Среда, 11:30 1 страница

Адам Ленц сидел за столом в безликом, скудно обставленном кабинете и задумчиво разглядывал лежащую перед ним видеокассету. Кассета все еще воняла дымом пожара в «ДайМар», и Ленцу не терпелось поскорее ее просмотреть.

Ни на дверях кабинета, ни на новеньком столе Ленца не было табличек с его именем и долж­ностью, неотъемлемых атрибутов власти чинов­ника, привычных и совершенно бесполезных. Адам Ленц был обладателем множества званий и должностей и мог выбирать любое по своему усмотрению. Ему лишь оставалось решить, какие из них лучше всего соответствуют порученному делу.

Его окружали голые стены. Кабинет помещал­ся внутри здания, и здесь не было ни окон, ни жалюзи, через которые мог проникнуть посторонний взгляд. Да и само здание ничем не отличалось от прочих унылых государственных строений, словно ульи напичканных кабинетами, в которых отправляла свои обязанности расплодившаяся бюрократия.

По вечерам федеральные чиновники — клерки, секретари и курьеры — разъезжались по домам в Гаитенсберг, Джорджтаун, Аннаполис, Силвер-Спринг... и Кристал-Сити практи­чески вымирал, превращаясь в город-призрак Порой Ленц специально задерживался на рабо­те, чтобы полюбоваться стадными инстинктами масс.

Одной из обязанностей Ленца здесь, в этом безымянном федеральном здании, было наблюде­ние за ходом работ Дэвида и Дарина Кеннесси в лаборатории «ДайМар». Такие же исследования параллельно проводились и другими научными коллективами — в КАЛТЕХе, в амесовском цент­ре НАСА[5], в Институте молекулярной инжене­рии, даже в японской корпорации «Мицубиси», — но на счету братьев Кеннесси было не­сколько впечатляющих достижений и оригиналь­ных идей, поэтому Ленцу казалось, что именно они скорее всего первыми разрешат проблему в целом.

Он следил за работой Кеннесси, был свидете­лем их замечательных успехов, подгонял их и, когда нужно, сдерживал. Уже первые опыты на крысах и других мелких животных дали удиви­тельные, порой ужасающие результаты. Разумеет­ся, образцы и прототипы сразу же были изъяты и, как полагал Ленц, уничтожены. Однако даже после того как Дарин покинул лабораторию, Дэвид продолжал трудиться в одиночку, и весьма успешно. Развитие событий постепенно вышло из-под контроля, но Дэвид был слеп и глух.

Ленц надеялся, что конфискованная видеокас­сета не пострадала от огня, в котором погибла лаборатория «ДайМар». Бригада чистильщиков перерыла развалины сверху донизу в поисках улик, уцелевших образцов и документации. Обна­ружив потайной сейф, они изъяли его содержимое и передали Ленцу видеокассету.

На столе Ленца стоял портативный телевизор с видеомагнитофоном. Он повернул экран к себе, воткнул вилку аппарата в сеть, запер дверь каби­нета и погасил неоновые лампы, мерцавшие под потолком. Откинувшись на спинку обычного кон­торского кресла — он не был сторонником экстравагантных новомодных удобств, — Ленц сунул кассету в приемную щель магнитофона, на­строил трекинг и громкость и приготовился смот­реть.

На экране появилась сверкающая чистотой и огнями лаборатория. По клетке, предназначен­ной для крупных подопытных животных, расха­живала собака. Пару раз она жалобно тявкнула, неуверенно взмахивая хвостом, словно надеялась, что ее вот-вот отпустят на волю.

— Славный мой Вейдер, — произнес Дэвид Кеннесси, появляясь в поле зрения видеокамеры, и скомандовал: — Место! Сидеть!

Кеннесси прошелся по комнате, запустил паль­цы в темные волосы и смахнул со лба струйку пота. Ему явно было не по себе, и он хорохорился, стараясь скрыть неуверенность. Дарин Кеннес­си — вероятно, более умный из братьев — бросил исследования и залег на дно около полугода назад. Но Дэвид был не столь сообразителен и продол­жал работать.

Результаты деятельности его группы представ­ляли огромный интерес, и Дэвиду, судя по всему, захотелось еще раз подчеркнуть это, сняв видео­фильм. Он не знал, что успешное завершение ис­следований будет означать его собственную ги­бель. Он слишком далеко зашел, напугав тем самым людей, которые никогда по-настоящему не верили в то, что он сумеет решить поставленную перед ним задачу.

Но Ленц знал о тяжелом заболевании сына Дэ­вида и понимал, что ухудшающееся состояние Джоди может подтолкнуть его отца на неоправ­данный риск. Это было опасно.

Кеннесси самолично настроил камеру, на мгновение заслонив объектив руками, заставив изображение вздрогнуть. Чуть поодаль у клетки с собакой стоял тучный широкоплечий ассистент Джереми Дорман, похожий на чудовище Фран­кенштейна рядом со своим создателем.

— Порядок, — сказал Кеннесси в микрофон камеры. На заднем плане слышались разнообраз­ные шумы — жужжание воздушного фильтра и диагностической аппаратуры, скрежет мелких лабораторных грызунов, сновавших по своим собственным клеткам. — Щи мы вам паккажем ниста-ящее классна-е шеу — объявил Дэвид.

Можно подумать, кто-то еще помнит Эда Салливана[6], сказал себе Ленц.

Кеннесси встал перед объективом, принял эф­фектную позу и сказал:

— Я изложил свои данные во всех подроб­ностях и отправил куда следует. Предваритель­ные эксперименты на грызунах дали ошеломляю­щие результаты, но мои отчеты либо остались непрочитанными, либо кому-то не хватило ума понять, что в них написано. Похоже, мои доку­менты тонут в ваших бумажных морях, и мне это надоело. Я считаю, что сделанное нами открытие способно перевернуть мир, и думаю, что оно стоит того, чтобы кто-то из вас оторвался наконец от кроссворда и хотя бы мельком заглянул в наши записи.

Нет, господин Кеннесси, думал Ленц, глядя на экран. Ваши бумаги не потерялись. Мы очень вни­мательно их изучили.

— Ты же знаешь этих канцелярских крыс, Дэвид. Неужели ты думаешь, что они могут разо­браться в сути работ, которые финансируют? — пробормотал Дорман и тут же прикрыл рот рукой, словно испугавшись собственной смелости.

Кеннесси посмотрел на часы и вновь перевел взгляд на ассистента.

— Вы готовы, герр Дорман? — осведомил­ся он.

Дорман засуетился и положил руку на клетку. Сидевший в ней черный Лабрадор уткнулся носом в ладонь ассистента и чихнул. Дорман едва не выпрыгнул из собственных башмаков.

— Ты уверен, что нам стоит повторить эту процедуру? — спросил он.

Кеннесси смотрел на помощника с неприкры­тым презрением:

— Нет, Джереми. Я хочу немедленно бросить эту затею, прикрыть лавочку и позволить Джоди умереть. И вообще я подумываю бросить медици­ну и стать почтенным бухгалтером.

Дорман растерянно замахал руками.

— Что ты, что ты, — забормотал он. — Я лишь хотел еще раз убедиться...

На дальней стене из литого бетона висел пла­кат, где был изображен Альберт Эйнштейн, пере­дающий факел человеку, которого лишь немногие люди знали в лицо, — Эрику Дрекслеру. Тот, в свою очередь, протягивал факел воображаемому зрителю: Ваша очередь, господа! Дрекслер при­надлежал к числу первых пламенных фантазеров и мечтателей, стоявших у истоков современной генной инженерии.

Жаль, что мы не успели до него добраться, по­думал Ленц.

Черный пес выжидательно посмотрел на хо­зяина и уселся в центре клетки, постукивая хвос­том по полу.

— Славная собачка, — пробормотал Кен­несси.

Джереми Дорман исчез из поля зрения и не­сколько секунд спустя появился вновь, неся в руках тяжелую мощную винтовку «смит-и-вессон». Ленц знал из донесений своих людей, что Дорман сам ездил в портлендский оружейный ма­газин и приобрел там винтовку за наличный рас­чет. И даже не включил ее в заявку на финансиро­вание.

Покрывшись испариной, Дорман осмотрел оружие и повернулся к клетке. Кеннесси тем вре­менем продолжал вещать:

— Сейчас я покажу вам нечто удивительное. Полагаю, нет смысла напоминать, что все будет происходить в реальности. Никаких трюков и спецэффектов. — Он скрестил руки на груди, устремил в объектив жесткий взгляд и отчека­нил: — Я намерен потрясти вас до такой степени, чтобы вы наконец отбросили свои предрассуд­ки. — Потом он повернулся к Дорману и распо­рядился: — Как только приготовитесь, Гридли, можете стрелять[7].

Дорман нерешительно замялся, словно не по­нимая, к кому обращены слова Дэвида, потом вскинул «смит-и-вессон» и прицелился в собаку.

Кадык Дормана заходил вверх-вниз, выказывая его нервозность.

Почуя неладное, пес забился в дальний угол клетки и издал низкое угрожающее рычание. Тем­ные глаза Вейдера встретились с глазами ассис­тента, и пес обнажил клыки. У Дормана затряслись руки. Лицо Кеннесси вспыхнуло от ярости.

— Стреляй, Джереми, черт бы тебя побрал! Кончай тянуть резину!

Дорман дважды спустил курок. На видеозапи­си выстрелы прозвучали отрывисто, но негромко. Обе пули угодили в черного пса, отбросив его на стальные прутья. Одна из пуль попала ему в груд­ную клетку, другая раздробила позвоночник. Из пробитых отверстий хлынула кровь, заливая шерсть Вейдера.

Пес взвизгнул и грузно осел на пол, тяжело дыша.

Дорман тупо взирал на оружие.

— Господи, — пробормотал он. — Защитники прав животных распнут нас на кресте.

Кеннесси, не теряя ни секунды, выступил впе­ред и разразился заранее продуманной и отрепе­тированной речью. Это был его звездный час. Сколь бы напыщенными ни казались его слова, Дэвид знал, что они произведут желаемый эф­фект.

— Мои открытия прокладывают путь много­численным практическим приложениям, и имен­но потому так много людей столь долго работали над этой проблемой. Исследователь, первым до­бившийся столь впечатляющего успеха, принесет обществу потрясение, равного которому не знало человечество. — Он говорил так, словно обра­щался к совету директоров, а тем временем в клетке за спиной Дэвида истекал кровью его пи­томец.

Ленц почувствовал невольное уважение к этому человеку. Он кивнул сам себе и подался вперед, положив локти на стол и наклонившись к экрану телевизора. Вот вам еще одна причина, по которой мы обязаны держать работы Кеннесси в секрете и публиковать результаты только тогда, когда это будет совершенно необходимо, думал он.

Дэвид повернулся к клетке и бросил на издыха­ющего пса холодный отчужденный взгляд иссле­дователя.

— В случае такой тяжелой травмы первой за­дачей наномашин является отключение болевых центров пострадавшего, — сказал он.

Вейдер сидел в клетке, озадаченно вывалив на­ружу язык. Казалось, пес не замечает зияющих дыр в своей спине. Он неуклюже попытался при­встать и тут же распластался на полу, слизывая с шерсти кровавые потеки. Еще секунду спустя его набрякшие веки медленно закрылись, и вскоре черный Лабрадор мирно уснул, положив морду на передние лапы. Он глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух.

Кеннесси опустился на колени подле клетки и потрепал собаку по голове.

— Деятельность наномашин сопровождается выделением тепловой энергии, и температура тела Вейдера повысилась на несколько градусов. Посмотрите на его раны, они уже почти прекрати­ли кровоточить. Джереми, поставь камеру побли­же и снимай крупным планом.

Дорман стоял, будто оглушенный, погом вдруг сорвался с места и схватил камеру. Картина дрог­нула и поплыла, затем вновь стала четкой. На эк­ране появилось пулевое отверстие. Кеннесси не­сколько секунд помолчал, предоставив изображе­нию самому говорить за себя, и наконец вновь приступил к прерванной лекции:

— Обширные механические повреждения, по­добные тому, которое мы сейчас наблюдаем, исце­лить гораздо проще, нежели многие широко рас­пространенные заболевания, например, рак. Для заживления огнестрельной раны требуется лишь аккуратно совместить нарушенные ткани, восста­новить их структуру и наложить клеточный бан­даж. Однако если речь идет о генетическом забо­левании, требуется перестроить каждую отдель­ную клетку, вычленив и исправив все аномалии ее строения. Лечение ракового больного может за­нять недели и даже месяцы, ну а пулевые раны... — Дэвид повел рукой, указывая на непо­движное тело черного Лабрадора. —... Короче го­воря, Вейдер уже завтра будет как ни в чем не бывало гоняться за белками.

На лице Дормана были написаны изумление и недоверие.

— Если все это попадет в газеты, нас вышибут с работы, — сказал он.

— Вряд ли, — улыбнувшись, отозвался Кен­несси. — Держу пари на коробку собачьих бис­квитов.

Менее часа спустя Вейдер проснулся. Его по­качивало от слабости, но он быстро набирал силы, поднялся на ноги, встряхнулся и залился здоро­вым веселым лаем. Кеннесси открыл дверцу клет­ки, и пес выскочил наружу, ластясь к хозяину в ожидании внимания и похвалы. Дэвид громко рас­смеялся и взъерошил ему шерсть.

Ленц оторопело наблюдал за происходящим. Теперь он видел, что Кеннесси добился куда более значительного успеха, а его исследования грозили еще большими неприятностями, чем представлялось до сих пор. Ленцу оставалось лишь добрым словом помянуть своих людей, кото­рые изъяли образцы и уничтожали все прочие улики.

И если что-либо подобное станет достоянием широкой публики, Ленц не исключал возможнос­ти возникновения последствий планетарного мас­штаба. Нет, все материалы должны быть уничто­жены.

Он вынул из магнитофона кассету и запер ее в сейф для секретных документов. К счастью, не­сгораемый шкаф «ДайМар» уберег кассету и про­чие бумаги от пожара, но Ленц уже перестал со­мневаться в том, что некоторые образцы ускольз­нули от внимания его людей.

Теперь, после просмотра фильма, он наконец полностью осознал смысл перехваченного теле­фонного разговора Дэвида Кеннесси и его жены в ту ночь, когда было совершено нападение

Дэвид говорил отрывистым возбужденным го­лосом, не давая супруге даже вставить слово:

— Патриция, возьми Джоди и Веидера и уез­жай! Немедленно! Случилось то, чего я боялся больше всего. Вы должны бежать. Я оказался в ловушке, но вы еще успеете скрыться. Бегите! Не давайтесь им в руки!

После этих слов запись прервалась. Судя по всему, Патриция поняла, о чем идет речь, и не теряла ни секунды. К тому времени, когда люди Ленца добрались до ее загородного дома, она ис­чезла, взяв с собой сына и собаку.

Просмотрев видеозапись, Ленц понял, что со­вершил серьезную ошибку. До сих пор он полагал, что у Патриции могли оставаться какие-то записи и научные данные, но теперь он видел, что опас­ность многократно возросла.

Как он мог проглядеть? Черный Лабрадор и был тем самым псом, а не просто домашним лю­бимцем, которого Патриция не решилась бросить, уезжая. Это было подопытное животное, и в его крови обитали наномашины, дожидаясь своего часа, готовясь заполонить собой весь мир.

Болезненно поморщившись, Ленц схватился за телефон, однако тут же замер и аккуратно поло­жил трубку на рычаг. Он не мог признаться на­чальству в таком грубом промахе. Он должен дей­ствовать лично.

Все остальные материалы сгорели в пожаре, но теперь Адаму Ленцу предстояло мобилизовать все имеющиеся в его распоряжении силы и сред­ства, потребовать подкрепления и денег — столь­ко, сколько будет нужно.

Ему предстояло отыскать женщину, мальчиш­ку и, самое главное, их пса.

Коттедж семейства Кеннессп.

Кост-Реиндж, штат Орегон.

Среда, 13:10

Полуденное солнце залило яркими лучами прогалины на орегонских холмах, высветив длин­ные просеки, по которым возили вырубленный лес. Патриция и Джоди сидели за столом в гости­ной у окна, отдернув занавески и погасив лампы. Они собирали сложную картинку-головоломку, которую нашли на кедровом кресле, стоявшем в оконной нише.

Перед тем как взяться за игру, они позавтрака­ли холодными бутербродами и пачкой отсырев­ших в сыром воздухе картофельных чипсов. Джоди стоически переносил тяготы, а Патриция не уставала радоваться тому, что у сына вновь появился аппетит. Он заметно поправился, но Патриция опасалась тешить себя надеждами. Она со страхом ждала того мгновения, когда со щек Джоди вновь исчезнет румянец и его состояние опять начнет ухудшаться.

А пока Патриция старалась не отпускать сына ни на шаг. Кроме Джоди, у нее ничего не осталось.

Они вдвоем сидели у стола, склонившись над разбросанными кусочками мозаики. Готовая кар­тинка должна была изображать восход Земли над лунными кратерами, сфотографированный эки­пажем «Аполло». Большую часть маленького де­ревянного столика занимала голубовато-зеленая сфера. Некоторые континенты были собраны не до конца, и на месте недостающих кусочков зияли бреши.

Игpa не доставляла Патриции и Джоди особого удовольствия. Они попросту убивали время, отго­няя мрачные мысли.

Патриция и Джоди разговаривали мало, пред­почитая тишину, как это часто бывает у людей, вынужденных коротать вдвоем долгие дни. Порой они обменивались отрывочными воскли­цаниями, бросали друг другу шутку или замеча­ние, понятные только им самим. Джоди протянул руку с зубчатым кусочком снежной антарктичес­кой шапки, проверяя, как он подходит к соседним картонкам.

— Мам, а у тебя нет знакомых, которые быва­ли в Антарктике? — спросил он.

— Туда не продают билетов, малыш, — отве­тила Патриция, растягивая губы в улыбке.

— А папа ездил туда? Для экспериментов? Брови Патриции начали тревожно хмуриться, и она, спохватившись, вновь заставила себя улыб­нуться.

— Ты имеешь в виду, чтобы проводить меди­цинские опыты? И на ком же? На пингвинах? Или

на белых медведях?

Почему бы и нет? Вейдера-то он не пощадил... Джоди насмешливо потряс головой и сказал:

— Белые медведи живут на Северном полюсе. Тебе, мам, следовало бы привести в порядок свои познания.

Порой он говорил точь-в-точь как его отец.

Патриции пришлось объяснить сыну, почему они скрываются от окружающего мира, почему им пришлось ждать до последней минуты, пока нако­нец они не получили ответы на некоторые вопро­сы и не выяснили, кто истинный виновник траге­дии «ДайМар».

Дарин расстался с братом после долгих ожес­точенных споров относительно опасностей, ко­торые таили в себе их исследования. Он бросил работу в лаборатории и ушел к «вольным дика­рям», сторонникам естественного образа жизни, обитавшим в орегонской глуши. С той поры Дэвид отзывался о Дарине с презрением, не забывая вся­кий раз помянуть дурным словом «луддитов», к которым присоединился его брат.

Дарин не раз предупреждал Дэвида об опас­ности, которая поджидает их в том случае, если результаты исследований получат огласку, но Дэвид почему-то был уверен, что его достижения могут оценить только люди, получившие естественнонаучное образование.

— Всегда приятно увидеть, что твой собесед­ник умнее, чем ты о нем думал, но такое случается крайне редко, — говаривал он.

Однако Патриция понимала, что Дэвид наи­вен. Да, смысл его открытий был недоступен боль­шинству простых людей, они были слишком слож­ны, и осознание той угрозы и тех перемен, кото­рые несли человечеству «чудеса» Дэвида, требо­вало особого дара предвидения. И все же его ис­следования не остались незамеченными. Дарин испугался и сбежал, и для этого у него были доста­точно веские причины. Теперь Патрицию зани­мал лишь один вопрос: кто за всем этим стоит?

В толпе пикетчиков, осадивших «ДайМар», смешалась разношерстная публика: религиозные секты, защитники прав животных, представители рабочего движения и бог его знает кто еще — иные безобидные, другие кровожадные. Дэвид погиб в огне, успев лишь предупредить Патрицию об опасности. Беги! Скрывайся! Не давайся им в руки!

Поначалу Патриция решила, что нападение на лабораторию — это лишь очередная шумиха, под­нятая демонстрантами, и вскоре все уляжется. За­хватив сына и собаку, она несколько часов бес­цельно колесила по округе, потом увидела вспыш­ку взрыва и услышала удаленный гул, и в ее душу закрались самые тягостные подозрения. Она бро­силась домой, надеясь застать там Дэвида или хотя бы записку от него.

Вместо этого она обнаружила, что дом под­вергся обыску. Неизвестные искали материалы Дэвида и его домочадцев. Патриция тут же уехала, захватив только самые необходимые вещи. Подго­няемые страхом, они мчались прочь от Тигарда, Портленда и укрыться в лесной глуши.

Несколько раз Патриция останавливалась на темных стоянках и меняла номера машины. До­ждавшись, когда время подошло к полуночи, она сняла в банкомате Южена максимальную сумму, какую можно было брать за один раз, потом пере­секла город и, как только пробило двенадцать, то есть начался новый день, разыскала другой аппа­рат и сняла еще одну суточную порцию денег. После этого она двинулась к побережью, направ­ляясь к старому заброшенному коттеджу Дарина, где они с Джоди могли укрываться сколь угодно долго, пока вновь не почувствуют себя в безопас­ности.

Уже долгие годы Патриция работала на дому, составляя архитектурные проекты на бездоговор­ной основе, — особенно в последние месяцы, когда состояние Джоди начало стремительно ухудшаться, как из-за рака, так и химио- и радио­терапии.

Прошло уже немало лет с тех пор, как Пат­риция спроектировала этот домик в подарок своему деверю. Воспользовавшись взятым напро­кат оборудованием, Дарин сам провел электри­чество, накатал подъездную дорожку, спилил не­сколько деревьев, но так и не сумел превратить коттедж в настоящее жилище. Он был всецело поглощен исследованиями, которым уделял по двадцать пять часов в сутки, — несомненно, под влиянием Дэвида.

О существовании давно построенного, а теперь заброшенного дома не знала ни одна душа, и ни­кому даже в голову не пришло бы искать там семью Кеннесси. Дарин скрылся из виду полгода назад, и его коттедж оказался самым лучшим мес­том, где Патриция и Джоди могли перевести дух и решить, что им делать дальше.

А теперь вдобавок пропал и Вейдер. Он был последней искоркой радости для Джоди, послед­ним якорем, который еще держал его на плаву. Черный Лабрадор так радовался переезду в лес, где он мог вволю резвиться на природе. Всю свою жизнь он провел в городе среди заборов и стен и вот неожиданно очутился в самой гуще орегон­ских лесов.

Патриция ничуть не удивилась исчезновению Вейдера и все же сомневалась, что он вернется домой. Может быть, следовало держать его на привязи, но как она могла решиться посадить его на цепь, когда сама находилась здесь в положении пленницы? Пленницы в изгнании. Патриция была так напугана, что даже сняла с собаки ошейник и бляху. Теперь, если пса поймают, собьют маши­ной или подстрелят, он уже не вернется назад, и найти его будет невозможно.

Джоди тяжело переживал пропажу четвероно­гого друга, но не терял надежды. В эти дни маль­чика занимала лишь одна мысль — ожидание воз­вращения Вейдера. Если не обращать внимания на уныние Джоди, он казался все более здоровым; на его голове, облысевшей после химиотерапии, вновь отросли волосы, а такой резвости и энергии, как сейчас, он не проявлял уже очень долгое время. Джоди вновь начинал походить на нор­мального ребенка.

И все же тоска по Вейдеру мучила его, словно незаживающая рана. Всякий раз, уложив на место очередной кусочек мозаики, он выглядывал из-за открытых занавесок в окно, внимательно при­сматриваясь к лесной опушке.

Внезапно Джоди вскочил на ноги.

— Мама, он вернулся! — воскликнул мальчик, отталкивая в сторону кресло.

В первую секунду Патрицию охватил страх. Она подумала о том, что Джоди, вероятно, увидел охотника или другого постороннего человека, ко­торый мог заметить дом и выдать беглецов. Но потом сквозь сетчатую дверь донесся собачий лай. Патриция поднялась из-за стола с мозаикой, с изумлением наблюдая за черным Лабрадором, вы­скочившим из-за деревьев.

Джоди оттолкнулся от стола и бросился к двери. Он мчался к собаке с невероятной прытью, и Патриции показалось, что мальчик вот-вот рас­квасит себе нос о дорожку или споткнется о пень или какой-нибудь сук, валяющийся во дворе.

— Джоди! Осторожно! — крикнула она. Не хватало только, чтобы парень сломал себе руку — тогда пиши пропало. До сих пор Патриции удава­лось избегать общения с врачами и прочими людь­ми из тех, что обязаны вести записи и спрашивать имена.

Наконец мальчик благополучно добрался до пса, и они оба начали наперебой демонстрировать

друг другу свою радость. Вейдер лаял и описывал круги, высоко подпрыгивая. Джоди обнял Лабра­дора за шею и повалил его на влажную траву, взъерошив черный мех и перепачкав его землей.

Наконец вымокшие насквозь и покрытые тра­вяной зеленью Джоди и Вейдер бросились на­перегонки к коттеджу. Патриция вытерла руки о кухонное полотенце и вышла на крыльцо.

— Я же говорила, с ним все будет в поряд­ке, — сказала она.

Джоди, радостно сияя глазами, лишь кивнул головой и погладил пса.

Патриция наклонилась и, зарывшись пальцами в мех Вейдера, провела ладонью по его телу, цеп­ляясь золотым обручальным кольцом за черные пряди шерсти. Лабрадор, изнывая от нетерпения, послушно стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу и вывесив наружу язык. Его хвост болтался, словно потерявший управление руль корабля, и псу пришлось упереться всеми четырьмя лапами, чтобы не потерять равновесие.

Патриция похлопала его по макушке, и Вейдер поднял на нее свои темно-карие глаза.

— Жаль, что не умеешь говорить, — промол­вила Патриция, качнув головой. — Ты бы расска­зал нам много интересного.

Ветеринарная клиника Хагарта.

Линкольн-Сити, штат Орегон.

Среда, 17:01

Скалли услышала собачий лай еще до того, как они с Малдером подъехали к ветеринарной кли­нике тихого прибрежного городка Линкольн-Сити.

Лечебница помещалась в большом старом доме, перестроенном для приема клиентов. Его белая алюминиевая обшивка была покрыта кляк­сами плесени, а деревянные ставни уже давно сле­довало перекрасить. Скалли и Малдер поднялись по бетонным ступенькам и открыли дверь.

Во время поисков Дарина, беглого братца Дэ­вида, внимание Малдера привлекло сообщение, поступившее из ветеринарного департамента. Стоило Скалли отправить запрос по поводу пред­варительных результатов анализа жидкости из трупа погибшего охранника, и центр регистрации заболеваний тут же выдал сообщение об образце с подобными свойствами — и, кстати, поступив­шем из того же сельского района штата Орегон.

В клинику Эллиота Хагарта поступил черный Лабрадор, в крови которого было обнаружено ана­логичное вещество. Это совпадение заинтересо­вало Малдера — теперь у него по крайней мере появилась зацепка для дальнейших поисков.

При появлении агентов у секретаря вытяну­лось лицо. В приемной было полно народу. Кли­енты сидели в складных креслах, а рядом располо­жились их питомцы — в клетках возились котята, собаки, завывая, рвались с поводков. На книжном стеллаже стояли месячной давности экземпляры «Таймс», «Кэт Фэнси» и «Пипл». По стенам были развешаны плакаты, предупреждавшие об опас­ности кошачьего белокровия, ушных клещей и глистов.

Малдер подошел к секретарю и предъявил свое удостоверение.

— Агент Фокс Малдер, Федеральное бюро расследований, — представился он. — Нам нужен доктор Хагарт.

— Вам назначено? — Слова Малдера не сразу достигли ее сознания, но потом женщина моргну­ла и встрепенулась. — Как вы сказали? ФБР?

— Мы хотим поговорить с ним собаке, кото­рую доктор лечил два дня назад, — вмешалась Скалли. — Он отправил образец ее крови в центр регистрации заболеваний.

— Доктор Хагарт примет вас сразу, как только освободится. Кажется, он сейчас проводит операцию по удалению яичников, — отозвалась жен­щина. — Может быть, пройдете в его кабинет? Малдер вежливо шаркнул ножкой:

— С вашего позволения, мы подождем его здесь.

Сорок пять минут спустя, когда голова Скалли уже начинала гудеть от визга и завываний страж­дущих животных, на пороге комнаты появился по­жилой ветеринар. Его глаза растерянно, но с лю­бопытством моргали под кустистыми бровями. Выявить среди посетителей агентов ФБР было со­всем нетрудно.

— Прошу в мой кабинет, — сказал он и, про­водив Малдера и Скалли в маленькую процедур­ную, закрыл за собой дверь.

Середину комнаты занимал большой стол из нержавеющей стали, в воздухе висел неистреби­мый запах мокрой шерсти и дезинфицирующих средств. Из-за стеклянных дверец шкафов по­блескивали термометры, шприцы и иглы для ле­чения бешенства, собачьей чумки и изгнания со­литера.

— Откровенно говоря, я впервые имею дело с ФБР, — произнес Хагарт тихим спокойным голо­сом, в котором тем не менее угадывалось беспо­койство. — Чем могу служить?

— Вчера вы направили в ЦРЗ образчик крови вашего пациента, черного Лабрадора, — ответила Скалли. — Мы хотим задать вам несколько воп­росов.

Малдер вынул из кармана фотографию Вейдера, найденную в разгромленном доме Кеннесси.

— Взгляните, доктор, — сказал он. — Та ли это собака, которую вы лечили?

— Опознать животное по такой фотографии практически невозможно, — заметил ветеринар, удивленно вскинув брови. — Впрочем, размеры и возраст соответствуют. Вполне вероятно, это и есть то самое животное. — Он моргнул. — А что, тут замешано какое-то преступление? При чем здесь ФБР?

Скалли показала ему снимки Патриции и Джоди Кеннесси.

— Мы ищем этих людей, и у нас есть основа­ния полагать, что они и есть хозяева пса. Доктор покачал головой и пожал плечами:

— Нет, собаку привезли другие люди. Ее сбил автомобиль, на котором ехала семья туристов. Мужчина хотел только одного — побыстрее вы­браться отсюда. На заднем сиденье фургона хны­кали дети. Была поздняя ночь. И все же я оказал псу помощь, хотя и не видел в этом особого смыс­ла. — Он еще раз качнул головой. — Когда живот­ное умирает, это видно невооруженным глазом. Ошибки быть не может. Но этот пес... с ним про­изошла странная вещь.

— Странная? В каком смысле? — спросила Скалли.

— Он получил тяжелейшие повреждения, — ответил ветеринар. — Глубокие раны, сломанные ребра, таз и позвоночник, разрывы внутренних органов. Я был уверен, что он умрет, к тому же пес, вероятно, страдал от сильнейшей боли. — Доктор рассеянно провел ладонью по только что вымытому столу, оставляя на нем следы паль­цев. — Я перебинтовал его, но надежды не было. Пса лихорадило, у него была такая высокая темпе­ратура, какой я не видывал в жизни. Именно поэ­тому я взял образец крови. То, что я обнаружил, поставило меня в тупик.