удовольствие и боль становятся позитивным и негативным подкреплением, плохая адаптация — отчуждением, волевой акт превращается в принятие решений, больше ни у кого нет характера, зато есть могучее «Я». Средняя продолжительность популярности понятий составляет, по моим подсчетам, около двух десятков лет. После этого они становятся похожими на вчерашнее пиво,

Конечно, вполне может быть, что новые формулировки отражают реальный прогресс, но мне подобные изменения кажутся лишь средством игнорирования предшествующих исследований. <

Центральным понятием третьего десятилетия становится установка Здесь мы должны остановиться и заметить, что, несмотря на все вышесказанное, установку следует рассматривать как принципиальное, ключевое понятие нашей науки. Еще в 1918 году Томас и Знанецкий определили социальную психологию как научное исследование установок. Лично я получил полное представление об этой концепции в 1936 году и| «Учебника по социальной психологии» Мерчинсона, и ей без сомнений будет отведено важнейшее место в переиздании учебника Линдсея. Итем не менее многие авторы критически относятся к этой концепции, они избегают использовать ее или вносят свои коррективы. Так, Левин считал, что установка слишком изолирована от целостного силового поля, и по этой причине многие ее не использовали. Факт значительного расхождения между установкой и ее поведенческими проявлениями привет ли к минимизации объяснительной ценности этой концепции. Имели место попытки рассматривать установки не как нейродинамическую силу личности, а как реакцию «пустого организма» на стимульную ситуацию! Ситуационизм, объективизм, позитивизм и операционализм не принимали в расчет опосредующий характер установки. Дональд Кэмпбелд пытался занять усредненную, примиренческую позицию(7).И все-таки в целом у меня создается впечатление, что если в социальной психологи» и есть какое-то стержневое понятие, то это установка.

Еще одной характеристикой третьего десятилетия была социальная направленность исследований. Великая Депрессия, рост влияния Гитлера, наплыв беженцев из Германии (в том числе многих психологов), приближение Второй мировой войны — все это ощущалось психологами, обеспокоенными социальными проблемами. В 1936 году было основано Общество психологического исследования социальных проблем. Насколько я помню, в то время членами этого общества стали почти все активные социальные психологи, многие из них проводили полезные исследования в области национальной морали.

Заканчивая описание третьего десятилетия, я хотел бы вспомнить работу Курта Левина «Некоторые социально-психологические различия между Германией и Америкой» (8). Я хорошо помню, как он рассказывал мне о подоплеке этого простого, но острого наблюдения. В догитлеровской Германии, сказал мне Левин, он считал себя истинным социал-демократом, но когда он ощутил свободную политическую и социальную атмосферу Америки, то осознал, что никогда не понимал, что такое демократия в ее психологическом значении. С простотой истинного гения, он пытался определить эту неуловимую основу демократии. Он заметил, что в Германии в большей степени заметны барьеры социального общения по сравнению с Америкой, где профессора держат открытыми двери своих кабинетов и где газеты публикуют все, за исключением сокровеннейших секретов личной жизни. Его переезд в США и его первая работа были предвестниками крайне важных разработок четвертого десятилетия, к которым мы и переходим.

Четвертое десятилетие

Без сомнения, история сохранит три основных теоретических заслуги сороковых годов. Одна из них — теория групповой динамики Левина. В течение двух десятков лет экспериментальное изучение групп сводилось к изучению социальных влияний, т. е. тех влияний, которые оказывает на действия индивида присутствие других индивидов. Левин расширил эту проблематику до изучения некоторых или всех сил, которые влияют на некоторых или всех членов группы. Он ввел такие понятия, как сплоченность, групповое решение, стили поведения, экспериментальные групповые изменения. Благодаря ему социальная психология групп сделала большой шаг вперед.

Второй заслугой было выявление причин некоторых острых социальных проблем. Основная работа в рамках этого направления исследований — «Авторитарная личность» (9). Ее методологическая основа — измерение установок и теория Фрейда; однако ее содержательная сторона, как и в работах Левина, — функционирование демократии в кризисный период. Во время войны теоретическая стройность исследований не была основным требованием; но в то же время не следует думать, что большое количество исследований в сфере нравов, пропаганды, морали, расовых конфликтов и общественных мнений не вели к примечательным методологическим и теоретическим успехам.

Кроме «Авторитарной личности» нужно упомянуть еще о ряде работ, внесших значительный вклад в разработку этой проблематики. Среди них — обширное исследование Стоффлера и его коллег, опубликованное под названием «Американский солдат» (10), работа Александра Лейтона «Управление человеком» (11) и серия исследований в деморализованной. Германии, проведенных социальными психологами в рамках так называемых «бомбардировочных опросов».

Третьим концептуальным открытием мы обязаны неожиданному эф-фекту гештальт-революции предыдущего десятилетия. Социальная перцепция стала поистине лозунгом того времени. И в этом тоже немалая заслуга Левина. Перцепция, социальное познание, феноменология проникли в социальную психологию благодаря усилиям Мак-Леода (12), Хайдера (13) и сторонников школы «Новый взгляд». Гарднер Мерфи и многие другие пропагандировали концепцию, суть которой сводилась к следующему. Знание человека о своем социальном окружении зависит от его внутренних потребностей, его экономического статуса и той социальной ситуации, в которой он находится. В тот же период вышел учебник Креча и Кратчфилда (14), декларировавший валидность и ценность феноменологического подхода в социальной психологии.

Пятое десятилетие

В пятом десятилетии феноменологический подход укрепил свои позиции. Его теоретическое обоснование было сформулировано в учебник^ Аша (15) (так же как и в учебнике Креча и Кратчфилда). Но Аш вышел за рамки феноменологии, подчеркивая принципиальную осмысленности попыток человека справиться с окружающей его действительностью. Он утверждал, что многое из того, что мы называем иллюзией, рационализацией, проекцией, внушением и имитацией, является рациональным способами справляться с жизненными проблемами. Со времен Просве щения (Кондорсе, Локк, Годвин) у нас не было столь рассудительной приятной интерпретации социального поведения человека.

Пятое десятилетие отмечено просто-таки шквалом методологически изысканий. Именно в то время начали разрабатываться факторный анализ, математические и компьютерные модели, мультивариативный анализ и искусные эксперименты. Привлекает внимание склонность к напыщенному и ошибочному термину «методология». Мы раздуваем наши методы в «методологию», поскольку мы довольно сильны в них и так по-детски этим гордимся.

В наше время никто не протестует против точных методов, прот тщательного анализа данных, против проверки самого себя как исследователя. Но одержимость, которую мы наблюдаем в журнальных статьях пяте десятилетия, на мой взгляд, говорит об определенной тенденции, которая имеет, на мой взгляд, два объяснения. Возможно, оба они неверны; возможно, оба имеют под собой определенную почву.

1. Наука в целом стремится к метатеории. Один из признаков этого стремления — поиск математических моделей, другой — компьютерные технологии, которые предполагают единообразие психических, поведенческих, механических событий, позволяющее обрабатывать их единым детерминистическим образом. Еще один симптом — популярность информационной теории и лингвистического анализа. Мы видим, что все эти примеры метатеории требуют прояснения и уточнения методов. Все рассмотренные нами метатеории — методологического порядка, ни одна из них не имеет самостоятельного значения. И, возможно, наша недавняя увлеченность методами — просто подготовка к отказу от самостоятельной социальной психологии в угоду более абстрактным концептуализациям, в которых она объединилась бы с другими науками в едином поиске унифицирующей метатеории.

2. Другое объяснение мы можем предложить, опираясь на идею куль-туральной дезинтеграции. Мы не можем надеяться, говорит себе современный человек, на то, что нам удастся сформулировать вразумительные обобщения. Кто знает, что такое имитация, внушение, коммуникационные сети, групповое решение, кооперация, конкуренция, лидерство? И кому они до сих пор интересны? Эти понятия чрезмерно велики и репрезентативны. А современное искусство уже не репрезентативно» Современная живопись, музыка, поэзия отказались от стремления к синтезу и последовательности.

Быть может, социальная психология последовала их примеру и ищет только преходящие фрагменты опыта? Если с помощью искусных методов я смогу подтвердить свою гипотезу о том, что ребенок будет разговаривать с матерью чаще, чем с прохожим, или что взрослые зачастую? непоследовательны в своем поведении, полученные данные не будут казаться мне очевидными, пока не подтвердятся с вероятностью 0,1%.' Может быть, что и установка «опубликоваться или умереть» также пережидает несогласованные, поспешные, нечитабельные и безграмотные статьи, переполненные изложением разных методов, но чрезвычайно скучные. Преобладание фрагментарности может быть проиллюстрировано нынешним шквалом сборников разрозненных астигматических лекций. Студента пичкают фрагментами и обделяют теорией.,

Доказательство того, что социальная психология развивается в общем русле культуры, мы находим в недавней работе Эрла Карлсона (1.6). Исследование методом контент-анализа показало, что в течение последних нескольких десятилетий психологи уделяют все меньше и меньше внимания положительным эмоциям — хорошему настроению, радости, симпатии, и в то же время значительно возрос интерес к страху, тревоге, гневу. Это весьма любопытная тенденция; и она вполне соответствует нашему времени, времени экзистенциальной тревоги и гнева молодежи. Социальная психология, как и общая психология, чаще имеет дело с фрустрацией, чем с любовью, больше занимается враждебностью, чем состраданием.

Возьмем для примера переработанное издание «Актуальные проблемы социальной психологии» Холландера и Ханта (17). Проанализировав 65 тематических статей, мы увидим, что ни одна из них не касается симпатии, юмора, совести, религии. Мы изо всех сил бежим от добрых чувств.

Шестое десятилетие

Начало шестого десятилетия характеризовалось тенденцией к проведению самостоятельных исследований. Многие выдающиеся ученые, так сказать, приняли благотворную методологическую ванну, однако не утонули в ней. Они гордились тем фактом, что из всех социальных наук, психология всегда была самой осведомленной и самой изобретательной в том, что касается точного исследовательского инструментария. В то же время исследования остаются проблемно-ориентированными. Продолжали появляться глубокие работы по лидерству, исследованиям на производстве, социальным движениям, предрассудкам, общению, социализации в детском возрасте, психологическим условиям межнациональной коммуникации и мирного сосуществования. В этих работах использовались улучшенные современные методы, но при этом они не отличались претенциозной методологичностью, которая свойственна большинству журнальных статей.

Давайте обратимся к двум сферам, которые быстро прогрессировали в течение шестого десятилетия: к групповой конфликтологии и изучению предрассудков и к анализу условий мирного сосуществования. Несомненно, пси- хологи внесли огромный вклад в изучение этих серьезных социальных про-, блем. И тем не менее, откровенно говоря, мы все еще сделали недостаточна для излечения наших социальных болезней. Нам предстоит долгий путь..

К концу своей карьеры Эдвин Холт пресытился претенциозностью, академической социальной психологии. Он настраивал против нее своих, студентов, утверждая, что любой учебник — это мещанина смутных и абсолютно бесполезных абстракций. Он любил повторять: «Умственная слепота почти каждого академического психолога в отношении любого наблюдаемого проявления человеческой природы столь неизменна и совершенна, что вызывает почти восхищение».

Обо всем этом Холт написал в статье, озаглавленной «Причудливый условия социальной психологии и человеческого рода» (18).

Скептицизм Холта — его хроническое заболевание. Но, если бытц честными с самими собой, не бывало ли у нас самих периодов депрессии,' когда мы сомневаемся в нашей научной состоятельности? Мы отличаемся, скажем, от инженеров, тем, что мы не можем продемонстрировать валидность наших теорий или пригодность наших методов, даже если мы раздуваем их в «методологию».

Я помню разговор, который состоялся у меня с высокопоставленным чиновником из госдепартамента. Он напрямую спросил меня: «Скажите откровенно, сделали ли вы, социальные психологи, что-нибудь, что былс! бы полезно мне в моей работе в департаменте по связям с Индией?». Я ответил: «Сказать по правде, я не знаю, но я зол на вас, что вы не используете то, что мы уже имеем». Чтобы выйти из тупика, мы сменили тему.

Выводы

Какой вывод мы можем сделать? С одной стороны, мы осознаем несостоятельность наших претензий на то, чтобы считаться могущественной теоретической и прикладной социальной наукой. Нам приходится смириться с этим фактом, даже если мы не согласны с Холтом в том, что мы жалкие и поверхностные наблюдатели.

Но вернемся к тому, что я говорил выше: наша наука молода, она еще только зарождается. Социальная психология — это специфическая науке и ее история не так уж велика, если взять для сравнения историю физик» биологии или медицины. Кроме того, темп нашего прогресса и в методах, и в проблематике возрастает, несмотря на случающиеся время от времени отклонения на побочно-ненаучные тропки.

В целом я оптимистичен. Думаю, социальная психология все же может стать ведущей наукой в деле понимания и развития человека. Но путь долог и сложен, и нам еще многое предстоит постичь.

Когда я говорю, что социальной психологии всего лишь несколько десятков лет, я, конечно же, не считаю, что до того за всю историю человеческая мысль не уделяла внимания соответствующей проблематике. Нам нужно усвоить очень многое из того, чем располагали и располагают» политическая наука, философия, теории социальной природы человека.

Я попытался провести одно блиц-исследование и проверить, насколько современные социальные психологи знакомы с предыдущими десятилетиями собственной науки. По моим данным — практически незнакомы. Посмотрите на ссылки в статьях журнала «Социальная психология ц личность». Среди статей, относящихся к тематике социальной психологии, в 94 процентах случаев авторы ссылаются на публикации предыдущего десятилетия и в 50 процентах — на работы, изданные после 1950 года. На это, видимо, есть свои причины. Возможно, в некотором отношении недавние работы лучше, чем старые, поскольку могут аккумулировать более ранние открытия. (Однако, учитывая нашу склонность переименовывать проблемы, это объяснение кажется мне сомнительным.) Вероятно, наиболее правдоподобный ответ заключается в том, что из-за лихорадочного темпа разработки проблематики исследователи обращаются в основном к работам своих непосредственных предшественников. Какова бы ни была причина, факт остается фактом: 94 процента нитей, из которых сотканы наши текущие исследования, изготовлены за последние 15 лет.

Безусловно, современный социальный психолог нуждается в экспериментальных, статистических и компьютерных навыках. Но не меньше он нуждается и в знании исторической перспективы, он должен погрузиться в теории (как микро, так и макро). И, прежде всего он должен обладать способностью видеть место своей проблемы в более широком контексте. Иногда она лежит в рамках академической психологии, зачастую в социологии и антропологии, иногда в философии или теологии, бывает, что в истории или экономике, частенько — в современной политической ситуации. Иногда этот контекст обнаруживается в рамках генетики или клинического опыта.

Короче говоря, хотя социальная психология имеет свою собственную историю, теорию, проблемы и методы, она еще не является самодостаточной наукой. И наилучшим образом она расцветает в саду, который орошается из разных источников и возделывается различными садовниками.

Примечания

1. Е. A. Ross, Social psychology, New York: Macmillian, 1908; Methuen, 1908.

2. W. McDougall, The group mind, New York: G. P. Putnam, 1920.

3. W. I. Thomas, The unadjusted girl, Boston: Little, Brown, 1923.

4. F. H. AIlport, Social psychology, Boston: Houghton Miff in, 1924.

5. Ср. G. W. AIlport, «The fruits of eclectism: bitter or sweet?» Acta Psychologia, 1964, 23, 27-44.

6. По истории ранних экспериментальных методов см. G. W. AIlport, «The historical background of modern social psychology», глава 1 в G. Lindzey (ed.), Handbook of social psychology, Reading Mass.: Addison-Wesley, 1954. Тот же сборник содержит информацию о других упомянутых в. тексте, но не имеющих ссылки на источник исторических событий.

7. D. Т. Campbell, «Social attitudes and other acquired behavioral⁷ dispositions», in S. Koch (ed.), Investigations of man as socius: their place in psychology and the social sciences, New York: McGrow-Hill, 1963.

8. К. Lewin, «Social-psychological differences between the United States* and Germany», глава 1 в Resolving social conflict, New York: Harper, 1948.'^

9. Т. W. Adorno, Else Frenkel-Brunswik, D. J. Levinson, and R. N. Sanford, The authoritarian personality, New York: Harper, 1950.

10. См., например, обсуждение относительной депривации в S. A. Sto- uffler, E. A. Suchman, L. С. DeVinney, Shirley A. Star, R. M. Williams, Jr.,';

The American soldier, Volume 1, Princeton: Princeton University Press/j 1949. 1

11. A. H. Leighton, The governing of men, Princeton, N. J.: PrincetonJ University Press, 1945. '3

12. R. В. MacLeod, «The phenomenological approach to social| psychology», Psychological Review, 1947, 54, 193—210.

13. F. Heider, «Social perception and phenomenal causality», Psychological Review, 1944, 51, 358—374.

14. D. Krech and R. S. Crutchfield, Theory and problems of social-psychology, New York: McGrow-Hill, 1948.

15. S. E. Asch, Social psychology, New York: Prentice-Hall, 1952.

16. E. R. Carlson, «The affective tone of psychology», Journal of General! Psychology, 1966, 75, 65—78.

17. E. P. Hollander and R. G. Hunt, Current perspectives in social psychology? New York: Oxford University Press, rev. ed., 1967.

18. E. В. Holt, «The whimsical condition of social psychology and of mankind», in H. M. Kallen and S. Hook (eds.), American philosophy: toda^ and tomorrow, New York: Lee Furman, 1935.