Правление Карла I. Долгий парламент и упразднение Звездной палаты. «Ареопагика» Дж.Мильтона

За одиннадцатилетним управлением Карла I без парламента, но при помощи жестоких мер Звездной Палаты и чрезвычайных судов последовало шотландское восстание, Долгий парламент⁴, междоусобная война и казнь короля «за измену и возбуждение междоусобия». Еще при жизни Карла I в июле 1641 г. Долгий пар­ламент упразднил Звездную Палату, причем потеряли силу все изданные ею распоряжения по делам печати. Но свобода прессы оказалась скоротечной. По решению обеих палат 14 июня 1643 г., ввиду того что «к великому поношению религии и правительства» появилось множество сочинений, не просмотренных цензурой и не записанных в книги Компании типографщиков, впредь воспре­щалось что-либо печатать без предварительной цензуры и без вне­сения «по старому обычаю» в регистры Компании. Притом же аген­там Компании и некоторым членам парламента предоставлялось «от времени до времени производить тщательные обыски во всех местах, где им покажется вероятным открыть неразрешенные пе­чатные станки». Сыщики получили право арестовывать станки, их собственников и авторов незаконно печатаемых книг и вообще всех причастных к делу лиц.

Поворот к отмененным законам был следствием пестроты пар­ламентских партий. Провозглашение республики совершилось под влиянием индепендентской партии, представлявшей собой сто­ронников народовластия и свободы совести. Но в парламенте взя­ли верх пресвитериане, которые стояли за различного рода огра­ничения и, в частности, за строгую цензуру. Против этих-то ог­раничительных течений выступил знаменитый автор «Потерянного рая», выпустивший 24 ноября 1644 г. без цензуры и без внесения в регистр Компании брошюру под названием: «Ареопагитика. Речь мистера Джона Мильтона к парламенту Англии в защиту свободы бесцензурного печатания». Мильтон высказал убеждение, что цен­зурные стеснения «послужат к упадку всякого учения и остановят истину, не только оставляя без упражнения и притупляя наши способности в том, что мы уже знаем, но также затрудняя и уре­зывая те открытия, которые могут быть сделаны в будущем в обла­сти и религиозного и светского знания».

По его мнению, всякое произведение печати должно появляться так же свободно, как появляется на свет новорожденный из чрева матери. О цензуре он писал: «Кто убивает человека, тот убивает разумное сознание, образ Божий; но тот, кто уничтожает хорошую книгу, убивает самый разум, образ Бога, как если бы Он был перед глазами». Мильтона возмущала епископская цензура, и он писал, что духовные цензо­ры занимаются рассмотрением книг, «как будто Святой Петр им дал ключи не только от неба, но и от печатных станков». Он ука­зывал, что цензура досталась Англии «от самого антихристианс­кого собора (Тридентского) и от самой тиранической инквизи­ции, какая когда-либо занималась розыском». О цензорах Миль­тон высказал следующие глубокие замечания: «Никто не станет отрицать, что тот, кто является судьей над жизнью и смертью книг, непременно должен стоять выше обыкновенного уровня людей: он должен быть и трудолюбив, и учен, и справедлив, ина­че в его суждениях о том, что годно или негодно, будут непре­менно ошибки, а это должно иметь пагубные последствия.

Если же он соединяет в себе все необходимые условия, может ли быть более скучная неприятная ежедневная работа, большая потеря времени, как вечное перечитывание негодных книг и памфлетов? Всякую книгу можно читать только в известное время; но быть принужденным читать постоянно, притом в плохих рукописях, — такая тягость, которую едва ли способен вынести человек, ценя­щий свое время и свои занятия и обладающий чувством и пони­манием изящного. За такого рода мнение я прошу цензоров, при­сутствующих здесь, простить меня. Без сомнения, все они приня­ли на себя эти обязанности из угождения парламенту и считали их весьма нетрудными, но что самое непродолжительное испыта­ние было уже для них утомительно: это доказывают их извинения перед теми, кто иногда принужден подолгу ходить к ним, чтобы добиться пересмотра своей рукописи.

Если же мы видим, что за­нимающие теперь эти должности обнаруживают желание поки­нуть их и что ни один достойный человек, не желающий губить свое время, не соглашается быть их преемником, если только его не привлекает вознаграждение, назначаемое цензору, то мы мо­жем легко себе представить, будут ли у нас другого рода цензо­ры, кроме невежественных и корыстолюбивых людей. Это-то я и хотел показать, когда говорил, что это учреждение не достигает своей цели. Доказав, что оно не приносит никакой пользы, я те­перь перейду к тому злу, которое оно причиняет и которое преж­де всего состоит в том, что цензура представляет собой злейшее насилие и оскорбление, какое только может быть нанесено науке и ученым людям». Далее Мильтон задается целым рядом вопро­сов: «И какое же преимущество имеет взрослый человек перед мальчиком, еще сидящим в школе, если он, избавившись от школьной ферулы, подпадает под указку цензора?

Если серьезные, совершенные с великим трудом, ученые работы, подобно грамматическим упражнениям школьника, не могут быть обнародованы без заботливого глаза урезывающего их и приноравливаю­щего их к своему пониманию цензора? Если свой труд, сопря­женный с ночными бдениями, человек должен подвергать повер­хностному суду заваленного делами цензора, быть может, более юного годами, быть может, стоящего далеко ниже его по разви­тию, быть может, никогда не испытавшего, что значит писать ученое сочинение, если труд этот, не будучи отвергнут или унич­тожен, может появиться в печати не иначе, как в виде мальчика, сопровождаемого своим дядькой, с пометкой цензора на обороте заглавного листа, служащей гарантией и ручательством, что ав­тор не идиот и не распространитель разврата, разве же все это не бесчестие и не унижение для автора, для его сочинения, для са­мого права и достоинства науки?

Где же тогда будет сила автори­тета, которая необходима для того, чтобы учить других? Всякий, понимающий дело читатель, при первом взгляде на пометку цензуры должен отбросить книгу со словами: "Мне не надо недозре­лых учителей; я не терплю наставников, которые являются ко мне под ферулой наблюдающего за ними кулака; я не знаю этого цензора, его подпись здесь ручается за его строгость; кто же пору­чится мне за верность его суждения?" Правительство может оши­биться в выборе цензора так же, как цензор может ошибиться относительно автора! Истина и разум не такого рода товары, на которые может существовать монополия и которыми можно тор­говать при посредстве ярлыков, торговых уставов и указанных мер. Мы не должны считать всю нашу научную деятельность за скла­дочное место, где нужно клеймить и браковать научные работы, как сукна и тюки с шерстью».

На бесцельность и оскорбитель­ность цензуры Мильтон указывает еще в следующем вдохновен­ном обращении к членам Палат: «Должники и преступники могут всюду ходить без надсмотрщика, а безобидные книги не могут поступить в обращение, если не видно тюремщика на их заглав­ном листе. Если мы не решаемся дать гражданам какой-нибудь памфлет на английском языке, то это значит, мы считаем всех их за легкомысленных, порочных и безрассудных людей... Подобная мера преграждает только один источник распространения безнрав­ственности, да и то делает плохо. Испорченность, которую не хо­тят к себе пустить этим путем, гораздо сильнее и успешнее входит в другие ворота, которые вы не в силах запереть... Лорды и общи­ны! Неужели вы хотите подавить цветущую жатву науки и просве­щения, только что взошедшую и продолжающую всходить у нас? Неужели вы хотите поставить над всем олигархию 20 монополистов, чтобы лишить пищи наши умы и не давать нам ничего сверх того, что будет отмерено их мерой? Верьте, те, кто советует вам такое угнетение ближних, ведут вас к тому, что вы явитесь угне­тателями самих себя!»

К сожалению, красноречивая защита Мильтоном свободы слова не повлияла на действия парламента: ограничения остались в силе. Как бы то ни было, республиканский строй оживил печать, кото­рая энергично принялась за борьбу с абсолютизмом. От двадцати­летнего периода (1640—1660), т.е. до времени восстановления Стю­артов, сохранилось 3000 памфлетов, занимающих теперь на пол­ках Британского музея 2000 томов.

«Ареопагитика» Дж. Мильтона и либертарианская концепция печати

1642-1649 – Англия, столкновение парламента и короля, семилетняя гражданская война,1643 – закон парламента о предварительной цензуре.

Против этого закона в 1644 выступил Джон Мильтон со своим эссе «Ареопагитика» (в форме речи, обращённой к английскому парламенту). Мильтон призывал к пересмотру принятого закона и отмене цензуры. Мильтон не выступает против контроля власти за прессой, однако предварительная цензура, как форма этого контроля, кажется ему неправильной. Мильтон отвергает цензуру по причинам этического и философского характера.

1) «Принятый закон не достигнет своей цели», потому что всякая цензура – ограничение свободы выбора (дарованной богом). Бог ценит не бездумное повиновение, а сознательный выбор человека. Каждый наделён разумом (способностью выбора) – значит, каждый может отличить плохое от хорошего (в том числе, и в печати).Свобода печати, как испытание добродетели.

2) Цензура на печать не оградит людей от вредных идей. Они передаются и устно. Помимо книг много других источников => печатная цензура бесполезна.

3) Цензура представляет опасность для развития науки, цензура унижает учёных. Цензура – проявление неуважения ко всей нации: Мильтон вступает в диалог с воображаемыми оппонентами (сторонниками цензуры) и доводит их идею до абсурда: давайте запретим все, что приносит удовольствие (музыку, танцы и т.п.).

4) Если человек не может отличить хорошее от плохого, то почему для цензоров делается исключение (они же тоже люди).

5) Часто ссылается на Библию, пытается разобраться в том, как цензура возникла. Цензуре противопоставляет культуру (ограничения, которые разумный человек налагает на себя добровольно, чтобы жить в социуме).

Тип обращения к адресату – восхваление (парламент = ареопаг), по модели речи Исократа; сложный синтаксис, речь в традициях ораторского искусства античности.

Парламент не прислушался к доводам Мильтона, цензура не была отменена. Однако, эссе получило широкий отклик в Европе и стало один из первых манифестов либертарианской концепции печати, основанной на признании разумности человека, законности его естественных прав и свободы воли.

Главная цель средств массовой информации (согласно этой теории) – помогать найти истину и способствовать разрешению политических и социальных проблем, представляя все факты и мнения как основу для нахождения их решения. Существенное условие для этого – свобода от контроля и давления правительства. Аудиторию позволительно снабжать информацией и мнениями, часть из которых может быть правдивой, другая – ложной, а третья содержать и то, и другое. При этом публика «переваривает» всю информацию, отвергает то, что противоречит общественным интересам и принимает то, что служит интересам личности и всего общества. Каждый, у кого есть что сказать, имеет возможность высказаться, независимо от того, правильно его мнение или ложно, – это может решить только публика. Сторонники л. теории – против государственной поддержки СМИ, поскольку это ведет к контролю содержания журналистских материалов.

Забавно, что после того, как гражданская война закончилась казнью Карла I и провозглашением республики, Мильтон сам 3 года занимал должность правительственного секретаря и выполнял обязанности цензора. Предварительная цензура исчезла в Англии после "Славной революции" 1688 г. В 1689 г. был принят "Билль о правах", а в 1694 г. отменен, а точнее, не продлен "Licencing Act" ("Закон о цензуре"). Стало возможным издавать печатную продукцию без предварительной цензуры.