И на стойку щурились

Как патрульного узрели –

Сразу окочурились!

И разухабистый припев: «Эх, база Патруля!..»

Тоже, кажется, вольные-фривольные вариации на тему чего-то когда-то прочитанного… ну не Вильда Крамольница, чего нет, того нет. И увы – флибики-то, в общем, окочурились прежде, чем узрели патрульного…

И прихватили с собой ребят!

Стон бессильной ярости срывается-таки. Сама-то – не «как всегда вовремя»?! Что помешало более к месту применить чёртову Силу? – страх за свою трижды никчемную шкуру?!

Продолжаешь, сама себе палач, терзать душу и память; хотя и в курсе: шкурничество тут ни при чём. Всё – «бесконтрольность», о которой предупреждал старина Тин. Хоть тресни – не смогла, желторотая, распознать кольцо агрессии, сомкнувшееся вокруг Молодых Волков. Всё ж таки Текки, сволочь, телепат не из последних был: прикрывал своих тупых амбалов вплоть до нужного момента. И после – не нашла в себе ни капли энергии, чтобы защитить хотя бы уцелевшего Даккара.

Была не была! – удаётся разлепить веки, словно схваченные металлоцементом в вакууме. Искусственный свет, искусственный воздух; тесноватые стены, обитые квазибиопластом и напичканные определённого сорта аппаратурой, – медблок космокатера. И ты вся утыкана мудрёными датчиками, регенераторами, стимуляторами – как акула прилипалами. И где-то высоко, почти в мифологических небесах, – смутное пятно лица (кажется гуманоидного, и кажется женского), венчающее чёрный с серебром мундир.

Реальность напоследок заваливается навзничь, притворяясь мертвецки пьяным забулдыгой… и зрение твёрдо, раз навсегда обретает фокус. Лицо, с тревогой и надеждой всматривающееся в тебя, впрямь женское, гуманоидное. Медная кожа, заострённые уши, глаза пронзительной, изумрудной зелени… санбиолийской национальности, лицо-то. Вон, расцвело улыбкой усталого облегчения.

– Очнулись? Отлично, – резюмирует, ангел-хранитель в униформе Патруля.

Отлично?! позвольте усомниться. Кому как. Кое-кто (заметьте: тот, кого это касается непосредственно) не оценит сей факт воскрешения Лазаря даже на «удовлетворительно».

Ещё и потому, что плоть – растерзана, раздроблена, расплющена, парализована, и для верности садистски перекручена во всех двенадцати измерениях… не говоря о душе. Попытка пошевелиться обречена заведомо. Тела – нет вовсе; разум – жалкий огрызок. Как жить со всем этим? – вернее, безо всего?!

– Лучше бы вам полежать спокойно, достойная этшивин. – Одновременно с добрым советом, благодетельница плавно подкручивает верньер на каком-то приборчике, приткнувшемся к черепу пациентки. – Телесных повреждений у вас – минимум; но вот энергетический дисбаланс, психологический шок… боюсь, с этим я мало чем помогу вам, в полевых условиях. – И, хмурясь на показания датчиков, довершает доверительно: – Просто чудо, что в живых остались.

Молчишь. Кажется, кусаешь губы.

Конфедераты, блин! умеют же подобрать гладкие, стройные, наукообразные определения, чтобы подвести итог катастрофе.

Вам бы этакое чудо-юдо… кровному врагу не пожелаешь.

– Стоило ли так горячиться… там, в баре? Без того смертей было достаточно.

Го-ря-читься?! это уж чересчур! Океан боли взрывается изнутри багровым тайфуном – страшным не столь силой своей, сколь безысходностью…

Это был мой брат!!! – хочется вытолкнуть этот тайфун из груди, волчьим воем на всю равнодушную вселенную. Молчишь. Смысл-то?!

– Достойная этшивин… Шейла. – Пальцы касаются плеча с той же осторожной заботливостью, как перед тем мысль касалась сознания. – Вас ведь так зовут?

Да, молчишь ты. Меня так зовут… или звали. Какое имя у человека вроде тебя – с обрубком вместо души?

И как достучаться участием и принять его – в ходе столь невозможного, одностороннего диалога?

– Право, я очень сожалею. (По глазам видно, по мыслям слышно: сожалеет санбиолийка-патрульная, в равной мере, как о твоём брате и ребятах, так и о Живчике с его ублюдками). Но друзья ваши (интересно, отличает она вообще твоих друзей от твоих же врагов?)… Словом, их мозг восстановлению не подлежал…

Одно только забыла добавить, благодетельница. Что и твой мозг, в принципе, восстановлению не подлежит. Отныне и до конца жизни, к коей тебя вернули так милосердно.

Впрочем, это ты слишком хорошо знаешь и без напоминаний.

– Соболезную… – Одно из самых бессмысленных, беспомощных, безысходных слов во всех языках.

– Что вы тут, капитан Фэйрикс, панихиду затеяли? – Новый голос вихрем врывается в тесный медблок: бодрость почти ненаигранная. Вслед – его обладатель, долговязый парень в патрульном же мундире. Помимо воли ослепляет тебя солнечным, «рыжим, рыжим, конопатым» обличьем. Землянин, что ль, или элкорнец? – Девочка без того не в себе…

– А вы по какому праву оставили центропост, капитан Хованский? – Коллега пытается попасть в тон: впечатление весьма унылое! – Кажется, ваша обязанность – вести катер?

– До базы, полагаю, доберёмся и на автопилоте. Не ахти какой подвиг навигации.

База… база Патруля, надо думать?

– Там ведь – лучший центр реабилитации в галактике, достойная этшивин, – спешит предупредить невысказанное тобой капитан Фэйрикс.

Безразлично смотришь сквозь неё. С чего они взяли, эти патрульные, будто тебя так уж заботит твоё собственное будущее? Волоките куда вам желательно, не препятствую. На реабилитацию; на вивисекцию; на урановые рудники; к чёрту на рога. Не всё ли равно теперь.

Брата ведь не вернут; и тебя к нему не отпустят с миром.

– Ты бы, Фэйр, присоединилась ко мне в центропосту, если серьёзно, – рекомендует капитан Хованский. – Девочку нелишне оставить в покое, пока не доберёмся до более квалифицированной помощи. Наша некомпетентная миссия завершена: вернули к жизни, и на том слава прогрессу.

– Уел, Стёпа. Скорейшего выздоровления, телесного и душевного, достойная этшивин Шейла.

Санбиолийка пробегает пальцами ещё по каким-то кнопкам. В каюте сгущаются спокойные, серовато-сиреневые сумерки; на грани восприятия зудит всепроникающе-приятная музыка, или просто сонный лепет воды, перекличка птиц. Пахнет летним вечером; разогретой за день землёй; скошенной травой; близкой ночной грозой. Свет, звук, аромат струятся, обволакивают, баюкают изувеченный мозг; заставляют отступить даже грызущую боль, твою вечную отныне спутницу; та наверняка ухмыляется, прячась в нору подсознания до поры.

Может, в будущем стоит пересмотреть своё отношение к наркоте – в сторону большей терпимости?

Капитан Хованский кланяется учтиво, полыхнув костром всей своей натуры.

– Поспать бы вам, достойная этшивин.

Здравая мысль – лучше поздно, чем никогда. Капитан Хованский выпадает из поля зрения, прихватив и капитана Фэйрикс. Удалились из каюты? или самоё сознание опять ускользает?

В любом случае – туда дорога, и стоит ли противиться. Ведь до чего просто: не думать, не чувствовать, не помнить… просто – не быть.

Просто… просто… просто… про…

3.

– Жизнь нужно строить заново, – проговорил Эндомаро.

Пальцы почтенного эшрэя выпустили пучок тончайших нервных волоконец, прежде чем пробежаться по одному из лежащих в вазочке крупных персиков. Эшрэи – существа с очень развитым осязанием, что и позволило им стать лучшими в Конфедерации хирургами, ювелирами и микроэлектронщиками. И теперь, похоже, прикосновение к нежной пушистой кожице плода доставляло Эндомаро не меньшее удовольствие, чем его вкус.

Очень юная землянка с очень древними глазами рассеянно следила за изящными движениями руки собеседника; и губы её не находили сил сложиться в привычную горькую, циничную пожимку. Попробуй тут быть циничной, когда за твоим столиком приютилась этакая помесь доброго доктора Айболита с плюшевым мишкой Винни-Пухом. Антропоморфное существо росточком метра в полтора, почти сплошь покрытое мехом цвета осенней листвы, шелковистым даже с виду. Добавьте ещё лицо, тонкое, совершенное, исполненное спокойного достоинства, кроткого милосердия, древней мудрости и настоящей силы, той самой, которая в демонстрации не нуждается, – всё в равных пропорциях.

В общем, эшрэи – также существа с очень развитым личным обаянием. Что делает их также лучшими психотерапевтами в Конфедерации.

Двое находились в уединённой, светлой, ажурной беседке; беседка – в такой же уединённой, светлой, ажурной берёзовой рощице; а рощица – на планете Земля.

На Терре-Прародине, будь оно всё трижды неладно.

А давненько не приходилось ступать на твёрдую почву каких бы то ни было планет (не говоря об историчской родине, не виданной вообще никогда сроду; что, впрочем, равно относится ко всем прочим планетам Конфедерации). Всё какие-то метеоритные пояса; астероиды выработанные и под завязку полные «полезными излетаемыми»; а также рукотворные базы пиратских боссов, мелких и посолидней. Если и доводилось высаживаться на планеты – то, опять-таки, сплошь на дикие и несимпатичные, буйные и первозданные, и даже на неоткрытые… словом, к мыслям о пикнике уж никак не склоняющие.

Не побывала до сих пор изо всей галактики – только в её центральных, обжитых, цивилизованных краях, собственно в Конфедерации. Зато все как есть крысиные норы во всех захолустных дебрях – наперечёт знакомы.

И вот – не было счастья, так несчастье помогло! – сподобилась.

На историческую родину.

А ничего себе местечко, следует признать. Тонкие светлые стволы в весёленькую тёмную пестринку; нежно-зелёные кроны в золотистых солнечных веснушках, взъерошенные ветерком, лопочущие что-то несуразно-ласковое бессчётными листочками-язычками; голосистые пташки-потешницы в кружеве ветвей; щеголихи-бабочки в роскошной путанице разнотравья…

А ещё где-то – гордые города и оживлённые космопорты; мощные заводы и высокоучёные Институты; прекрасные музеи и первозданные заповедники; тучные плантации и многолюдные курорты… что угодно для души.

Идиллия. Живи – не хочу.

Вот Эндомаро, её маленький золотистый-пушистый ангел-хранитель, тоже говорит: жизнь нужно строить заново.

Только – к чему?

Как можно наверстать, нажиться всласть – одной за пятерых? наглядеться, наслушаться, надышаться допьяна? насвершать свершений, наоткрывать открытий, наизобретать изобретений, чёрт побери?!

Золотые блики, пятна солнечного света и теней от листвы, играли на белом пластиковом столике; и продолжали играть на кожице персика удивительные пальцы эшрэя; и продолжала бессознательно следить за всем этим пятнадцатилетняя девчонка-землянка.

Землянка по имени Шейла. Молодая Волчица; Одинокая Волчица; Чудом Уцелевшая Волчица.

Теперь, смыв с шевелюры устрашающую боевую раскраску, оказалась она – просто буйно-черноволосой. Оправившись худо-бедно от недуга, стало прежним тело: тонким, жилистым, по-подростковому угловатым и оформившимся не до конца, – но уже гибким, крепким, хищным, как закалённый клинок. И кожа налилась здоровой смуглостью под родным солнышком…

Только вот глаза навсегда остались – древними.

А лицо – мёртвым.

А душа – выжженной.

Дотла.

Какая тут, к хаосу, жизнь?!

Чуткий Эндомаро уловил мигом, когда мрачные мысли сидящей рядом стали сгущаться с катастрофической быстротой. Оставил свою игру с персиками; пальцами пробежал по щеке землянки – легко, перисто.

И заурчал умиротворяюще. Как большой кот, когда он пригреется у огонька, да впридачу его попотчуют сметанкой и почешут за ушком.

Эшрэй Эндомаро. Шейлин собеседник и лечащий врач (нейрохирург и психотерапевт). А в дальнейшем, быть может, – и Наставник.

Очень он напоминал другого эшрэя, кого Шейла знавала ещё на той стороне. Эшрэя по имени Тинжери.

При случае, он исполнял при Молодых Волках те же роли.

Собеседника, лечащего врача и Наставника.

Иногда. Когда этого хотел.

Но и плату за свои услуги брал далеко не всегда. А ведь та сторона – есть та сторона: даром там и болячка не сядет.

Впрочем, и эшрэи – всегда эшрэи. Человечнейший народ из народов Конфедерации; а значит – человечнейшие из человечных.

Даже на той стороне.

А на стороне конфедеративной – так тем более.

– Законы бытия неотменимы, – произнёс эшрэй Эндомаро голосом не громче урчания. – Ушедшим – память; живым – жизнь.

Свободной рукой он ненавязчиво протянул собеседнице один из персиков; та приняла и надкусила экзотический фрукт, едва ли осознав вкус.

Дело ясное – промолчала в ответ. Чего уж тут… коль скоро угораздило меня уцелеть месяц назад – есть ли смысл приставлять бластер ко лбу теперь. Это бы значило, помимо прочего, чёрную неблагодарность в отношении вас, док. Не кто иной – вы ведь меня выволокли из-за черты …

– Кроме того – ты способна ко владению Силой, юная Шейла. Силу же недопустимо оставлять в небрежении. Особенно – при твоих возможностях.

Тактичное существо, Эндомаро не имел обычая высказывать нелицеприятные вещи – не в бровь, а в глаз. Но суть предельно ясна: оставить тебя и впредь беспризорницей, юная Шейла, – так со временем выйдет из тебя вполне даже приличная Тёмная. Кому это нужно?

Да и в определённых кругах, с недавних пор, не начинала ли ты уже слыть… ну, не Тёмной, – тёмненькой?

Подтемнённой.

До поры до времени, по малолетству.

Ещё годик-другой – и… если бы только ребята были живы…

Теперь же – не всё ли равно? творить ли беспредел по галактике – или?..

– Не лучше ли – прожить жизнь полную, яркую, нужную людям? – Эндомаро подхватил её недооформленную мысль. – Я верю… более того – знаю: такая жизнь тебе доступна.

Блажен, кто верует… Шейла надкусила персик ещё раз.

Насчёт полной жизни – это уж вы загнули, док, при всём к вам уважении. А вот насчёт жизни, нужной людям … гм…

Коль скоро её пустая оболочка ещё способна принести пользу человечеству – почему бы нет? Приносить пользу человечеству, в принципе, можно и с выжженной душой.

Вон от киберов, домашних ли, сельскохозяйственных, – ещё какая польза! а души они отродясь не имели, даром что квазибио.

Так ведь и она теперь – если и «био», то определённо «квази»… приветствую вас, железные-полезные мои собратья новоиспечённые! Что с того, что мои возможности вроде как обширнее ваших? Тем лучше!

Припёрли меня спиной к стенке жизни, причём конфедеративного образа жизни… куда деваться прикажете? Смирись, Молодая Волчица, – и трудись во благо ещё лет двести, не меньше. Приятная перспективка, не так ли?!

Солнце клонилось к закату, вытягивая тени, добавляя багрянца в блики. С вершины ближней берёзы раскатился виртуозной трелью соловей. Знаменитый. Курский. Местность-то – соответствующая.

«Роща соловьиная стоит, белая берёзовая роща…»

– Для меня честь назвать вас Наставником, достойный этшивел.

Что-то высокопарное с трудом выдавилось… самой противно.

– Можно просто по имени. – Эндомаро отозвался открытой, хорошей улыбкой. – Для этого мы уже достаточно знаем друг друга, юная Шейла.

Да уж, достаточно… Эндомаро и приютил её, Одинокую Волчицу, в своём доме и в своей семье. Вон на опушке, у озерка, угадывается его бледно-золотистый коттедж, единственный в ближайшей округе. (Несмотря на общительность и обострённую человечность, эшрэи в душе отшельники, в городах селиться не больно любят, – парадокс изрядный). Славные люди его обитатели. Сам Эндомаро; и спутница его Раллетеру; и дети его, сын и дочь, оба старше землянки раз в десять… Эндомаро-то самому лет около пятисот – возраст вполне средний. Эшрэи – раса, вторая по старшинству после антарийцев-Древнейших; хотя и моложе намного. Антарийцы – последние из предыдущего Поколения цивилизаций; эшрэи – первые из нынешнего.