Часть 3. Демократия 6 страница

Конечно, во внимании к протестным акциям со стороны средств информации были и положительные моменты с точки зрения их влияния на власть имущих. Уже во время встречи в Си­этле президент Клинтон выразился, пусть несколько невнятно, в том духе, что он поддерживает послание, которое хотят донести до осталъньи протестующие. Позже другие мировые лидеры - на­чиная с обозревателей журнала «Экономист» и заканчивая руко­водством Всемирного банка - заявляли, что озабоченность по пово­ду вселенской бедности, а также неравенства и несправедливости глобальной системы, которую выражают участники протестных акций, обоснована. Но главный смысл событий в Сиэтле был не в том, что они повлияли на мировьхх лидеров. Не сводился он и к на­громождению препятствий для встречи участников саммита ВТО, что само по себе было заметньт достижением. Роль ВТО состоит в контроле за тем, чтобы не нарушались международные торговые соглашения, и в разрешении торговьгх споров. Эта организация ни в коем случае не является самым влиятельным или самым вредным из международных и глобальных институтов. К тому же блокиро­вание встречи в 1999 году не нанесло ВТО непоправимого урона. Несколько лет спустя после фиаско в Сиэтле ВТО как раз удалось продвинуться с реализацией собственной повестки дня и даже воз­местить потерянное время на тщательно защищенном саммите в изолированном анклаве Дохи. Но затем на встречах в Канкуне в 2003 году ВТО вновь подверглась блокаде, которую пыталась орга-

3.2. Глобальный запрос на демократию

низовать группа представителей 22 стран с глобального Юга, воз­ражавших против правил торговли сельскохозяйственной продук­цией™. Для активистов же, протестовавших в Сиэтле, ВТО про­сто олицетворяла собой мировую систему в целом.

С точки зрения самих протестующих, как насилие, так и со­чувственное бормотание некоторьт лидеров не были главным. Под­линное значение Сиэтла состояло в том, что он стал «центром сбора» всех жалоб против глобальной системы. Прежнего противо­стояния между протестными группами как будто никогда и не бывало. Так, в ходе манифестаций двумя самыми заметными груп­пами были защитники окружающей среды и представители проф­союзов, и, к удивлению большинства комментаторов, эти две груп­пы, у которых, как все считали, были противоположные интересы, фактически поддержали друг друга. Хотя руководство АФТ-КПП уступило требованиям полиции и организаторам встречи ВТО, уведя свой марш прочь с места проведения саммита, многие рядо­вые члены профсоюза, в частности рабочие-сталелитейщики и до­керы, откололись от официальной демонстрации трудящихся. Они присоединились к уличным протестам, погрузившись в море наряд­ных зеленых кукольных морских черепах и, в конце концов, оказались вовлечены в конфликты с полицией. Однако неожиданное сотруд­ничество членов профессиональнь1х союзов и защитников окружа­ющей среды было только вершиной айсберга. Протесты по поводу встречи в Сиэтле и последующих саммитов свели воедино бесчис­ленные другие группы, имеющие свои специфические претензии к глобальной системе. Они соединили тех, кто выступает против деятельности гигантских корпораций агробизнеса, тех, кого не ус­траивают порядки в тюрьмах, тех, кто протестует против разо­рительного долга афуриканских стран, тех, кто осуждает конт­роль МВФ над национальной экономической политикой, и, наконец, тех, кто недоволен перманентным состоянием войны - и так без конца.

Чудо, произошедшее в Сиэтле, состояло в том, что там обна­ружилось: все эти многочисленные жалобы не были случайным и беспорядочным набором, какофонией разных голосов. То был хор, со­вместно прозвучавший в осуждение глобальной системы. Подобный образ напрашивается уже в силу организационных приемов, кото-рьге избрали протестующие: различнък родственные по духу груп-

351 Часть 3. Демократия

пы собираются или сходятся вместе не для того, чтобы объеди­ниться в одну большую, централизованную группу; они сохраняют свои различия и независимость, но устанавливают между собой связь в рамках сетевой структуры. Сеть определяет и исключительность каждой из них, и общее между ними. С субъективной точки зре­ния, в глазах самих протестующих, Сиэтл продемонстриро­вал общую логику всех жалоб на мировую систему. Таков глав­ный посыл протестов, который был замечен во всем мире, вдохновив и многих других людей. Всякий, кто бывает в различных регионах мира и встречает там отдельные группы, участвующие в протес­тах, легко может обнаружить общие элементы, связьшающие их в грандиозную открытую сеть^ы.

Руководители нового мирового порядка сами никогда не созыва­ли встречу Генеральных штатов и не приглашали на нее различ­ные сословия мирового населения, чтобы они могли представить там свои жалобы. Начиная с Сиэтла, участники протестных ак­ций стали экспромтом превращать встречи верхушки глобальных институтов в некое подобие Генеральньгх штатов и без приглаше­ния предъявлять свои жалобные книги.

Эксперименты по глобальному реформированию

Когда бы на общественную сцену ни врывалось массовое протестное движение или ни звучала организованная крити­ка мировой системы, первый вопрос, который задают репор­теры и симпатизирующие протесту наблюдатели, всегда один и тот же: «Чего вы хотите? Вы просто недовольны или у вас есть конкретные предложения по улучшению системы?» Ко­нечно, нет недостатка в отдельных и конкретных предложе­ниях по реформе мировой системы, нацеленных на ее демок­ратизацию. Однако составление соответствующих списков требований иногда заводит в ловушку. Порой акцент на не­обходимости нескольких ограниченных перемен затушевывает тот факт, что нужна капитальная трансформация общества и властных структур. Это не означает, что надо отказаться от выдвижения, оценки и выполнения конкретных требований; но на этом не следует останавливаться. Всякая подлинная ин­ституциональная реформа, если она расширяет полномочия

3.2. Глобальный запрос на демократию

множества, должна приветствоваться. Она полезна ровно до тех пор, пока ее не считают священным образцом верховной власти и не рассматривают как окончательную цель. Нам нуж­но создать метод или набор общих критериев для разработки институциональных реформ и, что еще важнее, на их основе определить предложения по новой организации глобального общества.

Мы не усматриваем здесь противоречия между реформой и революцией*². Это не значит, будто для нас реформа и рево­люция - одно и то же, однако в сегодняшних условиях их не­возможно разделить. Исторически процессы трансформации проходят настолько глубоко, что к революционным измене­ниям способны привести даже реформистские предложения. Если же обнаруживается, что реформы по демократизации мировой системы не способны заложить основ подлинной де­мократии, то тем убедительнее это доказывает, что требуются революционные перемены, из-за чего таковые становятся бо­лее вероятными. Бессмысленно напрягать мозги, пытаясь ра­зобраться, реформистским или революционным является то или иное предложение; важно то, что оно внедряется в про­цесс конституирования демократической власти. Признание этого факта широко распространено не только среди прогрес­систов, но и среди консерваторов и неоконсерваторов, видя­щих опасность революции даже в скромных предложениях по реформе и реагирующих на них радикальными инициати­вами противоположного характера. Некоторым образом мне­ния реакционных теоретиков в Вашингтоне 2000-х годов со­звучны трудам их единомышленников из Лондона и Вены 1800-х годов, начиная с Эдмунда Бёрка и заканчивая Фридри­хом фон Гентцем и Францем фон Баадером. Ведь все они ви­дят возникающую конституирующую силу и полагают, что силы порядка должны активно сопротивляться ей, противопоста­вив возможностям реформы и революции яростную контрре­волюцию.

Как и книга жалоб в предшествующей главе, список пред­ложений по демократической реформе неизбежно будет не­полным и, кроме того, беспорядочным и нелогичным - по край­ней мере, на первый взгляд. Каждое предложение указывает

353 Часть 3. Демократия

конкретный способ усовершенствования мировой системы, но поначалу трудно понять, к чему они сводятся, взятые вместе Опять-таки, нам нужно терпеливо проинвентаризировать су­ществующие предложения, последовать им и посмотреть, куда это нас приведет. Конечно, мы не согласны с отдельными эле­ментами многих предложений, и это правильно, но наше глав­ное намерение не в том, чтобы их оценивать. Более всего нам хочется отметить заложенное в них мощное стремление к гло­бальной демократии⁸³.

Реформы представительства

Ради пущей ясности начнем с набора предложений по реформе, которые на самом деле не направлены на демокра­тизацию мировой системы. Многие эксперты и бюрократы из таких наднациональных экономических институтов, как МВФ и Всемирный банк, и тесно связанные с ними ученые настаи­вают, что эти институты нуждаются в реформе, которая обес­печила бы их деятельности большую транспарентность и по­дотчетность⁸⁴. На первый взгляд может показаться, что такие предложения нацелены на укрепление демократических и представительных свойств данных институтов. Но, если при­смотреться внимательнее, на деле это не так. Прозрачность сама по себе необязательно подразумевает большую предста­вительность - тираны могут быть замечательно прозрачны в своих действиях. В лучшем случае большая транспарентность поможет обнаружить недостаток представительности, чем облегчит выражение протеста по этому поводу. Более насы­щенное понятие, постоянно присутствующее в предложени­ях подобного рода, которые делаются изнутри самих институ­тов, это «подотчетность» (оно часто выступает в паре с поня­тием «управляемость»). Концепция подотчетности могла бы иметь отношение к механизмам общественной репрезентации, однако в тех предложениях, о которых мы говорим, этого не наблюдается. Нужно задать вопрос: «Отчет перед кем?» - И мы обнаружим, что такие авторы не предлагают сделать ми­ровые институты ответственными перед всемирным (или даже национальным) демосом - он здесь отсутствует. Скорее, они

3.2. Глобальный запрос на демократию

хотят, чтобы глобальные институты несли ответственность перед другими институтами и, особенно, перед экспертным сообществом. Так, если бы МВФ был прозрачнее и отвечал за свои действия перед экономическими экспертами, то существо­вали бы меры предосторожности против проведения им гу­бительной политики - например, продиктованной Фондом странам Юго-Восточной Азии или Аргентине в конце 1990-х годов⁸⁵. Наконец, в использовании терминов «подотчетность» и «управляемость» в ходе этих дискуссий особенно важно и интересно то, насколько удобно можно оседлать с их помо­щью политическую и хозяйственную сферы. Подотчетность и управляемость уже давно выступают центральными концеп­тами в теоретическом словаре капиталистических корпора­ций, они несут в себе многие характеристики этого поля дея­тельности. Например, в сравнении с таким термином, как «от­ветственность», «подотчетность» сводит на нет демократический смысл представительства и делает его чисто технической опе­рацией, относящейся к сфере бухгалтерии и счетоводства. (Поскольку во многих других языках нет точного эквивален­та слову «подотчетность» и они вынуждены переводить его как «ответственность», может возникнуть впечатление, будто этот термин присущ исключительно миру англо-американс­кого бизнеса.) Понятия подотчетности и управляемости в по­добных предложениях по реформе, как представляется, совер­шенно откровенно направлены на обеспечение хозяйствен­ной эффективности и стабильности. Они не преследуют цели создания какой-либо представительной формы демократичес­кого контроля⁸⁶. Такие наднациональные институты, как МВФ и Всемирный банк, фактически предназначены для принятия -вне публичных наказов или контроля - экономических реше­ний технического свойства, основанных на их собственной экспертизе. Они исходят из того, что общество в целом мень­ше знает и хуже информировано, нежели специалисты. Дру­гими словами, они организованы противоположным образом, нежели механизмы общественного или политического пред­ставительства, и, кроме того, не отвечают даже минимальным Критериям буржуазного либерализма или публичной сферы. Подобная замена политики администрированием является

Часть 5. Демократия

общим феноменом, который противоположен демократичес­кой легитимности. Это заставляет некоторых более радикаль­но настроенных авторов выступать за то, чтобы подобные над­национальные организации были просто ликвидированы⁸⁷.

Самые важные предложения по реформе мировых систем представительства сосредоточены вокруг Организации Объе­диненных Наций. Многие из них нацелены на отмену или со­кращение полномочий Совета Безопасности, наименее пред­ставительного компонента в системе ООН, в котором пять постоянных членов имеют право вето. Ясно, что способность отдельного государства-участника заблокировать при помо­щи вето резолюцию, принятую большинством, - это самый существенный элемент, препятствующий представительному функционированию Генеральной Ассамблеи и Организации Объединенных Наций в целом. Одно из предложений по ре­шению данной проблемы сводится просто к тому, чтобы уст­ранить или поэтапно сократить возможность для пяти посто­янных членов СБ прибегать к наложению вето**. Другие предложения имеют в виду изменение полномочий СБ путем трансформации состава его членов. Первоначально в Совете Безопасности было пять постоянных членов плюс шесть чле­нов, менявшихся по принципу ротации. В 1965 году число непостоянных членов СБ возросло с шести до десяти. Однако значимая трансформация потребует изменения списка посто­янных членов. Поскольку постоянное членство в Совете Бе­зопасности - это реликт Второй мировой войны, так как им наделены главные государства-победители, звучат голоса, что спустя полвека после ее завершения мощные страны, потер­певшие тогда поражение, в частности - Германия и Япония, теперь тоже должны получить постоянное членство. Другие утверждают, что в группу постоянных членов СБ должны вой­ти крупные и многочисленные нации Южного полушария, та­кие как Бразилия и Индия, что сделает Совет более предста­вительным в географическом отношении⁸⁹. Можно также предложить, если уж считать необходимым сохранение Сове­та Безопасности, чтобы в порядке ротации менялись все его члены без исключения. Это сделало бы данный орган еще пред­ставительнее. Однако следует помнить, что внесение измене-

3.2. Глобальный запрос на демократию

ний в структуру управления ООН требует, чтобы такой шаг одобрили две трети членов Генеральной Ассамблеи и все чле­ны Совета Безопасности. Трудно представить, чтобы Совет Безопасности проголосовал за отмену собственных привилегий.

Изменение и сокращение полномочий Совета Безопасно­сти, бесспорно, усилили бы власть Генеральной Ассамблеи и позволили ей более полно выполнять свои представительные функции. Однако мы уже отмечали, что сама по себе предста­вительная природа Генеральной Ассамблеи тоже ограничена как минимум в двух важных аспектах. Прежде всего, посколь­ку государства назначают представителей в Ассамблею, она не может быть представительнее самих государств-участни­ков. Между тем известно, что демократический и представи­тельный характер национальных государств тоже серьезно ограничен⁹⁰. Во-вторых, представительство в Генеральной Ассамблее весьма непропорционально с точки зрения чис­ленности населения, поскольку там действует принцип «одно государство - один голос», а не «один человек - один голос». Чтобы смягчить некоторые непредставительные черты Гене­ральной Ассамблеи, кое-кто предлагает, в свою очередь, доба­вить к структуре управления ООН еще одну ассамблею, нечто вроде Ассамблеи Народов, которая базировалась бы на пред­ставительстве, пропорциональном численности населения и не зависящем от национальных государств. Такую структуру с двумя ассамблеями можно было бы счесть похожей на две палаты американского Конгресса. Конечно, введение второй ассамблеи означало бы радикальную концептуальную транс­формацию Организации Объединенных Наций, так как с мо­мента основания она воспринималась как союз национальных государств, а не индивидов, народов, общин или каких-то еще групп. Поэтому вместо того, чтобы создать в ООН вторую ас­самблею, есть близкое к этому предложение сформировать всемирный парламент". Впрочем, все предложения подобно­го рода вызывают вопрос, как может функционировать пред­ставительство во всемирной организации, в которой объеди­нены не национальные государства, а население мира.

Попытаемся наметить, как всенародная ассамблея или всемирный парламент могли бы использовать центральный

Часть 3. Демократия

элемент современной концепции демократического предста­вительства, а именно - процесс выборов, основанный на стан­дарте «один человек - один голос». К примеру, вообразим, что мировое голосующее население примерно в четыре миллиар­да человек (за вычетом несовершеннолетних из общей цифры мирового населения в более чем шесть миллиардов) было бы поделено на четыреста избирательных округов по 10 милли­онов человек в каждом. Тогда североамериканцы выбирали бы около 20 представителей, а европейцы и индонезийцы еще по 20, тогда как китайцы и индийцы выбирали бы примерно 100 и 80 делегатов, соответственно. Все четыре сотни пред­ставителей вошли бы в ассамблею или парламент. Далее, бьио бы лучше всего, если бы эти избирательные округа были наре­заны так, чтобы не повторять старых национальных границ. Тогда новые институты не воспроизводили бы по-прежнему все те же искаженные и антидемократические формы, кото­рые постепенно стали свойственны столь многим нацио­нальным государствам. (Вспомним, что во время Французской революции, чтобы избежать повторения продажных тради­ций прежнего режима, были нарезаны совершенно новые из­бирательные округа.) Подобная всемирная избирательная схе­ма действительно восстановила бы ощущение равенства, которое чрезвычайно важно для современного понимания демократического представительства, чего даже Генеральная Ассамблея ООН до сих пор так и не добилась. Однако когда такая схема сконструирована, сразу становится понятно, что в реальности она нереализуема. Практические сложности про­ведения выборов при четырех миллиардах избирателей ка­жутся, по крайней мере на первый взгляд, непреодолимыми. Кроме того, современное понятие представительства, растя­нутое столь узкой пленкой по всей территории Земли, не в состоянии поддерживать надежное понимание демократии. Как было ясно Джеймсу Мэдисону и американским федерали­стам, представительство слабеет по мере того, как нарастает численность населения относительно количества представи­телей. (По Мэдисону, идеальной пропорцией является соот­ношение, при котором один представитель приходится на каждые 30 тысяч жителей⁹².) Конечно, представительная фу^н'

3.2. Глобальный запрос па демократию

кция мизерна, если один делегат представляет 10 миллионов избирателей. А куда поместить глобальный федеральный ок­руг - административный центр всего мира?

Есть несколько предложений, подразумевающих образо­вание либо второй ассамблеи в ООН, либо всемирного парла­мента, которые не подчинялись бы принципу «один человек -один голос», а формировали представительство в соответствии с уже существующими организациями или сообществами. Так, некоторые указывают на Всемирный социальный форум (ВСФ) как на показательный пример того, как НПО и общественные движения могут сорганизоваться в качестве глобального орга­на-'⁴. Со времени первой встречи в Порту-Алегри в 2001 году ВСФ проводит ежегодный сбор. На него собираются делега­ты от НПО, общественных движений и отдельные деятели со всего мира, чтобы обменяться информацией и взглядами по социальным и политическим вопросам, связанным с процес­сами глобализации. Кроме того, ВСФ дополняется серией ре­гиональных форумов, которые проводятся в другое время года. Дело не в том, что ВСФ можно считать незрелым прообразом всемирного управляющего органа - фактически он не претен­дует на какие-то совещательные или руководящие полномо­чия. Но суть в том, что ВСФ показывает, что всемирная встре­ча негосударственных акторов, таких как НПО, может быть посвящена подлинной и предметной дискуссии, указывая на возможные способы организации глобального политического организма.

Можно было бы также представить себе всемирный пар­ламент или ассамблею, которые опирались бы на народы, на­ции или даже цивилизации. В подобном органе представи­тельство допустимо выстраивать, исходя из расовых, этнических или религиозных различий. Например, при по­добной схеме коренные или угнетаемые народы, у которых нет своего государства, могли бы получить равное или про­порциональное представительство. В ином случае можно было °bi пойти по пути трансформации в механизм репрезентации согласно модели межцивилизационного конфликта Самюэля Хантингтона. Другими словами, если признать, что идентич­ности мирового населения, в сущности, зависят от цивилиза-

359 Часть 3. Демократия

ций, как их описывает Хантингтон, или каких-то других по­добных культурных общностей, то сами цивилизации могли бы составить представительную базу для всемирной ассамб­леи или парламента.

Впрочем, нельзя забывать, что во всех перечисленных нами вариантах представительства, которое не основывалось бы ни на национальных государствах, ни на отдельных людях, пред­ставительный характер различных организаций или сообществ выражен весьма слабо. НПО - слишком расплывчатый тер­мин, подразумевающий широкий круг организаций, причем преобладающее их большинство почти или совсем не претен­дуют на то, чтобы представлять население. Глобальное граж­данское общество - не менее расплывчатое понятие, которое часто используется для определения различных негосудар­ственных организаций или сообществ, но и в нем не заложен реальный механизм представительства. И, наконец, концеп­ции, отталкивающиеся от идентичности и основанные на расе, этничности или религии, такие как цивилизации или народы, тоже не отражают заботы о представительности.

Главным осложнением в предложениях по созданию но­вого представительного органа для всего мира, которые мы рассмотрели, идет ли речь об ассамблее или о парламенте, ко­торые опирались бы на принцип «один человек - один голос» или на существующие общины, является понятие представи­тельства как такового. Все эти предложения исходят из пони­мания представительства времен модернити, сложившегося применительно к масштабам отдельных государств. Когда же мы переходим с национального на глобальный уровень, изме­нение масштаба лишает применимости все прежние модели представительства. Однако дело не только в масштабе. Био­политический характер современного общественного произ­водства, который мы подробно проанализировали во второй части этой книги, не только делает старые формы представи­тельства нереализуемыми, но и открывает путь новым фор­мам. Ими и следует заняться: до тех пор, пока мы этого не сделаем, дефицит представительства будет по-прежнему раз­лагать глобальное общество.

Следует подчеркнуть, что значительная часть обрисован-

3.2. Глобальный запрос на демократию

ных нами предложений по реформе мировой политики, вклю­чая реформы институтов ООН или создание всемирного пар­ламента, повторяют специфику американской конституции. Иначе говоря, всемирная политическая реформа становится _чеМ-то вроде приведения мировой структуры власти в боль­шее соответствие Соединенным Штатам или воспроизведе­нием американской модели во всемирном масштабе. Ирония ситуации в том, что именно США составляют самое большое препятствие для подобных реформ, так как практика одно­сторонности и исключительности, которую мы обсудили выше, подрывает всякую международную или всемирную форму де­мократического представительства. Соединенные Штаты сами блокируют распространение своей модели. Как долго может сохраняться подобное противоречие?

Наконец, следует отметить, по крайней мере вкратце, пред­ложение по новому глобальному устройству, которое не опи­рается на современные национальные модели, а опирается на опыт Европейского Союза^!Ц. Конечно, мировой уровень силь­но отличается от континентального, но учитывая ожесточен­ные схватки и конфликты культур, которыми полна европей­ская история, мы можем увидеть, что проект унифицирован­ного европейского устройства подтверждает наличие некоторых из трудностей, с которыми столкнется и всемир­ное устройство. Главным в европейской организации являет­ся неоднородный, многоуровневый метод принятия решений, основанный на многосторонних отношениях. С одной сторо­ны, эта многоуровневая конструкция не есть просто европей­ское сверхгосударство. С другой стороны, это и не союз наци­ональных государств. Это, скорее, сложная федеративная сис­тема. Некоторые решения принимаются на общеевропейском уровне, а другие - на национальном. Есть и такие решения, ^к°торые принимаются на субнациональном и региональном Уровнях. Единство административного процесса обеспечива-^ется взаимодействием взаимно перекрывающих друг друга Уровней. Другими словами, за счет создания многоуровневой федеративной системы удалось порвать с традиционной кон-Ч^епцией прямолинейных изоморфных отношений между пра-овыми и политическими формами города, нации, региона и

361 Часть 3. Демократия

мира. Здесь нужно также упомянуть, что при подобной мно­жественности действующих лиц и уровней у системы больщ_е нет того, что остается «снаружи» (точнее, оно теряет свое зна­чение), а все конфликты принципиальной важности становятся внутренними. В сущности, европейская конституционная мо­дель дает механизмы, которые могли бы способствовать под­держанию стабильности мировой системы, однако эта модель не решает проблемы представительства. Как мы полагаем многоуровневый федеративный подход лишь подрывает тра­диционные виды представительства, не создавая взамен других.

Реформы прав и правосудия

Разнообразные жалобы на дефицит прав и справедливос­ти в мировой системе, перечисленные нами выше, показыва­ют, что новые судебные институты должны быть независимы от контроля национальных государств, так как ведущие госу­дарства постоянно блокировали или извращали прежние по­пытки их создания к собственной выгоде. Если речь идет о введении в действие на мировом уровне универсальных прин­ципов справедливости или прав человека, то их необходимо укоренить в мощных и автономных институтах. В таком слу­чае напрашивается предложение расширить описанный выше проект Международного уголовного суда за счет придачи ему глобальной юрисдикции и механизмов правоприменения, воз­можно, связанных с Организацией Объединенных Наций.

Близко примыкающее к этому предложение по институ-ционализации мировой юстиции призывает к созданию по­стоянной международной или всемирной комиссии по рассле­дованию правонарушений⁹³. Такой институт мог бы восполь­зоваться опытом различных национальных комиссий по расследованию и примирению. Он рассматривал бы не толь­ко заявления отдельных стран, но и крупномасштабные, меж­дународные обвинения в совершении несправедливости, а так­же устанавливал бы наказание и размеры компенсации. На­пример, всемирной комиссии по расследованию можно было бы поручить изучение многих требований о возмещении в качестве компенсации исторической несправедливости, совер-

3.2. Глобальный запрос на демократию

пенной против народов и общин. Некоторые дела о компен-ациях рассматривались в действующих национальных судах в результате групповых исков: например, со стороны амери­канцев японского происхождения, несправедливо интерни­рованных в Соединенных Штатах в годы Второй мировой войны, или выживших европейских евреев, чьи родственни­ки были убиты, а собственность разграблена. Однако такого пода дела очень сильно осложняются, когда выходят за преде­лы национальных границ или когда речь идет о событиях боль­шой исторической протяженности, вследствие чего те люди, которые непосредственно пострадали от несправедливости, уже умерли. В какой суд обращаться по делам о завоеваниях, колониализме и рабстве? Так, женщины, которые были на­сильственно вовлечены в проституцию во время вторжения японцев в Корею, на Тайвань, в Индонезию и другие районы Южной Азии, требуют возмещения от правительства Японии*. На общих и долговременных основаниях компенсацию хотят получить потомки тех, кто пострадал от работорговли и раб­ства. Скажем, афроамериканские потомки рабов требуют воз­мещения от правительства США и корпораций, которые на­живались на рабстве; страны Черной Африки, опустошенные работорговлей, добиваются компенсации от европейских стран, принимавших участие в торговле рабами; а бывшие ко­лонии претендуют на репарации от бывших колонизаторов. Африканские министры, к примеру, объединившись для под­готовки Всемирной конференции 2001 года по расизму, пред­ложили, чтобы «был создан Фонд восстановительного разви­тия, средства из которого пойдут на поддержку модерниза­ции в странах, пострадавших от колониализма»⁹⁷. Однако не совсем понятно, какие именно правовые действия нужны во всех этих случаях, а также во многих других им подобных. На кого можно возложить ответственность? Кто должен платить, сколько и кому? Какой институт имеет полномочия, чтобы это Решать? Во многих случаях уже само по себе обнародование фактов систематически совершавшейся исторической неспра­ведливости имеет положительное значение, но для ее преодо­ления недостаточно признания содеянного и принесения из­учений. Вероятно, поручить заниматься этим можно было