Evenover. Следующую ночь он снова проводит в отеле один

born to porn

читать дальше*

Следующую ночь он снова проводит в отеле один. Майк о нём беспокоится. Они все о нём беспокоятся, но он ни с кем об этом не разговаривает, и никто ничего ему не скажет, пока он не вредит себе и не слетает с катушек.

Сегодня они выступали в Ричмонде, Вирджиния. В туре осталось всего четыре концерта.

Жизнь продолжается.

В записной книжке, между последней страницей и обложкой спрятан кусочек пакета из коричневой бумаги, смятый и вновь разглаженный, написанные чернилами слова перемежаются крошечными жирными пятнышками. Обрывок весь исписан, маленький текст переполняет пространство. Дженсен вынимает этот кусочек из записной книжки и кладёт на колено.

Каждый раз, когда мы делаем это
Я влюбляюсь в тебя
Волна за волной, и еще волна
Всё для тебя
Знаю, это не может быть плохо
Пока я знаю, что ты знаешь
Что сегодня я с тобой
Рядом с тобой
Рядом с тобой...

Никогда никогда никогда не отпускай меня, поешь ты
Обнимай меня сотни тысяч миллионов дней
Но внезапно ты смотришь
На мое расстроенное лицо
Почему ты плачешь? Что я сказал?
Это же дождь, улыбаюсь я
Смахивая слезы...

Он смотрит на последнюю написанную страницу, ту, которая понравилась Сэнди. Вырывает её из записной книжки, сминает бумагу пальцами, скатывает в комок. Теперь нет ничего, что напоминало бы о ней, кроме клочков бумаги, застрявших в пружине. Он вынимает их, один за другим, и добавляет к смятому комку в ладони. Всё это отправляется в мусор.

Какое-то время он сидит, ничего не соображая, и таращится на мусорную корзину, даже толком не видя её. Проводит рукой по лицу и отворачивается, прижимает пальцы ко рту, пока не начинает чувствовать, что снова может дышать.

Тогда Дженсен кладёт ручку на пустой лист бумаги и с неровным вдохом начинает писать.

Слова выходят неохотно; в горле сухость и напряжение, глаза щиплет, но это внутреннее жжение появляется всегда, когда всё правильно.

Хотел бы я просто остановиться
Знаю, что мое сердце когда-нибудь не выдержит
Слишком много слез
Слишком много раз
Слишком много лет я плакал о тебе.

Это режет его пополам, как обоюдоострый меч. И эта боль в сердце, прекрасная, грустная и бесконечно опустошающая. Рука снова падает на страницу, слова текут из головы на бумагу так, как будто он сам — просто сосуд.

Сколько мы можем черпать до дна?
Выхлебать досуха?
Принять этот наркотик?
В поисках того, что пропало навсегда
Но чего мы всегда будем хотеть?

Хотел бы я просто остановиться
Знаю, что мое сердце когда-нибудь не выдержит
Слишком много слез
Слишком много раз
Слишком много лет я плакал о тебе
Всегда одно и то же
Я просыпаюсь среди дождя
Болит голова моя
Сгораю от стыда я
Имя другое
Но та же игра
Напрасная любовь
Мили мили мили вновь
Снова прочь от дома...

Он заканчивает, медленно выводя последние завитушки.

Пытается прочитать то, что написал, но доходит до середины и … не может. Господи. Он не может. Ему нужна другая выпивка, другая душа, другой разум. Что-нибудь, только не это; эта любовь, как рак, пожирает его изнутри.

Сколько мы можем черпать до дна?
Выхлебать досуха?
Принять этот наркотик?

Он хватает со стола бутылку и пьёт, пока всё внутри снова не начинает гореть; в уголках глаз появляются слезы, он задыхается с каждым вдохом. Выпивает бутылку до дна, и виски течёт по подбородку.

Сон накатывает, как волны океана, сознание отключается так, что он даже не осознает, когда засыпает.

*

Они на сцене, Джастин поёт, словно на разрыв аорты, и Дженсен со своей гитарой пытается не отставать. Это новая песня, и он еще недостаточно практиковался. Огни рампы слепят его, и он не может разглядеть ничего, кроме Джастина, поющего в микрофон на краю сцены.

Пальцы Дженсена спотыкаются на аккорде, и Джастин поворачивается к нему. У него волосы длиннее, чем когда-либо раньше; они темнее и падают на лицо, закрывая один глаз. Его черты смешиваются, перетекают на мгновение в кого-то еще — кого-то знакомого и далекого, кого Дженсен определить не может. Он пытается продолжить играть, но роняет медиатор, и пальцы трясутся, начинают кровить, когда он бьёт ими по струнам.

Джастин подходит ближе, его лицо всё еще смутно, но он будто и Джастин, и кто-то другой, однако это всё еще тот человек, которого Дженсен всегда любил всем сердцем.

Джастин продолжает петь, подходя ближе и ближе, но Дженсену надо найти медиатор, он явно должен быть где-то возле усилителей. Он поворачивается, вставая на четвереньки, ползет через провода, вдоль них. Они так переплетены, их так много, и он не может в них разобраться. Но Джастин подходит всё ближе, а ему нужно найти, потому что если он не найдёт, тогда Джастину придётся перестать петь, и тогда он…

Но он не находит. Медиатора нигде нет. Неровный звук его гитары грохочет в молчании, диссонирующая нота тает в воздухе.

Дженсен чувствует, как Джастин подкрадывается сзади, и он замирает на месте, ожидая ответа, которого не будет.

На плечо опускается рука, и он подчиняется ей, поднимаясь на колени.

Он не хочет поворачиваться, не хочет поворачиваться, но это Джастин, и он должен…

Кругом тишина, когда он оборачивается.

У Джастина впалое лицо, темные круги, переходящие в красноту вокруг глазниц, темные глазные яблоки уставились оттуда на Дженсена. Сухие губы искривляются в усмешке, показывая желтеющие зубы, и кожа на лбу начинает отваливаться, отходить от костей пурпурными, зелеными и черными клочьями. Его белокурые волосы становятся каштановыми, вялые сухие патлы отпадают от четко обрисованного черепа. Холодными и тонкими, как у скелета, пальцами, он проводит по лицу Дженсена. И тот, словно завороженный, не может отстраниться.

В щеке Джастина появляется дырка, оттуда вылезает крошечный червяк, и когда Джастин еще ближе притягивает его к себе, запах гниющего мяса наполняет легкие Дженсена.

Язык Джастина еще достаточно целый, чтобы им разговаривать, и Дженсен видит его, черный и раздувшийся, в дырке между зубами.

— Мы оба знаем, чем всегда заканчивается.

Джастин наклоняется, чтобы поцеловать его гниющими губами, и Дженсен просыпается; он садится прямо, истекая холодным потом и чувствуя, как колотится в груди сердце.

Сон — это просто сон, хочет сказать он себе, но реакции тела не поспевают за разумом. Солнце светит сквозь окно номера, за ним — прекрасный день.

Тогда его озаряет, на кого был похож Джастин в этом сне. У Дженсена перехватывает в горле, сердце бьётся чаще и чаще, когда он вновь погружается в обломки своего бессознательного.

Майло.

Мы оба знаем, чем всегда заканчивается.

--это конец--

Записная книжка упала на пол, и Дженсен тянется к ней, чтобы поднять. Он смотрит на написанные слова, на расплывшиеся чернила и покоробившуюся от влаги бумагу.

Дженсен проводит рукой по волосам. Господи. Он так устал. Он…

Он не хочет прикасаться к Джастину, даже смотреть на него может с трудом. Дженсен понятия не имеет, какого черта он вообще здесь делает.

Такие простые мысли — почему они причиняют ему столько боли?

Но ведь всё вокруг причиняет ему боль, каждую секунду, каждый час каждого дня. Он чувствует, как печаль обволакивает сердце привычным саваном, не дающим утешения.

Всё, чего я хотел эти годы, — это вернуть всё назад. Годами я верил, что любовь еще осталась, и теперь от чего-то нужно отказаться, что-то нужно изменить, и тогда всё вернётся на круги своя.

А что, если это никогда не произойдет?

Он встаёт, сжимая записную книжку в руке, подходит к окну, опирается рукой о стекло и головой — о руку. Машины скользят по улице, люди гуляют, разговаривают, входят и выходят из магазинов, покупают еду у уличных торговцев. Люди просто живут своей жизнью, такие же далекие от него, как если бы это стекло было кирпичной стеной.

А что, если это никогда не произойдет?

Слова отдаются эхом, снова и снова вертясь, как на веревке, над пустотой его разума.

— Мы оба знаем, чем всегда заканчивается…

URL

• Написать у себя

2010-12-12 в 19:46