Коминтерн и гражданская война

В то самое время, когда Бела Кун со своими товарищами пытался учредить в Европе еще одну республику Советов, Ленин принял меры по созданию международной организации для распространения революции во всем мире. Коммунистический Интернационал, называемый также Коминтерн, или III Интернационал, был основан в Москве в марте 1919 года и сразу же заявил о себе как о наследнике II Интернационала, созданного в 1889 году. Однако съезд, созванный для формирования Коминтерна, свидетельствовал скорее о срочной необходимости создания такой организации и о стремлении участников разобраться в стихийных колебаниях, сотрясавших Европу, чем о реальной способности к объединению. Подлинное создание Коминтерна следует датировать скорее его Вторым съездом (точнее конгрессом — так впредь стали называть съезды Коминтерна), созванным летом 1920 года. Было утверждено Двадцать одно условие приема в Коминтерн, и тем самым создан предельно централизованный «штаб мировой революции», где преобладающий вес и значение получила партия большевиков, что было обусловлено ее престижем, опытом и государственной мощью (особенно с финансовой, военной и дипломатической точек зрения).

Коминтерн изначально задумывался Лениным как одно из подрывных средств революции на международной арене (наряду с Красной Армией, дипломатией, шпионажем и т.д.), и политическая доктрина этой организации оказалась, таким образом, калькой доктрины большевиков, главным по-

264 Мировая революция, гражданская войнэ и террор

ложением которой было следующее: «Настало время заменить оружие критики на критику оружием». Манифест, принятый на II конгрессе, торжественно декларировал: «Коммунистический Интернационал — это интернациональная партия вооруженного восстания и пролетарской диктатуры». Третье из Двадцати одного условия приема в Коминтерн соответственно гласило: «Почти во всех странах Европы и Америки классовая борьба переходит в период гражданской войны. В этих условиях коммунисты не могут более ограничиваться буржуазными легальными методами борьбы. Они должны повсеместно создавать параллельно с легальными подпольные организации, способные в решительный момент выполнить свой революционный долг». Под расплывчатым выражением «решительный момент» подразумевалось революционное восстание, а «революционный долг» означал непременное вступление в гражданскую войну. И это была политика, которую следовало проводить не только странам с диктаторскими режимами, но и демократическим странам, конституционным монархиям и республикам.

Двенадцатое условие уточняло организационные требования, отвечавшие задачам подготовки революционной гражданской войны: «На сегодняшний день, когда идет ожесточенная гражданская война, коммунистическая партия сможет выполнить свою роль, лишь будучи организована наиболее централизованным способом, при условии, что в ней будет принята железная, граничащая с военной, дисциплина и ее центральный орган получит широкие полномочия и будет наделен неоспоримой властью при единодушном доверии членов партии». Тринадцатое условие предусматривало ситуацию, при которой члены вступившей в Коминтерн партии оказывались не «единодушны»: «Коммунистические партии <...> должны периодически осуществлять чистки внутри своих организаций, с тем чтобы избавить их от корыстных и мелкобуржуазных элементов».

Во время Третьего конгресса, который собрал в Москве в июне 1921 года многочисленные уже сформированные коммунистические партии, директивы были сформулированы еще более четко. В «Тезисах о тактике» указывалось: «Коммунистическая партия должна словом и делом прививать самым широким слоям пролетариата идею, что любой экономический или политический конфликт может при благоприятном стечении обстоятельств перерасти в гражданскую войну, во время которой задачей именно пролетариата станет захват политической власти». Также и «Тезисы о структуре, методах и деятельности коммунистических партий» подробно разъясняли вопросы об «открытом революционном восстании» и о «боевых организациях», которые каждая коммунистическая партия должна была нелегально подготовить. Тезисы уточняли, что подобная подготовительная работа необходима именно потому, что «в такой момент не может еще идти речи о формировании регулярной армии».

От теории до практики — один шаг, который и был сделан в марте 1921 года в Германии, где Коминтерн планировал развернуть широкую революционную деятельность под руководством... Бела Куна, избранного к тому времени членом президиума Исполнительного комитета Коминтерна. «Мартовское наступление» в Саксонии, предпринятое в тот момент, когда большевики подавили Кронштадтское восстание, потерпело поражение, несмотря на применение весьма действенных средств (в частности, был взорван скорый поезд «Галле — Лейпциг»). Этот провал привел к первой «чистке» в рядах Коминтерна. Пауль Леви, один из основателей КПГ (Коммунистической партии Герма-

Коминтерн в действии 265

нии) и ее руководитель, за критику подобного рода авантюристических методов («путчизма») был исключен из партии. Находясь уже под полным влиянием большевистской модели, коммунистические партии, которые «институционально» считались всего лишь национальными секциями III Интернационала, все более попадали в такую политическую и организационную зависимость от Коминтерна, при которой оставался один шаг до прямого подчинения: именно в этой организации властно разрешались все конфликты между ними и определялась в конечном счете политическая линия каждой из партий. Это стремление к постоянному провоцированию вооруженных восстаний, которое в большой степени инициировалось Григорием Зиновьевым, критиковал сам Ленин, который, хотя и признавал, по сути, правоту Пауля Леви, все же передал руководство КПГ его противникам. Власть аппарата Коминтерна от этого только усилилась.

В январе 1923 года французские и бельгийские войска заняли Рур с целью заставить Германию выплатить репарации, предусмотренные Версальским договором. Одним из ощутимых последствий этой оккупации стало сближение националистов и коммунистов, сплотившихся против «французского империализма». Оккупация вызвала также пассивное сопротивление населения, поддержанное правительством. Экономическая ситуация, и до этого нестабильная, коренным образом ухудшилась; деньги катастрофически обесценивались, и в августе доллар стоил 13 миллионов марок! Забастовки, демонстрации, беспорядки сменяли друг друга, В этой революционной атмосфере 13 августа правительство Вильгельма Куно пало*.

В Москве руководители Коминтерна решили, что возможен новый Октябрь. Как только были преодолены разногласия по поводу того, кто возглавит эту революцию — Троцкий, Зиновьев или Сталин, — Коминтерн перешел к серьезной организации вооруженного восстания. В Германию были посланы эмиссары (Огюст Гуральски, Матьяш Ракоши) в сопровождении лиц, компетентных в вопросах гражданской войны (в их числе был и генерал Александр Скоблевски, он же Горев). Было намечено опереться на новое правительство Саксонии, сформированное в начале марта. В него наряду с левыми социал-демократами вошло и несколько коммунистов. Именно здесь коммунисты надеялись при помощи государственного аппарата завладеть необходимым количеством оружия. Спешно отправленный в Саксонию Ракоши готовился взорвать железнодорожный мост, соединявший эту землю с Чехословакией, с целью спровоцировать вмешательство этой страны и тем увеличить смуту.

Акция должна была начаться в годовщину большевистского путча. Волнение охватило Москву, которая, будучи абсолютно уверена в победе, сосредоточила Красную Армию на западной границе, чтобы прийти на выручку восстанию. В середине октября коммунистические лидеры вошли в правительства Саксонии и соседней Тюрингии, чтобы укрепить пролетарское милицейское ополчение (несколько сотен человек), состоявшее на 25% из рабочих — социал-демократов и на 50 — из коммунистов. Но 13 октября при под-

* Правительство Вильгельма Куно представляло интересы тяжелой промышленности и финансовых магнатов Германии, то есть сторонников невыполнения Версальского договора, согласно которому Германия теряла восьмую часть своей территории и колонии и должна была выплатить репарации в размере 132 миллиардов золотых марок. (Прим. ред.)

266 Мировая революция, гражданская война и террор

держке рейхсвера правительство Густава Штреземана ввело в Саксонии, отныне оказавшейся под его прямым контролем, чрезвычайное положение. Несмотря на это Москва, призвала рабочих вооружаться, и возвратившийся из Москвы Генрих Брандлер решил объявить 21 октября всеобщую забастовку по случаю Конференции рабочих организаций в Хемнице. Этот маневр провалился — левые социал-демократы отказались следовать за коммунистами. Тогда те решили дать обратный ход, но из-за плохой связи информация не дошла до коммунистов Гамбурга, и утром 23 октября там вспыхнуло восстание: боевые группы коммунистов (от двухсот до трехсот человек) напали на полицейские участки. Однако повстанцы не смогли добиться своих целей. Полиция совместно с рейхсвером перешла в ответное наступление, и после боев, длившихся тридцать один час, восстание гамбургских коммунистов, оказавшихся в совершенной изоляции, было подавлено. Второй Октябрь, на который так надеялись в Москве, не наступил. Военный аппарат остался тем не менее, вплоть до 30-х годов, важной структурой КПГ, которую хорошо описал один из ее руководителей Ян Валтин (настоящее имя — Рихард Кребс⁵).

После Германии ареной очередной попытки переворота стала Эстонская Республика. Эта маленькая страна уже второй раз подвергалась нападению Советов. Захватившие власть 27 октября 1917 года большевики были изгнаны оттуда немецкими войсками через три с половиной месяца, и буквально накануне вступления немцев в Ревель (Таллинн) 24 февраля 1918 года была провозглашена независимость Эстонии. Немецкая оккупация длилась до ноября 1918 года, когда после свержения кайзера немецкие войска были вынуждены отступить. Коммунисты тотчас снова взяли инициативу в свои руки: 18 ноября в Петрограде было создано эстонское правительство (Временный революционный комитет) и две дивизии Красной Армии вступили в Эстонию. Цель этих действий была ясно обозначена в газете «Северная коммуна»: «Мы должны построить мост, соединяющий Россию Советов с пролетарскими Германией и Австрией. <...> Наша победа свяжет революционные силы Западной Европы с силами России. Она сделает неодолимой силу всемирной социальной революции»⁶. В январе 1919 года советские войска были остановлены в тридцати километрах от эстонской столицы контрнаступлением эстонцев. Второе наступление Красной Армии также провалилось, и 2 февраля 1920 года был заключен Тартуский мирный договор, по которому Эстония была признана независимой. В захваченных ими местностях большевики занимались резней: 14 января 1920 года, накануне своего отступления, они казнили двести пятьдесят человек в Тарту и больше тысячи — в районе Раквере. После освобождения Раквере 17 января были разрыты три могилы, в которых было обнаружено 86 трупов. Расстрелян-ных 26 декабря 1919 года в Дорпаде заложников подвергали пыткам, ломали ноги и руки, иногда выкалывали глаза. 14 января, перед самым бегством, большевики из двухсот пленных успели уничтожить лишь двадцать человек, среди которых был архиепископ Платон. Жертвы можно было опознать с трудом: убивали ударами топора и прикладов, у одного офицера погоны были гвоздями прибиты к телу!

* Г. Брандлер (1881 — 1967) в 1923 году занимал пост председателя Коммунистической партии Германии. (Прим. ред.)

Коминтерн в действии 267

Побежденная советская сторона не отказалась от своих планов захвата Эстонии. В апреле 1924 года во время секретных переговоров «эстонских товарищей» с Зиновьевым' в Москве, было решено, что Коммунистическая партия Эстонии начнет готовить вооруженное восстание. Коммунисты создавали боевые команды (к осени в них насчитывалось около тысячи человек), свои ячейки в армии, ведя работу по ее деморализации. Предусматривалось начать восстание, затем поддержать его забастовкой. Эстонская коммунистическая партия, которая насчитывала около трех тысяч членов и подвергалась суровым репрессиям, 1 декабря 1924 года попыталась захватить власть в Таллинне с целью провозгласить Советскую республику. Главная задача этой республики состояла бы в том, чтобы немедленно потребовать присоединения к Советской России и тем самым оправдать вступление в Эстонию Красной Армии. Попытка провалилась в тот же день. Во время путча офицеры, сдавшиеся повстанцам и объявившие о своем нейтралитете, были расстреляны — по причине той же самой занятой ими нейтральной позиции: путчисты считали врагами всех, кто не с ними⁷. Руководившему операцией Яну Анвельту удалось бежать в СССР. На протяжении многих лет он был чиновником Коминтерна, а затем исчез во время «чисток» 30-х годов⁸.

После Эстонии действие переносится в Болгарию. 1923 год в этой стране был отмечен сильными потрясениями. Александр Стамболийский, руководитель коалиции, созданной коммунистами и его собственной партией «Земледельческий союз», был убит в июне 1923 года и заменен в правительстве Александром Цанковым, получившим поддержку армии и полиции. В сентябре коммунисты начали восстание, которое продлилось неделю и было жестоко подавлено. Начиная с апреля 1924 года коммунисты сменили тактику, создали партизанские отряды и перешли к прямым террористическим актам, не останавливаясь перед убийствами. 8 февраля 1925 года в результате нападения на супрефектуру Годеча было убито четыре человека. 11 февраля в Софии был убит депутат Никола Милев (Гео Милев), редактор газеты «Словет» и председатель профсоюза болгарских журналистов. 24 марта манифест Болгарской коммунистической партии предупредил о неизбежном падении Цанкова, раскрывая тем самым связь между террористической деятельностью и политическими целями коммунистов. В начале апреля произошло покушение на царя Бориса; 15 апреля был убит один из его приближенных, военный комендант Софии генерал Коста Георгиев.

Один из самых значительных эпизодов этой эры политического насилия в Болгарии — чудовищный взрыв 17 апреля во время отпевания генерала Георгиева в Софийском кафедральном соборе. Купол собора рухнул, погибло 140 человек, среди которых четырнадцать генералов, шестнадцать старших офицеров, три депутата. Как считает Виктор Серж, за этим терактом стоял военный отдел коммунистической партии. Двое из его руководителей, Коста Янков и Иван Минков, предполагаемые организаторы взрыва, были убиты, оказав вооруженное сопротивление при аресте.

Взрыв позволил властям оправдать безжалостные репрессии: три тысячи коммунистов были арестованы, трое из них публично повешены. Некоторые члены коминтерновского аппарата уже тогда возлагали ответственность

* Зиновьев занимал пост председателя Исполкома Коминтерна. (Прим. ред.)

268 Мировая революция, гражданская война и террор

за этот взрыв на главу болгарских коммунистов Георгия Димитрова, руководившего партией из эмиграции в Вене. В декабре 1948 года, выступая перед делегатами V съезда Болгарской коммунистической партии, он признал, что ответственность за взрыв лежит на нем и на военной организации. По другим источникам, динамит в соборе был заложен по распоряжению Меера Трилиссера, главы иностранного отдела ОГПУ, будущего заместителя председателя ГПУ, чьи боевые заслуги были отмечены в 1927 году орденом Красного Знамени⁹. В ЗО-е годы Трилиссер стал одним из десяти секретарей Коминтерна, за деятельностью которого он осуществлял, по заданию НКВД, постоянный контроль.

После всех этих сокрушительных поражений в Европе Коминтерн по инициативе Сталина открыл для себя новое поле битвы — Китай, где он и сосредоточил свои усилия. Находившаяся в состоянии полной анархии, раздираемая внутренними междуусобицами и социальными конфликтами, но движимая колоссальным национальным порывом, огромная страна, казалось, созрела для «антиимпериалистической» революции. В соответствии с этой политической установкой китайские студенты, обучавшиеся в Москве в основанном в 1921 году Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ), осенью 1925 года были собраны в Университете имени Сунь Ятсена.

Окруженное ставленниками Коминтерна и советских спецслужб, руководство коммунистической партии Китая, во главе которой еще не стоял Мао Цзэдун, пошло в 1925—1926 годах на тесный союз с более могущественной силой — китайской националистической партией Гоминьдан, уже стоявшей у власти в Южном Китае (кантонское правительство, в котором будущий вождь Гоминьдана Чан Кайши ведал организацией армии). Тактика Коминтерна заключалась в том, чтобы внедриться в Гоминьдан и сделать из этой партии что-то вроде Троянского коня революции. Эмиссар Коминтерна Михаил Бородин стал советником при Гоминьдане. В 1925 году левое крыло Гоминьдана, которое полностью поддерживало политику сотрудничества с Советским Союзом, захватило руководство партией. Коммунисты усилили пропаганду, поощряя социальное брожение и стремясь увеличить свое влияние настолько, чтобы занять господствующее положение на II съезде Гоминьдана. Вскоре, однако, перед ними возникло серьезное препятствие — Чан Кайши, обеспокоенный непрерывным расширением влияния коммунистов. Он справедливо заподозрил коммунистов в том, что те хотят его отстранить. Принимая против этой угрозы превентивные меры, Чан Кайши ввел 12 марта 1926 года военное положение, разоружил воинские части, которыми командовали офицеры-коммунисты, арестовал сторонников коммунистов в Гоминьдане и даже советских военных советников (все они были освобождены спустя несколько дней), отстранил лидера левого крыла своей партии и заставил принять пакт в восьми пунктах, ограничивавший прерогативы и деятельность коммунистов внутри партии. Чан Кайши стал отныне неоспоримым главой гоминьдановской армии. Учитывая новую расстановку сил, Бородин его действия одобрил.

7 июля 1926 года Чан Кайши, который получал значительную материальную помощь из СССР, объявил о начале Северного похода и бросил го-миньдановские войска на завоевание севера Китая, находившегося все еще под властью «феодалов-милитаристов». 29 июля он ввел военное положение в Кантоне. Китайские сельскохозяйственные провинции Хунань и Хубэй бы-

Коминтерн в действии 269

ли охвачены своего рода аграрной революцией, которая самой своей динамикой вновь ставила под сомнение союз коммунистов и националистов. В Шанхае, крупнейшем к тому времени промышленном центре Китая, профсоюзы при приближении армии Гоминьдана объявили всеобщую забастовку. Коммунисты, среди которых был знаменитый в будущем Чжоу Эньлай, призвали к восстанию, рассчитывая на неминуемое вступление гоминьдановской армии в город. Этого не случилось, восстание 22—24 февраля 1927 года потерпело поражение, и забастовка была жестоко подавлена генералом Ли Баочжуном.

21 марта новая еще более массовая всеобщая забастовка и новое восстание смели местную власть. Дивизия гоминьдановской армии вошла в Шанхай, куда вскоре прибыл Чан Кайши, решивший держать ситуацию под контролем и «навести порядок». Ему легко удалось добиться своей цели, потому что Сталин, видевший только «антиимпериалистический» аспект политики Чан Кайши, в конце марта приказал коммунистам сложить оружие и придерживаться общего фронта с Гоминьданом. 12 апреля 1927 года Чан Кайши повторил в Кантоне свою шанхайскую операцию, в результате которой там тоже начались преследования и убийства коммунистов.

Сталину пришлось менять политику в самый неподходящий для него момент — в разгар борьбы с оппозицией и внутри партии, и в Коминтерне. В августе, чтобы не ударить в грязь лицом перед критикой оппозиции¹⁰, он послал двух «личных» эмиссаров, Виссариона Ломинадзе и Хайнца Ноймана, дабы те вновь запустили повстанческое движение, порвав союз с Гоминьданом. Так называемое «Восстание осеннего урожая», организованное сталинскими посланцами, провалилось, но, несмотря на эту неудачу, они продолжали упорствовать и спровоцировали восстание в Кантоне, «чтобы доставить своему вождю победный рапорт» (выражение Бориса Суварина*) в тот самый момент, когда собирался XV съезд ВКП(б), на котором было намечено исключить оппозиционеров из партии. Этот маневр показывает, сколь мало человеческая жизнь значила для большевиков, даже когда речь шла об их собственных сторонниках, — что для того времени было еще ново. Безрассудная Кантонская коммуна тому свидетельство, но в сущности кантонские события мало отличались от террористических актов в Болгарии несколькими годами ранее.

Итак, в течение сорока восьми часов несколько тысяч повстанцев нападали на войска, превышавшие их по численности в пять-шесть раз. Эта акция была плохо подготовлена и обречена на провал: во-первых, сказалась неблагоприятная политическая обстановка (рабочие Кантона придерживались осторожной выжидательной позиции), а во-вторых, вооружения было явно недостаточно. Вечером 10 декабря 1927 года гоминьдановские войска заняли позиции в местах, предусмотренных для сбора отрядов Красной Армии. Как и в Гамбурге, инициатива была на стороне повстанцев, но очень быстро это преимущество исчезло. Утром 12 декабря провозглашение «Советской Республики» совершенно не встретило отклика у населения, и уже после полудня гоминьдановские силы пошли в контрнаступление. На третий день красный флаг, развевавшийся над полицейским управлением, был сорван. В последовавших репрессиях погибли тысячи человек.

* Б. Суварин — французский журналист, сотрудник «Юманите», в конце 20-х годов порвал с компартией, написал первую разоблачительную биографию Сталина, до настоящего времени сохранившую свое значение. (Прим. ред.)

270 Мировая революция, граждзнская война и террор

Казалось бы, подобный опыт должен был послужить уроком для Коминтерна, но он был неспособен видеть и решать фундаментальные политические задачи. И снова, вопреки всему, применение насилия было оправдано Коминтерном; в книге Вооруженное восстание, опубликованной при поддержке Коминтерна в 1931 году на многих языках, можно прочесть следующие слова: «Мы недостаточно старались обезвредить контрреволюционеров. В течение всего того времени, что Кантон находился в руках повстанцев, было уничтожено лишь сто человек. Всех заключенных разрешено было убивать лишь после суда, произведенного над ними по всем правилам комиссией по борьбе против реакционеров. В разгар боя, в разгар восстания эта процедура слишком медленна»¹¹. Урок был усвоен.

После этого провала коммунисты покинули города и вновь стали объединяться в отдаленных сельских зонах. В 1931 году в провинциях Хунань и Цзянси были созданы «советские районы», находившиеся под защитой Красной Армии.

Итак, с самого начала среди китайских коммунистов преобладала идея о том, что революция — это прежде всего военное дело, именно поэтому исполнение политической функции было возложено на военный аппарат. В 1938 году Мао резюмировал свою концепцию в знаменитой формуле: «Винтовка рождает власть». Дальнейшее развитие событий показало, что именно этот тезис и был квинтэссенцией коммунистического представления о способах захвата и сохранения власти.

Коминтерн, несмотря на свои неудачи в Европе в начале 20-х годов и провал в Китае, вовсе не был обескуражен и продолжал идти по выбранному пути. Все коммунистические партии, в том числе и легально существовавшие в демократических республиках, сохранили в своих недрах тайный военный аппарат, который при случае мог заявить о себе публично. Модель была задана КПГ, которая под пристальным контролем советских военных руководителей создала в Германии весьма значительный аппарат такого рода. Ему была поручена ликвидация вражеских деятелей, особенно крайних правых и полицейских осведомителей, проникших в партию, а также создание военизированных групп (например, знаменитый «Рот-Фронт», насчитывавший тысячи членов). Верно и то, что в Веймарской республике политическое насилие стало в конце 20-х годов повсеместным явлением. Коммунисты боролись не только с крайними правыми и зарождавшимся нацизмом, они, не колеблясь, нападали и на митинги социал-демократов¹², которых называли «социал-предателями» и «социал-фашистами», и на полицию республики, которую считали реакционной, даже фашистской. Дальнейший ход истории, начиная с 1933 года, показал, что такое настоящий фашизм (в данном случае национал-социализм); благоразумнее было бы вступить в союз с социал-демократами и защищать «буржуазную» демократию, но такую демократию коммунисты отвергали в корне.

Во Франции, где политический климат был спокойнее, Французская коммунистическая партия (ФКП) тоже создавала свои вооруженные группы. Их организовывал Альбер Трен, один из секретарей партии, — звание капитана, полученное им во время войны, делало его относительно компетентным в этой области. Дебют этих групп состоялся 11 января 1924 года во время коммунистического митинга. Трен, против которого выступила группа анар-

Коминтерн в действии 271

хистов, призвал на помощь службу охраны порядка. Десяток человек, вооруженных револьверами, поднялись на трибуну и стали стрелять в недовольных в упор, при этом два человека были убиты и многие ранены. Никого из убийц не преследовали. Аналогичная схватка произошла спустя год с небольшим. В четверг 23 апреля 1925 года, за несколько недель до муниципальных выборов, служба охраны порядка ФКП столкнулась на улице Дамремон с группой выходивших с предвыборного собрания членов организации крайне правых «Патриотическая молодежь» {La jeunesse patriotique, или сокращенно JP). Некоторые члены службы охраны ФКП были вооружены и, не колеблясь, воспользовались своими револьверами. Три члена JP были убиты, один из раненых умер спустя два дня. Жан Тетенже, глава JP, был задержан, а у коммунистических активистов полиция провела серии обысков.

Несмотря на трудности, ФКП продолжала эту линию. В 1926 году партийное руководство поручило Жаку Дюкло, одному из своих только что выбранных депутатов, пользовавшемуся парламентской неприкосновенностью, организовать антифашистские группы сопротивления, формируя их из бывших участников войны 1914—1918 годов, и антифашистскую «Молодую гвардию», набранную из коммунистической молодежи. Эти военизированные группы, созданные по модели немецкого «Рот-Фронта» и носившие сходную униформу, промаршировали по улицам Парижа 11 ноября 1926 года. Дюкло параллельно занимался антимилитаристской пропагандой и издавал журнал «Le Combattant rouge» («Красный боец»), в котором публиковались статьи с описанием и анализом уличных боев и т.п., т.е. фактически преподавалось искусство вести гражданскую войну.

В начале 1934 года во Франции была переиздана книга Вооруженное восстание, впервые опубликованная в 1931 году советскими руководителями, скрывшими свои имена под псевдонимом Нейберг¹³, и представлявшая собой исследование опыта различных восстаний начиная с 1920 года. Лишь с момента поворота к политике Народного фронта летом-осенью 1934 года установка на восстания была отодвинута на второй план, что, однако, никак не означало какого-либо преуменьшения той фактически главной роли, которую играло насилие в коммунистической практике. Все способы оправдания насилия и проявлений классовой ненависти, все теоретические обоснования гражданской войны и террора вновь нашли свое применение в 1936 году в Испании, куда Коминтерн послал множество своих руководящих работников.

Вся работа по отбору, формированию и подготовке руководителей для будущего вооруженного восстания всегда проходила в тесном контакте с советскими секретными службами, точнее, с одной из них — Главным разведывательным управлением (ГРУ). Основанное под эгидой Троцкого как 4-й отдел Красной Армии, ГРУ никогда до конца не прекращало свою «воспитательную» работу с зарубежными коммунистами, даже если обстоятельства вынуждали сильно сократить ее масштаб. Даже в начале 70-х годов некоторые молодые руководящие работники Французской коммунистической партии еще тренировались в СССР в стрельбе, сборке и разборке обычного оружия, кустарном производстве оружия, передаче информации по радиосвязи, технике саботажа. Обучение проходило при спецназе — специальных советских войсках, предоставленных в распоряжение секретных служб. ГРУ также располагало военными специалистами, которых, в случае необходимости, оно всегда могло предоставить в распоряжение братских партий. Например,

272 Мировая революция, гражданская война и террор

Манфред Штерн, австриец, который был временно командирован в аппарат КПГ во время гамбургского восстания 1923 года, работал затем в Китае, Маньчжурии и стал наконец «генералом Клебером» интернациональных бригад в Испании.

Эти тайные военные организации коммунистов нередко формировались практически из бандитов, и некоторые группы превращались иногда в настоящие банды. Один из самых ярких примеров — Красная гвардия, или Красные эскадроны, Китайской коммунистической партии во второй половине 20-х годов. Красные эскадроны начали орудовать в Шанхае, считавшемся тогда фактическим центром деятельности партии, их возглавлял бывший гангстер Гу Шунцзян, состоявший до этого в тайной организации «Зеленая повязка» — одной из двух самых могущественных шанхайских мафий. Фанатичные бойцы Красных эскадронов боролись против националистов, в основном против «Синих рубашек» — организации, созданной по фашистской модели. Бои велись весьма сомнительными способами: террором отвечали на террор, засадой — на засаду, убийством — на убийство. Все это происходило при особенно активной поддержке консульства СССР в Шанхае, которое располагало как специалистами по военным вопросам (например, Горбатюк), так и реальными исполнителями грязных дел.

В 1928 году люди Гу Шунцзяна уничтожили семейную пару — коммунистов, работавших на полицию: во время сна супруги были изрешечены пулями. Чтобы заглушить шум от выстрелов, сообщники запустили на улице фейерверк. Вскоре подобные радикальные методы стали использоваться внутри самой партии для усмирения оппозиционеров. Иногда достаточно было простого доноса. Хэ Мынцянь примерно с двадцатью товарищами из «рабочей фракции», возмущенные тем, что ими пытались манипулировать делегат Коминтерна Павел Миф и руководители, подчинявшиеся Москве, собрались 17 января 1931 года в «Восточном отеле» в Шанхае. Не успели они начать дискуссию, как в зал ворвались с оружием в руках полицейские и агенты Дзяоча тончжи, Центрального бюро расследований Гоминьдана, и арестовали их. Националисты были якобы «анонимно» проинформированы о собрании.

После выхода из партии Гу Шунцзяна в апреле 1931 года, его возвращения в лоно «Зеленой повязки» и подчинения Гоминьдану, специальный комитет из пяти коммунистических руководителей продолжил его дело в Шанхае. Он состоял из Кан Шэна, Гуан Хоаня, Пан Ханьяня, Чен Юна и Же Цзинши. В 1934 году, когда городской аппарат КПК рухнул окончательно, два последних руководителя коммунистических вооруженных групп в городе, Динь Мокунь и Ли Шицзун, попали в руки Гоминьдана. Они тоже «подчинились», затем перешли на службу к японцам. Судьба их оказалась трагичной: первого как изменника расстреляли националисты в 1947 году, второго отравил японский офицер, под началом которого он работал. Что касается Кан Шэна, то он стал в 1949 году (и оставался до своей смерти в 1975 году) главой тайной маоистской полиции и был, таким образом, одним из главных палачей китайского народа при коммунистической власти¹⁴.

Члены аппарата той или иной коммунистической партии использовались и в операциях советских специальных служб, как это было, судя по всему, при похищении Кутепова. В 1924 году в Париже великий князь Николай Николаевич вызвал Александра Кутепова и предложил ему возглавить Российский общевойсковой союз (РОВС). В 1928 году ОГПУ решило нанести РОВС мощ-

Коминтерн в действии 273

ный удар. 26 января генерал исчез. Разнеслось множество слухов, некоторые — с подачи заинтересованной в этом советской стороны. Инициаторы похищения стали известны благодаря двум независимым расследованиям: старого русского социалиста Владимира Бурцева, знаменитого еще с той поры, когда он разоблачил Евно Азефа, агента охранки, проникшего в руководящие ряды боевой организации социалистов-революционеров, и расследованию Жана Дела-жа, журналиста из «L' Echo de Paris». Делаж установил, что генерал Кутепов был, видимо, перевезен на советский корабль Спартак, отплывший из Гавра 19 февраля. Никто больше не видел генерала живым. 22 сентября 1965 года советский генерал Шиманов в газете «Красная звезда» раскрыл имя ответственного за операцию. Это был «Сергей Пузицкий, <...> который не только участвовал в захвате бандита Савинкова, <...> но еще и мастерски провел операцию по аресту Кутепова и многих других лидеров белогвардейцев»¹⁵. Сегодня у нас есть новые сведения, проливающие свет на похищение генерала Кутепова. В его эмигрантскую организацию проникло ОГПУ: начиная с 1929 года бывший министр правительства адмирала Колчака Сергей Николаевич Третьяков тайно перешел в советский лагерь, поставлял информацию под кодом УЖ/1 и под кодовым именем «Иванов». Благодаря подробной информации, которой он обеспечивал своего связного «Ветчинкина», Москва знала все или почти все о перемещениях белого генерала. Ударная группа задержала его машину прямо на улице под видом полицейской проверки, после чего псевдорегулировщик Онель, владелец гаража в Леваллуа-Перре, попросил Кутепова следовать за ним. В операции участвовал также его брат Морис Онель, находящийся в контакте с советскими службами (в 1936 году он был выбран депутатом от коммунистов). Кутепов отказался подчиниться и был, видимо, убит ударом кинжала. Его труп, по всей вероятности, был зарыт в подвале гаража Онеля (16).Заместителем генерала Миллера, преемника Кутепова, был генерал Николай Скоблин, давно завербованный советской разведкой. Вместе со своей женой, певицей Надеждой Плевицкой, Скоблин организовал в Париже похищение генерала Миллера. Миллер исчез 22 сентября 1937 года, а 23 сентября из Гавра отплыл советский корабль Мария Ульянова. Генерал Миллер действительно был на этом корабле, но французское правительство отказалось задержать отплытие судна. Генерал Скоблин предпочёл скрыться, так как подозрения на его счет у руководства РОВС становились всё отчётливее. В Москве после долгих допросов генерал Миллер был расстрелян¹⁷.

Диктатура, уголовные преследования оппозиционеров и репрессии внутри Коминтерна

Коминтерн не только поддерживал по воле Москвы вооруженные группы в каждой коммунистической партии и готовил восстания и гражданские войны против властей в разных странах, но и применял полицейские и террористические методы внутри своей собственной организации. Основы диктаторского режима внутри партии большевиков были заложены на X съезде, проходившем 8—16 марта 1921 года, — в те самые дни, когда власти боролись с кронштадтскими мятежниками. Во время подготовки съезда было предложено и обсуждено не менее восьми различных платформ. Эти прения оказались последними проблесками демократии, которая так и не смогла утвердиться в России: лишь внутри партии сохранялось еще некое подобие

274 Мировая революция, гражданская война и террор

свободной дискуссии. Но ненадолго. На второй день работы съезда Ленин заявил: «Не надо теперь оппозиции, товарищи, не то время! Либо — тут, либо — там [в Кронштадте], с винтовкой, а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте. И я думаю, что партийному съезду придется этот вывод сделать, придется сделать тот вывод, что для оппозиции теперь конец, крышка, теперь довольно нам оппозиций!»¹⁸. Он особенно метил в тех, кто, не составляя группы в буквальном смысле и не имея печатного органа, объединялись на так называемых платформах рабочей оппозиции (Александр Шляпников, Александра Коллонтай, Лутовинов) и демократического централизма (Тимофей Сапронов, Гавриил Мясников).

16 марта, в последний день работы съезда, Ленин представил две резолюции: первую, касавшуюся «единства партии», и вторую, затрагивавшую «синдикалистский и анархистский уклон в нашей партии» и обличавшую рабочую оппозицию. Первая из них требовала под угрозой немедленного исключения из партии немедленного роспуска всех групп, сформированных на основе особых платформ. Эта резолюция не подлежала оглашению вплоть до октября 1923 года, давала Центральному комитету полномочия в применении этой санкции. Для ГПУ обнаружилось, таким образом, новое поле деятельности: каждая оппозиционная группа внутри коммунистической партии становилась отныне объектом надзора, и в случае необходимости к ней могла быть применена санкция исключения, что для людей, считавших себя истинными борцами партии, равнялось политической смерти.

Обе резолюции, запрещавшие, вопреки уставу партии, свободную дискуссию, были тем не менее приняты. Что касается первой, Радек дал ей оправдание, оказавшееся провидческим: «Голосуя за эту резолюцию, я чувствовал, что она может обратиться и против нас, и, несмотря на это, я стою за резолюцию. <...> Пусть в момент опасности Центральный комитет примет, если посчитает нужным, самые строгие меры по отношению к лучшим товарищам. <...> Пусть даже это будет ошибка Центрального комитета! Ошибка менее опасна, чем та нерешительность, которую мы наблюдаем в данный момент». Выбор, который был сделан большевиками под влиянием обстоятельств, но соответствовал их глубинным устремлениям, определил будущее советской партии и, соответственно, Коминтерна.

X съезд приступил также к реорганизации Контрольной комиссии, роль которой состояла в заботе об «укреплении единства и власти в партии». С этого момента на каждого члена партии было заведено «личное дело», которое в будущем могло послужить главным материалом для обвинения: отношение к органам ГПУ, участие в оппозиционных группировках и т.д. Сразу по окончании съезда сторонники рабочей оппозиции подверглись притеснениям и преследованиям. Позднее Александр Шляпников объяснил, что «борьба продолжалась не на идеологической площадке, но путем сокращения с должностей, систематических переводов из одного района в другой и даже исключения из партии».

В августе началась проверка, которая длилась несколько месяцев. Примерно четверть всех коммунистических активистов были исключены из партии. «Чистки» стали с тех пор составной частью партийной жизни. Айно Куусинен оставил свидетельство об этом циклическом методе: «Собрание, на котором производились чистки, проходило следующим образом: обвиняемый назывался по имени, и его приглашали подняться на трибуну; члены Комис-

Коминтерн в действии 275

сии по чистке и остальные присутствующие задавали вопросы, Некоторым легко удавалось оправдаться, другим приходилось долго терпеть это суровое испытание. Если у кого-то были личные враги, они могли повлиять на дело решающим образом. Тем не менее решение об изгнании из партии могла вынести лишь Контрольная комиссия. Если обвиняемого не признавали виновным в совершении поступка, влекшего за собой исключение из партии, процедура прерывалась без голосования. В противном случае никто не выступал в защиту обвиняемого. Председательствующий просто задавал вопрос: кто против? — и, так как никто не решался выступить против, решение принималось «единогласно»¹⁹.

Последствия решений X съезда дали о себе знать очень быстро: в феврале 1922 года Гавриил Мясников был исключен из партии на год за отстаивание, вопреки мнению Ленина, необходимости свободы печати. Рабочая оппозиция, которая не могла добиться, чтобы ее услышали, обратилась, естественно, к Коминтерну («Заявление двадцати двух»). Тогда Сталин, Дзержинский и Зиновьев потребовали исключения Шляпникова, Коллонтай и Медведева, в чем XI съезд им отказал. Находясь под все большим влиянием советской власти, Коминтерн был вынужден ввести вскоре тот же внутренний режим, что был у партии большевиков. Логичное и, в общем и целом, ничуть не удивительное последствие.

В 1923 году Дзержинский потребовал от Политбюро официального решения, согласно которому члены партии должны были доносить в ГПУ на любую оппозиционную деятельность. Предложение Дзержинского стало причиной нового кризиса внутри партии большевиков: 8 октября Троцкий направил письмо в Центральный комитет, за которым 15 октября последовало «Заявление сорока шести». Вокруг «нового курса», предложенного Троцким, завязалась дискуссия, которую подхватили и все секции Коминтерна²⁰.

Одновременно с конца 1923 года жизнь этих секций начала проходить под лозунгом «большевизации»; все они должны были реорганизовать свои структуры, опираясь на ячейки предприятий, и в то же время подтвердить свою верность московскому центру. Эта преобразования не встретили особой поддержки, что вызвало (в то самое время, когда велись дискуссии об эволюции власти в Советской России) значительное усиление роли и власти missi dominici* Интернационала.

Во Франции один из лидеров ФКП Борис Суварин выступил против новой линии и разоблачил низкие методы, которые тройка Каменев—Зиновьев-Сталин использовала в отношении своего противника Льва Троцкого. 12 июня 1924 года по случаю XIII съезда ВКП(б) Борис Суварин был вызван для объяснения. Заседание перешло в обвинение и принуждение к обязательной самокритике. Комиссия, специально созванная, чтобы заняться «случаем Су-варина», постановила временно исключить его из партии. Реакция руководителей ФКП прекрасно свидетельствует о том, что требовалось отныне от членов мировой партии: «В нашей партии (ФКП), которую революционная борьба до конца не избавила от старой социал-демократической основы, влияние личностей играет еще слишком большую роль. <...> Именно в той мере, в какой будут окончательно изжиты все мелкобуржуазные проявления индивидуалистического я, сформируется безымянная железная когорта фран-

* Посланник владетельной особы или государства (лат.).

276 Мировая революция, гражданская война и террор

цузских большевиков. <...> Если Французская коммунистическая партия хочет быть достойной Коммунистического Интернационала, к которому принадлежит, если Французская коммунистическая партия хочет следовать по славным следам Российской ВКП, она должна, не колеблясь, сломить всех тех в ее рядах, кто не захочет подчиниться ее закону!» («Юманите», 19 июля 1924 года). Анонимный автор не знал, что сумел сформулировать закон, который в течение десятилетий будет управлять жизнью ФКП. Профсоюзный деятель Пьер Монат охарактеризовал этот закон одним словом: «оказармивание» компартии.

Во время того же V конгресса Коминтерна летом 1924 года Зиновьев угрожал «переломать кости» оппозиционерам, демонстрируя таким образом политические нравы, господствовавшие в коммунистическом движении. Но эта угроза обернулась против него же. Ему самому Сталин «переломал кости», отстранив его в 1925 году от должности председателя Коминтерна. Зиновьев был заменен Бухариным, которого вскоре постигла та же участь. 11 июля 1928 года, накануне VI конгресса Коминтерна, проходившего с 17 июля по 1 сентября, Каменев тайно встретился с Бухариным, а позднее составил протокол беседы. Называя себя жертвой «полицейского режима», Бухарин объяснил ему, что его телефон прослушивается и что за ним следит ГПУ; дважды у него проскальзывал вполне реальный страх: «Он нас задушит... Мы не хотим выступать как раскольники, потому что тогда он нас задушит» (21), «Он» — это, конечно же, Сталин.

Первым, кого Сталин попытался «задушить», стал Лев Троцкий. Особенность сталинской борьбы с троцкизмом — в ее размахе. Основные события развернулись в 1927 году. Но уже раньше, во время заседания ЦК партии большевиков в октябре 1926 года, зазвучали зловещие предупреждения: «Либо исключение и легальный разгром оппозиции, либо решение вопроса путем пушечных выстрелов на улице, как в случае с левыми эсерами в июле 1918 года в Москве». Левая оппозиция (это было ее официальное название), изолированная и все более и более слабевшая, подвергалась провокациям со стороны ГПУ, которое выдумало существование подпольной типографии, возглавляемой бывшим офицером Врангеля (в реальности — одним из агентов ГПУ), где якобы печатались документы оппозиции. Во время X годовщины Октября оппозиция попыталась выйти на демонстрацию под своими собственными лозунгами. Помешало ей в этом грубое вмешательство милиции, а 14 ноября Троцкий и Зиновьев были исключены из партии большевиков. Следующим этапом стала начавшаяся в январе 1928 года высылка самых известных деятелей оппозиции в отдаленные регионы или за границу: Христиан Раковский, бывший советский посол во Франции, был сослан в Астрахань, а затем в Барнаул; Виктор Серж был выслан в 1933 году в Оренбург. Что касается Троцкого, то его силой привезли в Алма-Ату, за четыре тысячи километров от Москвы. Год спустя, в январе 1929 года, он был выслан в Турцию, избежав тюрьмы, двери которой все чаще захлопывались за его сторонниками. Арестовывали также членов бывшей рабочей оппозиции и группы демократического централизма, их отправляли в спецтюрьмы и политизоляторы.

С этого времени начали арестовывать и иностранных коммунистов, членов коминтерновского аппарата или просто живших в СССР. Их положение все больше уподоблялось положению советских коммунистов, посколь-

Коминтерн в действии 277

ку каждый иностранный коммунист, в течение длительного времени живущий в СССР, был вынужден вступать в ВКП(б) и, значит, подчиняться ее дисциплине. Хорошо известен пример югославского коммуниста Анте Силиги, члена Политбюро Коммунистической партии Югославии (КПЮ), которого прислали в Москву в 1926 году как представителя КПЮ в Коминтерне. Он поддерживал некоторые контакты с троцкистской оппозицией, затем начал все сильнее отдаляться от Коминтерна, где больше не было места настоящим идейным дискуссиям и руководители которого без колебаний применяли методы запугивания по отношению к своим противникам, — Силига назвал это «системой раболепия» в международном коммунистическом движении. В феврале 1929 года на общем собрании московских коммунистов-югославов была принята резолюция, осудившая политику руководства КПЮ, что равнялось косвенному обвинению руководства Коминтерна. Вслед за этим противники официальной линии, объединившись с советскими единомышленниками, организовали нелегальную (с точки зрения правил партийной дисциплины) группу. Вскоре по делу Силиги начали вести расследование, и он был исключен из партии на год. Тем не менее Силига, обосновавшись в Ленинграде, продолжал свою «нелегальную» деятельность. 1 мая 1930 года он отправился в Москву, чтобы встретиться с другими членами своей русско-югославской группы, которая очень критически относилась к тому, как проводилась индустриализация и проповедовала создание новой партии. 21 мая Силига был арестован вместе со своими товарищами, а затем на основании статьи 59 Уголовного кодекса отправлен в политизолятор Верхнеуральска. В течение трех лет, в разных тюрьмах и изоляторах, Силига, переходя от ходатайств к голодовкам, постоянно требовал предоставить ему право покинуть Россию. Ненадолго выпущенный на свободу, он пытался покончить с собой. ГПУ добивалось, чтобы он отказался от итальянского гражданства. Он был отправлен в Сибирь, но в конце концов 3 декабря 1935 года его выслали из СССР, что было исключением²².

Благодаря Силиге мы имеем свидетельство о политических изоляторах: «Товарищи нам передавали газеты, которые издавались в тюрьме. Какое разнообразие мнений, какая свобода в каждой статье! Какая страсть и какая откровенность в изложении не только абстрактных и теоретических вопросов, но также и самых злободневных! <...> Но наша свобода этим не ограничивалась. Во время прогулки, на которой собирались заключенные из нескольких камер, мы имели обыкновение проводить в углу двора собрания по всем правилам: с председателем, секретарем, ораторами, по очереди бравшими слово»²³.

Условия, в которых содержались заключенные, он описывает так: «Питание состояло из традиционного рациона бедного мужика: хлеб и каша утром и вечером, и так в течение всего года. <...> Кроме того, на обед подавался суп, сваренный из испорченной рыбы, консервов или наполовину стухшего мяса. Тот же суп, но без мяса и рыбы, давали на ужин. <...> Порция хлеба в день была 700 грамм, порция сахара в месяц — один килограмм, кроме того, выделялись порции табака, папирос, чая и мыла. Этой однообразной пищи также не хватало. При этом нам приходилось ожесточенно добиваться, чтобы этот скудный паек еще не сократили; что говорить о борьбе, ценой которой мы добились некоторых незначительных улучшений. Однако по сравнению с режимом уголовных тюрем, в которых гнили сотни тысяч заключенных, и, в особенности, по сравнению с условиями жизни миллионов людей,

278 Мировая революция, гражданская война и террор

согнанных в северные лагеря, наш режим был в каком-то роде привилегированным»²⁴.

Тем не менее эти привилегии были весьма относительны. В Верхнеу-ральске в апреле и летом 1931 года, а затем в декабре 1933 года заключенные провели три голодовки в защиту своих прав, особенно настаивая на отмене практики возобновления сроков. С 1934 года особые политические тюрьмы все чаще стали закрывать (в Верхнеуральске они сохранялись вплоть до 1937 года), и условия заключения для «политических», попадавших в обычные уголовные тюрьмы, резко ухудшились: одни заключенные умирали от побоев, других расстреливали, третьих сажали в глухие одиночки, как например, Владимира Смирнова в Суздале в 1933 году.

Это превращение в преступников реальных или предполагаемых оппозиционеров внутри коммунистических партий распространилось вскоре и на высокопоставленных коммунистических руководителей. Сильной критике подверглась политика главы Испанской коммунистической партии Хосе Бульехоса, которого вызвали с несколькими товарищами в Москву осенью 1932 года. Наотрез отказавшись подчиниться диктату Коминтерна, они все были исключены из его рядов 1 ноября. После этого они жили под надзором в гостинице «Люкс», где размещались коминтерновцы. Француз Жак Дюкло, бывший коминтерновский делегат в Испании, пришел объявить им об исключении и уточнил, что любая попытка сопротивления будет подавлена «со всей строгостью советских уголовных законов»²⁵. Бульехосу и его товарищам стоило неимоверного труда после двух месяцев тяжелых переговоров получить обратно паспорта и покинуть СССР.

В том же году завершилось еще одно невероятное дело, связанное на этот раз с Французской коммунистической партией. В начале 1931 года Коминтерн послал в ФКП своего представителя и инструкторов, которым было поручено снова взять над ней контроль. В июле фактический глава Коминтерна Дмитрий Мануильский тайно отправился в Париж и объявил Политбюро ФКП, что внутри него действует фракционная «группа». В действительности это был всего лишь спектакль. Его разыграли, чтобы спровоцировать кризис в руководстве ФКП, по выходе из которого самостоятельность партии должна была ослабеть, и ФКП, таким образом, полностью попала бы в зависимость от Москвы и ее людей. Среди лидеров пресловутой «группы» был назван Пьер Се-лор, один из главных руководителей партии с 1928 года. Селора вызвали в Москву под предлогом назначения его на должность представителя ФКП при Коминтерне. Но сразу же по прибытии с ним обошлись как с «провокатором». Подвергшись остракизму, лишенный зарплаты Селор выжил в эту суровую русскую зиму лишь благодаря продуктовой карточке своей жены, которая приехала вместе с ним и работала в Коминтерне. 8 марта 1932 года его вызвали на собрание, на котором в течение двенадцатичасового допроса члены НКВД старались заставить его признаться, что он «проник в партию как полицейский агент». Селор ни в чем не «признался», и после бесчисленных дрязг и шантажа ему удалось 8 октября 1932 года возвратиться во Францию, где его сразу же разоблачили как «шпика», придав этому делу огласку.

В том же самом 1932 году во многих коммунистических партиях были созданы, по модели ВКП(б), отделы кадров, подчинявшиеся Центральному отделу кадров Коминтерна; им было поручено составить полную картотеку

Коминтерн в действии 279

членов партии и собрать анкеты и подробные автобиографии всех руководителей. Только на членов Французской компартии в Москву до войны было передано более пяти тысяч такого рода личных дел. Анкета содержала более семидесяти вопросов и состояла из пяти больших рубрик: 1) происхождение и общественное положение; 2) партийная деятельность; 3) образование и интеллектуальный уровень; 4) участие в общественной жизни; 5) сведения о судимости и репрессиях. Все эти материалы, предназначенные для того, чтобы производить «чистку» партии, были сосредоточены в Москве. Они хранились у Антона Краевского, Черномордика или Геворка Алиханова, которые один за другим руководили отделом кадров Коминтерна, связанного с иностранной секцией НКВД. В 1935 году Меер Трилиссер, один из самых высокопоставленных руководителей НКВД, был назначен секретарем Исполнительного комитета Коминтерна по кадровой работе. Под псевдонимом Михаила Москвина он собирал сведения и доносы, решал, кому быть в опале, это был первый этап на пути последующего уничтожения²⁶. Этим отделам кадров параллельно поручалось составлять «черные списки» врагов коммунизма и СССР.

Очень рано, если не с самого начала, секции Коминтерна стали служить для вербовки агентов разведки, действовавших в интересах СССР. В некоторых случаях коммунисты, которые соглашались заняться нелегальной и, следовательно, подпольной работой, не знали, что в действительности работают на одну из советских служб: Разведывательное управление Красной Армии (ГРУ, или 4-й отдел), иностранное отделение ВЧК-ГПУ (Иностранный отдел, ИНО), НКВД и т.д. Различные эти аппараты, представляя собой крайне запутанную сеть, яростно соперничали друг с другом, сманивали агентов, завербованных соседними службами. В своих воспоминаниях Эльза Порецкая приводит много примеров такой конкуренции- (27).

Черные списки ФКП

В 1932 голу ФКП начинает собирать сведения о подозрительных или опасных, с ее точки зрения, личностях и об их деятельности. Эти списки появились, следовательно, параллельно тому, как эмиссары Коминтерна взяли в свои руки аппарат кадров. Одновременно с созданием отдела кадров, предназначавшегося для отбора лучших активистов, появляется его оборотная сторона: списки, разоблачавшие тех, кто «нарушил» тем или иным образом партийную дисциплину. С 1932 по июнь 1939 года ФКП опубликовала двенадцать черных списков, заголовки которых были похожи, но одновременно и различались: Черный список провокаторов, предателей, осведомителей, изгнанных из революционных организаций Франции. Или: Черный список провокаторов, воров, мошенников, троцкистов, предателей, изгнанных из рабочих организаций Франции... Для оправдания этих списков, в которых вплоть до войны было инвентаризировано более тысячи имен, ФКП использовала простой политический аргумент: «Борьба буржуазии против рабочего класса и революционных организаций становится в нашей стране все более острой».

Члены партии должны были поставлять описание примет («рост и телосложение, волосы, брови, лоб, глаза, нос, рот, подбородок, форма и цвет лица, особые приметы». — Список № 10, август 1938 года), «все полезные сведения, облегчавшие розыск» разоблаченных, в том числе информацию о месте их проживания. Каждый член партии должен был более или менее сжиться с ролью помощника особой полиции, сыграть роль маленького чекиста.

280 Мировая революция, гражданская война и террор

Некоторые из таких «подозреваемых» были, вероятно, настоящими мошенниками, в то время как другие были просто противниками пэртийной линии — вне зависимости от того, принадлежали они к партии или нет. D 30-е годы мишенью стали вначале коммунистические деятели, которые последовали за Жаком Дорио и его отделом Сен-Лени, затем троцкисты. Аргументацию же французские коммунисты переняли ничтоже сумняшеся у своих старших советских братьев: троцкисты стали «одержимой и беспринципной бандой вредителей, диверсантов и убийц, действующих по приказу иностранных служб шпионажа» (свод №1 списков с 1-го по 8-ой).

Война, запрещение ФКП, выступавшей в поддержку германо-советского пакта, затем немецкая оккупация привели партию к тому, что полицейский зуд охватил ее еще сильнее. Были разоблачены члены партии, отказавшиеся одобрить союз Гитлер — Сталин, в том числе и те, кто вступил в Сопротивление, как, например, Адриан Лангюмье, который для прикрытия работал редактором в «Temps Nouveoux» Лушера (и, напротив, ФКП даже не попыталась разоблачить Фредерика Жолио-Кюри за сильно компрометирующую его статью, опубликованную им 15 февраля 1941 года в той же газете) или как Рене Нико, бывшего коммунистического депутата Ойоннакса, чье отношение к прежним товарищам было безупречно. Не приходится уж говорить о Жюле Фурье, которого «полиция партии» безуспешно пыталась ликвидировать. Фурье проголосовал за предоставление неограниченных полномочий Петену*, затем участвовал с конца 1940 года в создании сети Сопротивления; он был депортирован в Бухенвальд, а затем в Маутхэузен.

Та же участь постигла и тех, кто участвовал в 1941 году в создании Французской рабоче-крестьянской партии во главе с бывшим секретарем ФКП Марселем Житто-ном, убитым в сентябре того же года коммунистами. ФКП присвоила себе право объявить их «предателями Партии и Франции». Иногда обвинявшие их сообщения сопровождались ремаркой: «Понес заслуженное наказание». Был также случай с активистами, которых подозревали в измене и казнили, а затем, подобно Жоржу Дезире, «реабилитировали» после войны.

В самый разгар охоты на евреев ФКП стала применять странный способ разоблачения своих «врагов»: «С... Рене, она же Таня, она же Тереза, из XIV окр. Бессарабская еврейка», «ДеВ..., иностранный еврей. Отступник, чернит КП и СССР». «Иммиграционная рабочая сила» (MOI), организация, объединявшая иностранных коммунистов во Франции, также использовала этот характерный язык: «Р... Еврей (это его ненастоящее имя). Работает с вражеской группой евреев». ФКП по-прежнему ненавидела троцкистов: «Д... Ивон. 1, площадь Генерала Бере, Париж. VII округ.... Троцкистка, была в связи с POUM**. Чернит СССР». Очень вероятно, что во время арестов и обысков полиция Виши или гестапо имели возможность завладеть подобными списками. Что сталось с разоблаченными таким образом людьми?

В 1945 году ФКП опубликовала новую серию черных списков с тем, чтобы «исключить из нации», как она выражалась, политических противников; иные из них едва спаслись от организованных на них покушений. Учрежденный черный список восходит, конечно же, к спискам потенциальных обвиняемых, которые составлялись советскими органами безопасности (ЧК, ГПУ, НКВД). Это универсальный прием коммунис-

*А. Петен (1856—1951) — французский маршал, и 1940—1944 годах, во время оккупации Франции, глава правительства, затем коллаборационистского режима «Виши». В 1945 году приговорен к смертной казни, замененной на пожизненное заключение. (Прим. ред.)

**POUM —испанская партия левого толка. (Прим. ред.)

Коминтерн в действии 281

тов, введенный с начала гражданской войны в России. В Польше сразу по ее выходе из войны, подобные списки стали насчитывать сорок восемь категорий людей, за

которыми надо было установить наблюдение.

Вскоре взаимное дублирование служб было преодолено решительным образом: как Коминтерн, так и специальные службы стали отчитываться в своей деятельности перед высшей властью ВКП(б), вплоть до Сталина. В 1932 году Мартемьян Рютин, который со всем тщанием, но без эмоций репрессировал оппозиционеров, вступил в конфликт со Сталиным. Он составил программу, в которой писал: «Значение Сталина на сегодняшний день в Коминтерне равняется значению непогрешимого папы. <...> Сталин крепко держит в руках путем прямой и непрямой материальной зависимости все руководящие кадры Коминтерна не только в Москве, но и на местах. Это и есть тот решающий аргумент, который подтверждает его непогрешимость в теоретической области»²⁸. С конца 20-х годов Коминтерн потерял всякую возможность быть независимым. И к финансовой зависимости от СССР, которая усугубляла политическую, прибавилась еще и полицейская.

Давление полицейских служб на членов Коминтерна все усиливалось и сеяло среди них недоверие и страх. В то же время клевета и доносы разлагали отношения, подозрительность туманила умы. Клевета была двух видов: добровольная и насильственная — под физическими и психическими пытками. Иногда к очернительству и доносам толкал просто страх. Некоторые деятели гордились тем, что доносили на своих товарищей. Пример французского коммуниста Андре Марти характерен для той параноической настойчивости, того бешеного усердия, с каким коммунисты стремились предстать перед партией самыми бдительными ее членами. В одном «строго конфиденциальном» письме от 23 июня 1937 года, адресованном штатному Генеральному секретарю Коминтерна Георгию Димитрову, Марти подробно разоблачает представителя Интернационала во Франции Эжена Фрида, удивляясь, как его еще не арестовала французская полиция... Ему это представляется по меньшей мере подозрительным!²⁹

О московских процессах

Практика террора и процессов неизбежно порождала различные интерпретации.

Вот что по этому поводу писал Борис Сувэрин:

«Действительно, сильным преувеличением будет утверждать, что московские процессы — это особое, исключительно русское явление. Если вглядеться, то под неоспоримо национальной оболочкой можно различить нечто другое, вполне общего порядка.

Прежде всего, важно отказаться от предрассудка, по которому то, что было доступно русскому, не было бы доступно французу. Показательно в данном случае, что публичные признания своей вины, которые вытягивались тогда у обвиняемых, озадачивают французов не больше, чем русских. И тех, кто из фанатической солидарности с большевизмом находят их естественными, несомненно больше за пределами СССР, чем внутри его <...>.

Во время первых лет русской революции было удобно объяснять все, трудно поддающееся разумению, ссылаясь на феномен славянской души. Тем не менее пришлось ведь затем наблюдать и в Италии, а потом и в Германии факты, еще недавно считавшиеся типично русскими. Если впадет в неистовство человеческий зверь, то одни и те же причины породят аналогичные результаты у романских, гер-

282 Мировая революция, гражданская война и террор

майских или славянских народов, несмотря на разницу форм и оболочек. С другой стороны, не видим ли мы во Франции и в других странах самых разных людей, которые вполне одобряют чудовищные деяния Сталина? Редакция Юманите, например, ни чем не уступает редакции Правды с точки зрения раболепия и подобострастия, а ведь ее нельзя оправдать тисками тоталитарной диктатуры. Академик Комаров в очередной раз опозорил себя на Красной площади Москвы, требуя голов, но он не мог бы отказаться от этого, не обрекал себя сознательно на самоубийство. Что же тогда сказать о каких-нибудь Ромене Роллане, Ланжевене или Мальро, которые восхищаются и оправдывают режим, именуемый советским, его культуру и его правосудие, не будучи принуждаемы к этому голодом или какой-либо пыткой?»

(«Le Figaro Litte'raire», 1 июля 1937 года.)

Вот в том же жанре и отрывок одного из писем, которые отсылались «товарищу Л.П. Берии» болгаркой Стеллой Благоевой, малоизвестной служащей отдела кадров Исполнительного комитета Коминтерна: «Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала располагает сведениями, собранными целым рядом товарищей, деятелей братских партий, и мы считаем необходимым направить вам эту информацию, чтобы вы могли ее проверить и принять необходимые меры. <...> Один из секретарей Центрального комитета Коммунистической партии Венгрии Каракаш ведет разговоры, которые свидетельствуют о его недостаточной преданности партии Ленина и Сталина. <...> Товарищи задают также очень серьезный вопрос: почему в 1932 году венгерский суд приговорил его лишь к трем годам тюрьмы, тогда как во время диктатуры пролетариата в Венгрии Каракаш приводил в исполнение смертные приговоры, вынесенные революционным трибуналом. <...> Многочисленные свидетельства немецких, австрийских, латышских, польских и других товарищей показывают, что политическая эмиграция особо засорена. Надо ее решительно прополоть»³⁰.

Российский историк и публицист Аркадий Ваксберг уточняет, что в архивах Коминтерна хранятся десятки и даже сотни доносов — явление, свидетельствующее о моральном разложен