Среда, 11:30 2 страница

Брови Малдера дрогнули. Скалли посмотрела на напарника, потом вновь перевела взгляд на ста­рика и сказала:

— Мне казалось, после столкновения с авто­мобилем температура тела должна была упасть. Особенно если пес был в шоке и начинал впадать в состояние комы.

Доктор медленно кивнул головой:

— Совершенно верно. Это-то меня и озадачи­ло. Я подумал, что пес был болен еще до происше­ствия на дороге. Может быть, именно поэтому он растерялся и попал под машину. — На лице Хагарта появилась беспокойная, почти тревожная мина. —Когда я увидел, что пес безнадежен, я усы­пил его, введя пентабарбитал натрия. Десять куби­ков, с явным избытком для собаки такой массы. В таких случаях остается лишь одно — избавить жи­вотное от страданий... а этот пес очень страдал.

— Нельзя ли взглянуть на труп? — спросила Скалли.

— Нет, — сказал ветеринар и отвернулся. — Боюсь, это невозможно.

— Почему? — осведомился Малдер. Хагарт глянул на агентов из-под серых кустис­тых бровей и вновь принялся рассматривать свои

тщательно вымытые пальцы.

— Я отправился в лабораторию, приступил к анализу крови, и в этот миг в операционной под­нялся переполох. Вернувшись туда, я увидел, как Лабрадор спрыгнул со стола. Между тем я готов поклясться, что у него были сломаны лапы и рас­плющена грудная клетка.

Скалли откинулась на спинку кресла, недовер­чиво внимая словам ветеринара.

— Вы осмотрели пса?

— Нет, не смог. — Хагарт покачал головой. — Я попытался его поймать, но он облаял меня и бросился к двери. Я побежал следом, но этот чер­ный дьявол скрылся в ночи с резвостью щенка.

Скалли увидела, как брови Малдера поползли вверх. Ветеринар нервным жестом пригладил во­лосы. Похоже, воспоминания о минувших событи­ях выбили старика из колеи.

— Кажется, я видел тень, скрывшуюся среди деревьев, но сказать наверняка не могу, — про­должал он. — Я покликал пса, но он, по-видимо­му, прекрасно знал, куда направляется.

— Вы утверждаете, будто бы животное, сбитое машиной и получившее смертельную дозу яда... каким-то образом сумело спрыгнуть с вашего опе­рационного стола и выбежало в дверь? — ошеломленно спросила Скалли.

— Подумать только, какая живучесть, — заме­тил Малдер.

— Послушайте, — заговорил ветеринар. — Я не в силах объяснить случившееся. Я несколько часов бродил по лесу, по улицам, заглядывал во дворы, обшарил автостоянку неподалеку отсюда в надежде обнаружить тело, но... ничего не нашел. В газетах и по радио также ничего не сообщали. Мои соседи любят поболтать о загадочных проис­шествиях подобного толка, но и они молчат. Скалли перевела разговор в другое русло.

— Сохранился ли у вас образец крови соба­ки? — спросила она. — Вы можете нам его по­казать?

— Разумеется, — с готовностью отозвался доктор, довольный тем, что ему предоставили воз­можность подтвердить свои слова, и пригласил агентов в маленькую лабораторию, где проводи­лись простейшие анализы крови и выделений жи­вотных. На столе под лампами дневного света стоял массивный стереоскопический микроскоп.

Хагарт вынул из ящичка предметное стекло, под покровной пластинкой которого виднелся вы­сохший и уже побуревший мазок крови. Поместив стекло под объектив, он включил лампу нижней подсветки и, отступив в сторону, жестом предло­жил Скалли посмотреть в окуляр.

— Когда я впервые его рассматривал, — ска­зал ветеринар, — в крови кишели крохотные се­ребристые крупинки. До сих пор я не встречал ничего подобного, хотя за долгие годы практичес­кой работы мне доводилось сталкиваться с самы­ми разнообразными паразитами, обитающими в крови животных. Нематоды, амебы, всевозмож­ные микроорганизмы... но эти частицы — нечто невиданное. Поэтому я отправил образец в ЦРЗ.

— А они позвонили нам, — сказала Скалли, наклоняясь к прибору и рассматривая кровяные

клетки, окруженные сверкающими блестками на редкость правильной формы — угловатой, чересчур геометрической. Скалли видела такое впервые.

— Когда эти частицы еще двигались, они были похожи на... нет, я не в силах их описать, — про­должал старик ветеринар. — Теперь они непо­движны — то ли мертвы, то ли впали в спячку, если можно так сказать.

Скалли внимательно изучила серебристые час­тицы, но так и не поняла, что они собой представ­ляют. Малдер терпеливо стоял рядом, и наконец Скалли уступила ему место у микроскопа, Малдер бросил на нее понимающий взгляд.

Скалли повернулась к ветеринару и сказала:

— Благодарю вас, доктор Хагарт. Возможно, мы еще обратимся к вам за помощью. Если у вас появятся сведения о местонахождении собаки или ее хозяев, свяжитесь с нами.

— Что же это такое? — спросил ветеринар, шагая вслед за Малдером и Скалли к дверям. — И откуда такое внимание со стороны ФБР?

— Мы ищем людей, пропавших без вести, и дело не терпит отлагательства, — сообщил Мал­дер.

Выйдя из лаборатории, они со Скалли минова­ли приемную, прислушиваясь к странным звукам, доносившимся из-за закрытых дверей смотровых комнат.

Хагарт не спешил возвращаться к своим завы­вающим и мяукающим пациентам. Он остановился у выхода, глядя вслед агентам, которые спуска­лись с крыльца.

Малдер держал свои мысли при себе до тех пор, пока они не уселись в машину и не захлопну­ли дверцы, готовые отправиться в путь.

— По-моему, братья Кеннесси творили в лабо­ратории «ДайМар» настоящие чудеса, — за­явил он.

— Не стану спорить, кровь собаки заражена чем-то необычным, но это еще не значит...

— Ты только представь себе, Скалли, — пере­бил ее Малдер, сверкая горящими глазами. — Что, если им удалось создать невиданную прежде методику регенерации организма? В таком случае Дэвид вполне мог бы испытать ее на своей домаш­ней собаке. — Скалли закусила губу, и Малдер добавил: — А если учесть, в каком состоянии на­ходился его сын, Дэвид вполне мог пойти на любой риск.

Скалли откинулась на спинку сиденья и при­стегнула ремень безопасности.

— Послушай, Малдер, — сказала она. — Ты можешь представить себе лекарство, способное поставить на ноги животное, которое попало под машину, получило смертельные повреждения и вдобавок было усыплено пентабарбиталом?

— Разве что какое-нибудь вещество, рожден­ное совместными усилиями инженера Дарина и биолога Дэвида, — ответил Малдер и завел двига­тель.

Скалли развернула дорожную карту штата Орегон, выискивая на ней очередной пункт расследования, район, в котором скрывался Дарин Кеннесси.

— Но если им и вправду удалось создать такое... э-э-э... чудодейственное средство, то поче­му Дарин бросил свою работу? Зачем кому-то по­требовалось взрывать лабораторию и уничтожать научные данные?

Выехав со стоянки, Малдер остановился на перекрестке, пропуская вереницу автотуристов, которые мчались по шоссе к побережью, потом свернул направо и покатил по дороге, пересекав­шей маленький живописный городок. Вспомнив о погибшем охраннике, зловещих опухолях и зага­дочной слизи, он сказал:

— Возможно, не все эксперименты в «Дай­Мар» были столь успешны. Как знать, вдруг како­му-то опасному образцу удалось вырваться на сво­боду.

Скалли смотрела прямо перед собой:

— Мы должны во что бы то ни стало найти собаку.

Вместо ответа Малдер прибавил скорость.

Морг благотворительной клиники

Портленд, штат Орегон

Четверг, 2:04

Кое-кому могло показаться, что помещения морга в ночное время должны внушать страх или по крайней мере воздействовать на человека уг­нетающе, но Эдмунд считал тихие, слабо осве­щенные покои клиники лучшим местом для учебы. В его распоряжении были долгие часы молчаливого уединения, медицинские книги, по­пулярные издания по криминалистике и справоч­ник коронера[8].

Когда-нибудь Эдмунд поступит в медицинский колледж, чтобы изучать судебную патологоанатомию. Этот предмет всегда его интересовал. Со временем, если, конечно, он будет усердно учить­ся, Эдмунд и сам сможет стать вторым, а то и первым ассистентом окружного медэксперта Фрэнка Квинтона. Это была его программа-мак­симум.

Учеба давалась ему нелегко, и Эдмунд знал, что колледж окажется для него тяжелым испытанием Именно поэтому он стремился как можно больше выучить самостоятельно, рассматривая иллюстра­ции, диаграммы и вызубривая текст до мельчай­ших подробностей, прежде чем ему представится возможность поступить в образовательное учреж­дение.

Ведь, как ни говори, Авраам Линкольн тоже был самоучкой, и в этом нет ничего постыдного или зазорного. А у Эдмунда было вполне доста­точно свободного времени, самолюбия и настой­чивости, чтобы преодолеть любые преграды на дороге к знаниям.

Неоновые лампы отбрасывали яркие пятна света на белоснежные стены и чистый кафельный пол Оборудование сверкало сталью и хромом Из отверстий вентиляторов доносилось мягкое шур­шание воздуха, напоминавшее дыхание мирно спящего человека. В коридорах клиники царила тишина — ни гудков переговорных устройств, ни звяканья колокольчика лифта, ни вкрадчивых шагов ботинок на резиновой подошве.

В ночную пору Эдмунд дежурил в морге один, и это его вполне устраивало.

Перелистав учебник, он еще раз освежил в па­мяти различия между проникающим и сквозным ранениями. В первом случае пуля входила в тело и оставалась там, а если речь шла о сквозной ране, пуля пробивала его насквозь и вылетала с другой стороны. Как правило, выходное отверстие оказы­валось намного больше входного, представлявше­го собой аккуратную круглую дырочку.

Эдмунд почесал облысевшее темя, вновь и вновь перечитывая определения и стараясь как можно точнее уяснить смысл медицинских терми­нов. Потом он перевернул страницу и взялся за диаграмму огнестрельного ранения, изучая штри­ховые линии различных путей, которые пуля про­кладывает в полости тела, — некоторые из них грозили мгновенной смертью, другие легко подда­вались лечению.

Тишина в морге всегда помогала Эдмунду со­средоточиться, и когда ему наконец удавалось по­стичь суть объяснений, они обычно накрепко за­седали у него в мозгу. Затылок уже начинало сво­дить от напряжения, однако Эдмунд больше не хотел пить кофе или принимать аспирин. Он наде­ялся, что справится и так.

В тот самый миг, когда ему показалось, что он вот-вот преодолеет очередной рубеж, когда он уже собирался подбодрить себя торжествующей улыбкой, слуха Эдмунда коснулся какой-то неяс­ный звук.

Эдмунд вскинул голову, вжал ее в плечи и огля­дел комнату. На прошлой неделе один коллега рассказал ему байку о человеке, которому машина отрезала голову. Попав в госпиталь Аллеганской католической общины, труп якобы встал со стола и вышел на улицу.

В левом углу потолка вспыхивала и гасла нео­новая трубка, но Эдмунд не увидел ни безголовых

ходячих тел, ни иных доказательств, которые под­тверждали бы смехотворные городские сплетни.

Взглянув на неисправный светильник, Эдмунд решил, что его напугало мерцание лампы. Вздох­нув, он черкнул короткую записку для ремонтни­ков. Перепроверив температуру в холодильниках, они добавили в систему фреон и заявили, что одноместные камеры — в том числе и «4Е» — ра­ботают так, как положено.

Не услышав более посторонних звуков, Эд­мунд перевернул страницу и приступил к очеред­ной главе, повествующей о разновидностях по­вреждений, наносимых тупыми предметами.

И вдруг он опять уловил это движение, легкий скрежет, шорох... и внезапный громкий удар.

Эдмунд рывком выпрямился, хлопая глазами. Он проработал в морге достаточно долго и знал, что воображение тут ни при чем.

Еще удар. Удар по металлу.

Эдмунд встал, пытаясь определить, откуда до­носится звук. Может быть, какой-нибудь шутник пробрался в морг, чтобы устроить дурацкий розы­грыш... но как ему это удалось? Эдмунд неотлучно находился на посту в течение трех последних часов, но никого не видел, ничего не слышал. Он обязательно запомнил бы всякого, кому вздума­лось бы сюда зайти.

Тишину покойницкой вновь нарушил удар, со­провождаемый скрежетом. Кто-то бился внутри морозильников, все более настойчиво и яростно.

Холодея от предчувствий, Эдмунд метнулся в дальний угол помещения. В глубине души он уже не сомневался, откуда исходит звук — из камер, в которых хранились трупы.

Еще школьником Эдмунд прочел немало страшных рассказов — самыми ужасными были повести Эдгара По — о преждевременных похо­ронах людей, которые на самом деле были живы. Ему доводилось слышать сплетни о жертвах, впав­ших в коматозное состояние, помещенных в каме­ры морга и погибших не столько от травм, сколько от холода, о людях, которым был поставлен непра­вильный диагноз, о диабетическом шоке и эпи­лептических припадках, порой напоминавших смерть.

При всех своих ограниченных медицинских по­знаниях Эдмунд считал эти слухи типичными об­разцами городских сплетен, россказнями выжив­ших из ума старух... но теперь ошибки быть не могло.

Кто-то стучался в дверь холодильника. Стучал­ся изнутри.

Эдмунд наклонил голову, прислушался и крик­нул:

— Эй! Сейчас я выпущу вас оттуда!

Во всяком случае, это было в его силах.

Звук доносился из ящика с наклейками «биоло­гическая опасность», «следственная улика», опе­чатанного желтой лентой и помеченного таблич­кой «4Е». В этой камере содержался труп погиб­шего охранника, и Эдмунд отлично помнил, что покрытое пятнам», шишками и слизью тело про­лежало в холодильнике несколько дней. Дней? А потом агент Скалли вдобавок сделала вскрытие.

Этот парень никак не мог оставаться в живых.

После крика Эдмунда неумолчный стук утих, и он услышал царапанье и скрежет, напоминавшие крысиную возню.

Эдмунд судорожно проглотил подступивший к горлу комок Неужели это дурная шутка, неужели его опять разыгрывают? Люди частенько издева­лись над Эдмундом и называли его дегенератом.,

Если это розыгрыш, он с ними сквитается. Но если кто-то попал в беду, Эдмунд обязан прийти на помощь.

— Вы здесь? — спросил он, прикладывая ухо к опечатанному ящику. — Сейчас я вас выпущу.

Эдмунд решительно стиснул побледневшие губы, набираясь храбрости, и дернул ручку каме­ры «4Е».

Дверца распахнулась. В ящике металось что-то непонятное и ужасное, рвущееся наружу.

Эдмунд вскрикнул и попытался захлопнуть дверцу. Его взгляду предстал темный зев камеры, в котором бился загадочный скрученный клубок, царапая стены и оставляя вмятины на нержавею­щей стали. Выдвижной ящик раскачивался и гро­хотал.

Из камеры высунулся мясистый придаток, сги­баясь немыслимым для суставчатой конечности образом, более всего похожий на... обрубок щу­пальца!

Эдмунд вновь взвыл и подпер дверцу спиной, отчаянно извиваясь всем телом, чтобы щупальце не смогло к нему прикоснуться. Под его тяжестью ящик начал закрываться. Чудовище вытянуло еще несколько отростков, находившихся там, где когда-то были руки и ноги, и принялось цепляться ими за скользкую металлическую дверцу, стара­ясь удержаться на месте и выбраться наружу.

С внутреннего потолка камеры капала тягучая слизь, похожая на слюну.

Эдмунд налег сильнее, и дверца почти захлоп­нулась, придавив два щупальца и многосуставча­тый палец твари. Другие ее конечности, слишком многочисленные, чтобы назвать их руками и нога­ми, извиваясь и раскачиваясь, поползли внутрь.

При этом чудовище молчало, не издавая ни слов, ни болезненных криков, только продолжало неистово скрежетать и колотить по металлу.

Эдмунд напряг все свои силы и раздавил щу­пальце. Чудовище дернулось и втянуло конечнос­ти, прячась в холодильной камере.

Эдмунд, постанывая, привалился к дверце и нажимал до тех пор, пока не раздался щелчок задвижки. Потом он вздохнул, испытывая громад­ное облегчение и трясясь всем телом, повернул ручку, накрепко запер замок и застыл на месте, с ужасом взирая на умолкший холодильник.

Он получил короткую передышку, но уже мгновение спустя запертое в камере создание вновь начало яростно стучать.

— Эй вы там! Потише! — испуганно восклик­нул Эдмунд.

Потом он сделал то, что казалось ему лучшим выходом из положения — бросился к щитку уп­равления и настроил регулятор на самую низкую температуру, до предела замораживая камеры в надежде, что глубокий холод справится с чудови­щем и утихомирит его. Систему только что запра­вили под завязку, и морозильный агрегат должен был мгновенно справиться со своей задачей — со­хранять улики, исключая любую возможность дальнейшего гниения и распада мертвой плоти.

Вероятно, уже сейчас в этом металлическом ящике размером с гроб циркулирует ледяной воз­дух, достаточно холодный, чтобы заморозить кошмарную тварь, каким-то образом занявшую место человеческого трупа.

В следующую секунду из камеры вновь послы­шались неистовые удары — должно быть, чудови­ще охватила предсмертная агония. Эдмунду хоте­лось бежать прочь, но он не решался оставить свой пост. Он не знал, что делать дальше, не знал иного способа справиться с возникшим затрудне­нием... Холод. Холод заморозит чудовище.

Удары и скрип раздавались все реже, и нако­нец Эдмунд сумел собраться с силами, торопливо подбежал к телефону, нажал клавишу и вызвал службу безопасности.

Через несколько минут появились два охран­ника, заранее настроенные скептически и на­смешливо — ночная смена морга беспокоила их ложными вызовами намного чаще, чем любой другой пост в клинике, — а запертое в ящике чу­довище к этому времени окончательно успокои­лось. Замерзло, надо полагать.

Охранники позубоскалили, решив, что Эдмунда подвело излишне живое воображение, но на сей раз он молча снес их издевки.

Когда пришедшие отпирали камеру «4Е», Эдмунд отодвинулся подальше и еще раз предупре­дил их об опасности, но охранники тем не менее открыли ящик.

Стоило им бросить взгляд на хранящиеся там бренные останки, и смех застыл у них на губах.

Росс-аилендскии мост

Портленд, штат Орегон

Четверг, 7:18

Мост вытягивался над рекой и исчезал в утрен­нем тумане. Его сводчатые кружевные фермы ухо­дили в серую мглу, словно бесконечный туннель.

Для Джереми Дормана это был лишь путь через Уилламет-ривер, отрезок долгой дороги, уводящей прочь из города в лес — туда, где он рассчитывал отыскать Патрицию и Джоди Кеннесси.

Пошатываясь, Джереми сделал шаг, потом еще один. Он не чувствовал своих ступней, которые представлялись ему чем-то вроде мясистых нарос­тов на концах его ног; они и сами по себе казались резиновыми, как будто тело Дормана видоизмени­лось, отрастив на самых неожиданных местах до­полнительные конечности.

Добравшись до верхней точки арки моста, он почувствовал себя так, словно его подвесили в воздухе, хотя темная пелена тумана не давала раз­глядеть реку, катившую свои воды далеко внизу. Огни города, небоскребов и уличных фонарей ка­зались отсюда призрачными искорками света.

Дорман продолжал плестись вперед, сосредо­точив свое внимание на точке, где мост уходил в туман. Его цель была проста — перебраться по мосту на другой берег. Шаг за шагом. А как только Дорман выполнит эту задачу, он поставит себе другую, потом еще одну — и так далее, пока не выберется из Портленда.

Ему казалось, что поросшие лесом прибреж­ные горы и драгоценный пес находятся на неопи­суемо далеком расстоянии отсюда.

Утренний воздух был влажный и холодный, но Дорман его не чувствовал, не замечал даже своей промокшей насквозь липкой одежды. Он весь по­крылся гусиной кожей, но это не имело ни малей­шего отношения к температуре и было лишь еще одним проявлением свирепой болезни, охватив­шей организм Дормана до последней клетки. Как ученый он должен был отнестись к своему нынеш­нему состоянию с интересом, но как жертва неду­га считал его ужасающим.

Дорман с усилием сглотнул. Ему казалось, что горло забито липкой слизью, сочившейся изо всех пор. Когда Дорман стискивал зубы, они свободно шатались в деснах. Поле зрения окружало черное кольцо слепоты.

Дорман двигался вперед. У него не было иного выбора.

По настилу моста прогрохотал тяжелый пикап. В ушах Дормана зазвенело эхо ревущего двигате­ля и скрипа шин. Он смотрел вслед красным габа­ритным огням, исчезавшим во мгле.

Внезапно желудок Дормана сжался в комок, а позвоночник изогнулся, словно рассерженная змея. Он испугался, что его организм вот-вот раз­валится на части, превратившись в лужицу рас­павшейся плоти и судорожно подрагивающих мышц, в желатинообразную массу, которая мед­ленно потечет по решетчатой пешеходной дорож­ке моста.

Дорман издал яростный нечеловеческий вопль, расколовший утреннее безмолвие.

Вытянув слизистую, словно покрытую воском руку, он уцепился за поручень, пытаясь удержать равновесие и заставить тело прекратить биться в конвульсиях. Он опять потерял власть над собой.

Ему становилось все труднее справляться с собственным организмом. Биологические систе­мы отказывались подчиняться разуму и начинали жить собственной жизнью. Дорман ухватился за поручень обеими руками и стискивал его до тех пор, пока ему не показалось, что металл вот-вот согнется.

Должно быть, сейчас он был похож на само­убийцу, который перегнулся через ограждение моста, вглядываясь в туманную дымку и шелестя­щую внизу воду, но Дорман и не думал сводить счеты с жизнью. Все, что он делал, было подчине­но одной цели — сохранить себя любой ценой.

Дорман не мог обратиться в клинику — на свете не существовало врачей, способных исце­лить его недуг. И если бы ему пришлось называть себя, он мог бы привлечь к своей персоне нежела­тельное внимание. Он не смел рисковать. Он дол­жен был собраться с силами и терпеть.

В конце концов спазм прошел, и Дорман, чув­ствуя слабость и дрожь, вновь отправился в путь. На сей раз ему удалось совладать с телом, сохра­нить над ним власть. Теперь Дорману предстояло сосредоточиться и освежить в памяти свою цель.

Он должен найти эту проклятую собаку.

Дорман сунул пальцы в нагрудный кармашек рваной куртки и достал оттуда мятую закопчен­ную фотографию, вынутую из разбитой рамки, что лежала в столе Дэвида Кеннесси. Со снимка ему улыбались юное прекрасное лицо Патриции с тонкими чертами, обрамленное светлыми рыже­ватыми волосами, и худощавый растрепанный Джоди, всем своим видом показывая, как они счастливы, — это были добрые времена, когда Джоди еще не болел лейкемией, а у Дэвида не было безрассудного, отчаянного стимула к про­должению исследований.

Дорман сузил глаза, накрепко впечатывая изо­бражение в собственную память.

Он был близким другом Кеннесси, он заменял Джоди дядю и был, по сути дела, членом семьи, куда более родным, нежели капризный и грубый Дарин. Хорошо зная Патридию, Дорман имел вполне отчетливое представление о том, где она могла скрываться. Вероятно, Патриция считает,

что она в безопасности, ведь Дарин так любил хранить свои тайны.

Внутренний карман куртки Дормана, словно свинцовый кистень, оттягивал тяжелый револь­вер, взятый у погибшего охранника.

Добравшись в конце концов до противополож­ного конца Россайлендского моста, Дорман свер­нул на запад. Где-то вдали маячили покрытые ту­маном лесистые прибрежные горы.

Дорман рассчитывал найти Кеннесси и увести с собой пса, не попавшись на глаза Патриции и Джоди. Ему претила сама мысль об убийстве — черт возьми, парень и так уже стоял одной ногой в могиле, лейкемия превратила его в настоящий скелет, — но если придется, Дорман застрелит их, и собаку тоже. Сейчас, когда речь шла о жизни и смерти, его отношение к семейству Кеннесси не имело никакого значения.

Его руки и без того были по локоть в крови.

Он еще раз проклял Дэвида и его наивность. Дарин оказался умнее и смылся, забравшись в пе­щеру и завалив вход камнями. Дэвид же, вспыль­чивый и неосторожный, охваченный стремлением помочь Джоди, в своей слепоте никак не желал понять, кто и зачем финансирует его работу. Не­ужели он действительно думал, что в лаборато­рию «ДайМар» вкладывают миллионы только для того, чтобы Дэвид Кеннесси мог пораскинуть моз­гами и отыскать морально оправданный способ применения своего открытия?

Дэвид забрел на минное поле политики, дав ход всем тем событиям, которые привели к столь ужасающим результатам, в том числе поставив Джереми Дормана перед необходимостью сделать первый шаг для собственного спасения.

Шаг, который закончился неудачей. Хотя про­тотип и сохранил на первых порах его жизнь, тело Дормана постепенно превращалось в биологичес­кий кисель, и теперь он ничего не мог с этим поделать.

Во всяком случае, до тех пор, пока не отыщет собаку.

Побережье штата Орегон.

Четверг, 12:25

Малдер подкатил к колонке маленькой обшар­панной бензозаправки и, выйдя из машины, бро­сил взгляд в сторону стеклянной будочки с эмбле­мой «Континентал-ойл». В глубине души он рас­считывал увидеть старичков, сидящих в креслах-качалках на крылечке, или хотя бы служащего, который выскочит из конторы с выражением фальшивой сердечности на лице.

Скалли тоже выбралась из салона, чтобы раз­мяться. Они с Малдером несколько часов кряду мчались по шоссе номер 101, разглядывая суро­вый ландшафт побережья, проносясь мимо кро­хотных деревушек и одиноких домов, прятавших­ся в складках лесистых холмов.

Где-то неподалеку обитала группа «вольных дикарей», к которым ушел брат Дэвида Кеннесси, и где-то в этих же местах черный Лабрадор попал под машину. По мнению Малдера, это не было случайным совпадением. Он намеревался отыс­кать Дарина и получить от него исчерпывающую информацию о работах, проводившихся в «Дай-Мар». Если Дарин знал о взрыве в лаборатории, он мог также знать о том, где скрывается Пат­риция.

Однако сведения об «отшельниках» были неяс­ны и расплывчаты. Сам принцип, который их объ­единял, заставлял общину держать свое местона­хождение в секрете, отказываясь от услуг теле­фонной и электрической компаний. Вероятно, найти лагерь будет ничуть не проще, чем отыскать Патрицию и Джоди.

Малдер отвинтил пробку бензобака и снял с колонки заправочный пистолет. В тот же миг дверь конторы распахнулась, едва не слетев с пе­тель, и оттуда выскочил приземистый седовласый мужчина с брюшком. По-видимому, он не имел никакого понятия об «обслуживании с улыбкой».

— Эй, убери свои лапы от пистолета! — рявк­нул он, наливаясь гневом. — Тут тебе не самооб­служивание!

Малдер посмотрел на патрубок, который дер­жал в руках, потом перевел взгляд на транспарант, предлагавший посетителям самим заправлять свои машины. Толстяк подскочил к нему и вырвал из его пальцев шланг, словно это была опасная игрушка, попавшая в руки ребенку. Он сунул сопло в бак и нажал рукоятку, после чего гордели­во отступил в сторону, как будто эту деликатную операцию можно было доверить только опытному профессионалу.

— В чем дело, мистер? — осведомилась Скалли.

Толстяк бросил на нее сердитый взгляд, потом посмотрел на Малдера так, словно клиенты пред­ставлялись ему непроходимыми тупицами. Глянув на номерной знак машины, взятой ими напрокат, он качнул головой и пробурчал:

— Тут вам не Калифорния, а Орегон. Мы не позволяем дилетантам накачивать себе бензин.

Малдер и Скалли переглянулись поверх крыши автомобиля, и Малдер полез во внутрен­ний карман пальто.

— Вообще говоря, мы не калифорнийцы. Мы федеральные служащие, работаем в ФБР, и смею вас заверить, заливка горючего в бак — не самая трудная из тех наук, которые нам преподавали в Квантико. — Он взмахнул удостоверением, ука­зал в сторону Скалли и добавил: — Между про­чим, моя напарница не уступает мне в умении заправлять машину.

Толстяк скептически воззрился на Малдера. Его рваная фланелевая рубаха была покрыта мас­ляными пятнами, а щеки выбриты полосами, при­давая ему неряшливый неопрятный вид. Судя по всему, этот человек за всю жизнь ни разу не оск­вернил свои пальцы завязыванием галстуков.

Скалли показала ему фотографию Патриции и Джоди Кеннесси.

— Мы ищем этих людей, — сказала она. — Женщину лет тридцати пяти и ее двенадцатилет­него сына.

— Впервые вижу, — отозвался толстяк и впе­рил взгляд в заправочный пистолет. На счетчике колонки, сменяя друг друга, щелкали цифры.

— У них есть собака, — добавил Малдер. — Черный Лабрадор.

— Впервые вижу, — повторил толстяк.

— Вы даже не посмотрели на снимок, — ска­зала Скалли, вытягивая руку с фотографией над крышей автомобиля и поднося ее поближе к гла­зам заправщика.

Тот тщательно изучил снимок и вновь отвер­нулся.

— Впервые вижу. У меня есть более важные занятия, чем разглядывать всякого проезжаю­щего.

Малдер приподнял брови. По его мнению, этот человек принадлежал к тому типу людей, которые очень внимательно рассматривают любого клиен­та и любого незнакомца, попавшегося им на глаза. Малдер ничуть не сомневался, что еще до захода солнца воя-округа в радиусе десяти миль будет знать о федеральных агентах, рыщущих по про­сторам орегонского побережья.

— Не доводилось ли вам слышать о поселении «вольных дикарей» в этом районе? — спросил он. — У нас есть основания полагать, что люди, которых мы разыскиваем, могут укрываться там у своих родственников.

На лице толстяка появилась удивленная мина:

— Да, есть такие. Эти придурки прячутся в горах, в самой чащобе, и ни один человек, у кото­рого найдется хоть капля здравого смысла, нипо­чем не решится приблизиться к их лагерям.

Скалли протянула ему свою визитную кар­точку.

— Если вы что-нибудь узнаете, позвоните нам, пожалуйста, — попросила она. — Мы не собира­емся арестовывать этих двоих. Они не совершили ничего противозаконного. Им нужна помощь.

— Буду рад выполнить свой гражданский долг, — отозвался толстяк и, догнав показания счетчика до круглой суммы, в приступе внезапной щедрости слил в бак остатки горючего в шланге еще на несколько центов.