Стивен КИНГ 39 страница

Роланд было обрадовался, пока плотная группа всадников все ближе подходила к тому месту, где он, Катберт и Ален затаились в Плохой Траве. А потом его охватил страх. Одно дело, если отряд проследует рядом, а если выйдет прямо на них? Тогда они все умрут, как кроты, перерезанные лезвием плуга.

Но ка завела их так далеко не для того, чтобы они приняли столь нелепую смерть. Заросли Плохой Травы простирались на мили. Поэтому не мог отряд Джонаса попасть именно на тот единственный пятачок, где стояли Роланд и его друзья. Однако они приближались, топот копыт и голоса людей слышались все отчетливее.

Ален тревожно взглянул на Роланда, рукой указал, что им надо переместиться левее. Роланд покачал головой, ткнул пальцем в землю: будем стоять на месте, переходить на другое место поздно, нас могут услышать. Роланд вытащил револьверы. Катберт и Ален последовали его примеру. В результате плуг разминулся с кротами на шестьдесят футов. Юноши видели мелькавших в высокой траве лошадей и всадников. Роланд без труда разглядел, что возглавляют отряд едущие рядком Джонас, Дипейп и Ленджилл. За ними проследовало не меньше трех дюжин всадников, практически все в красно-зеленых пончо. Они растянулись в длинную колонну, и Роланд подумал, что на открытой местности колонна эта растянется еще больше, облегчая им задачу.

Пока последний всадник не выехал из Плохой Травы, юноши ждали, зажимая морды своим лошадям на случай, если одна из них захочет поприветствовать проезжающих мимо собратьев. Когда в Плохой Траве они остались втроем, Роланд повернулся к друзьям:

— На коней. Жатва начинается.

Не покидая высокой травы, они добрались до того места, где отряд Джонаса вырвался в пустыню. Ветер выл по-прежнему, поднимая тучи пыли к безоблачному темно-синему небу. Демоническая Луна покатилась к горизонту, похожая на затянутый бельмом глаз. В двухстах ярдах впереди маячили спины трех всадников, замыкающих отряд, с нахлобученными на головы сомбреро. Пончо раздувало ветром. Ветер прижимал всадников к передней луке седла.

Юноши построились в ряд, с Катбертом посередине. Берт уже держал рогатку в руке. Шесть стальных шариков он дал Алену, шесть — Роланду. Потом вопросительно поднял брови. Роланд кивнул, и они поскакали.

Пыль пролетала мимо, иногда полностью скрывая арьергард отряда Джонаса, иногда окутывая их густым туманом, но расстояние между последними всадниками и юношами неуклонно сокращалось. Роланд весь напрягся, ежесекундно ожидая, что кто-нибудь из всадников обернется и увидит их. Но никто не обернулся — кому охота подставлять лицо под режущий пылью ветер. Не мог предупредить их и звук: топот копыт при таком ветре далеко не разносился.

Когда от последних всадников их отделяло лишь двадцать ярдов, Катберт кивнул: они вышли на убойную позицию. Ален протянул ему шарик. Берт бросил его в чашечку рогатки, натянул резинку, дождался, пока ветер чуть стихнет, разжал пальцы, сжимавшие шарик. Крайний слева всадник дернулся, словно его ужалила пчела, приподнял руку и упал на шею коня. Невероятно, но двое его companeros [попутчики (исп.).] ничего не заметили. Роланду показалось, что скакавший справа вроде бы начал поворачивать голову, когда Берт выстрелил вновь, и всадник, ехавший посередине, также ткнулся головой в шею лошади. Лошадь от неожиданности поднялась на дыбы. Всадник мешком повалился назад, сомбреро свалилось у него с головы. Роланду показалось, что он услышал хруст ломающейся ноги, зацепившейся за стремя.

Третий всадник начал-таки поворачиваться. Роланд увидел бородатое лицо, свисающую из уголка рта незажженную, из-за ветра, сигарету, изумленный глаз... и тут же Катберт выстрелил в третий раз. На месте изумленного глаза образовалось красное пятно. Всадник соскользнул с седла, попытался схватиться за рог передней луки, но не дотянулся до него. Тремя меньше, подумал Роланд. И ударом ноги пустил Быстрого в галоп. Не отставали и остальные: все трое нырнули в пыль. Лошади убитых бросились к югу, что не могло не порадовать юношей. Лошади без всадников в Меджисе никого не удивляли, но заседланные лошади...

Они вновь нагоняли отряд: один всадник, перед ним еще двое, потом опять один.

Роланд выхватил нож, поравнялся с всадником, который, не зная того, замыкал колонну.

— Какие новости? — как бы мимоходом спросил он, а когда мужчина повернулся, вонзил нож ему в грудь. Карие глаза ковбоя поверх банданы, закрывающей рот и нос, широко раскрылись, и он обмяк, вывалившись из седла.

Катберт и Ален проскочили мимо Роланда, и Берт, на полном скаку, еще двумя шариками уложил двоих. Мужчина, что был впереди, что-то услышал, несмотря на ветер, оглянулся. Ален, уже выхвативший нож, метнул его. Со всей силы, с полного замаха, как их и учили. Несмотря на достаточно большое расстояние (двадцать футов) и ветер, он не промахнулся. Нож по самую рукоятку вонзился в бандану мужчины. Ковбой попытался его вытащить, в горле у него что-то заклокотало, и он сошел с тропы в пустошь. Уже семь.

Как в истории о сапожнике и семи мухах, подумал Роланд. Когда он догнал Катберта и Алена, сердце его билось медленно и гулко. Ветер ревел. Песок поднимался, кружился, падал на землю. Впереди замаячили спины еще троих всадников, за ними угадывался основной отряд.

Роланд указал на приближающуюся троицу, сымитировал выстрел из рогатки, указал на остальных и сымитировал выстрел из револьвера. Катберт и Ален кивнули. Вновь они скакали в ряд, на расстоянии вытянутой руки.

Двоих Берт снял чисто, а вот третий дернул головой в неудачный момент, так что стальной шарик, нацеленный ему в затылок, снес только мочку. К тому времени Роланд уже достал револьвер и послал пулю в висок мужчины. То есть они уложили десятерых, четверть отряда Джонаса, до того, как кто-либо почувствовал опасность. Роланд понятия не имел, достаточно ли это для окончательной победы, но знал, что первый этап они завершили успешно. Теперь они не могли прятаться, им оставалось только одно — убивать.

— Хайл! Хайл! — во всю мощь проорал он. — Ко мне, стрелки! Ко мне! Втопчите их в землю! Пленных не брать!

Они набросились на отряд Джонаса, в первом своем бою, словно волки на стадо овец, осыпав их пулями, прежде чем ехавшие бедолаги сообразили, что творится у них за спиной. Троих юношей с детских лет готовили в стрелки, и недостаток опыта они компенсировали острым взглядом и быстротой реакции, свойственными молодости. Под их револьверами участок пустыни к востоку от Скалы Висельников превратился в поляну смерти.

С громкими криками они взрезали застигнутый врасплох отряд, словно трехлезвийный нож. Не каждый выстрел убивал, но и ни один не пропадал зря. Мужчины вылетали из седел, цепляясь сапогами за стремена, и лошади тащили их за собой. Других мужчин, и убитых, и раненых, топтали копыта мечущихся в панике коней.

Роланд скакал, стреляя из двух револьверов сразу, зажав поводья в зубах, чтобы они не упали вниз и не запутали ноги Быстрого. Под его выстрелами двое мужчин повалились на землю слева от него, еще двое — справа. Брайан Хуки, оказавшийся перед ним, обернулся, его бородатое лицо вытянулось от изумления. На его груди болтался, позвякивая, амулет-колокольчик. Он выхватил из чехла ружье и уже приставил приклад к плечу, когда пуля Роланда разнесла и колокольчик, и находившееся за ним сердце. Хуки вышибло из седла. На землю упал уже труп.

Катберт поравнялся с Роландом, по его правую руку. Его выстрелы оборвали жизнь двоим ковбоям. Он яростно улыбнулся, посмотрев на Роланда.

— Эл прав! — крикнул он. — Револьверы действительно большого калибра!

Пальцы Роланда знали свое дело: Быстрый летел галопом, а они с невероятной скоростью перезаряжали револьверы, вставляя патроны в пустые гнезда. И вновь загремели выстрелы. Они разметали весь отряд, убивая тех, кто оказывался впереди, справа, слева. Ален пристроился сзади, прикрывая Роланда и Катберта со спины.

Роланд уже видел Джонаса, Дипейпа и Ленджилла, разворачивающих лошадей, чтобы встретить атакующих лицом к лицу. Ленджилл пытался ухватить ручной пулемет, но лямка зацепилась за широкий воротник его бушлата, и всякий раз, когда он протягивал руку, приклад оказывался вне пределов досягаемости. Рот Ленджилла под густыми, обильно тронутыми сединой усами, перекосило от ярости.

Теперь от этой троицы Роланда и Катберта отделял только один человек, Хэш Ренфрю, с громадным пятизарядным револьвером.

— Да проклянут вас боги! — крикнул Ренфрю. — Ах вы поганые членососы! — Он бросил поводья, для устойчивости положил ствол револьвера на сгиб локтя. Ветер, завывая, окатил его песком. Роланд даже не подумал о том, чтобы притормозить, метнуться в одну или другую сторону. В голове у него вообще не было никаких мыслей. Там неистово пылал огонь битвы. С рвущимся сквозь зажатые в зубах поводья криком Роланд мчался на Хэша Ренфрю и трех мужчин за его спиной.

Джонас окончательно понял, что происходит, лишь услышав крики Уилла Диаборна:

(Хайл! Ко мне! Пленных не брать!)

боевой клич, которым испокон веку подбадривали себя стрелки. Все сразу встало на свои места, доносящиеся сзади выстрелы уже не вызывали удивления. Он развернул коня, уголком глаза увидел, что Рой повторяет его маневр, но куда больше, чем действия Роя, его волновал магический кристалл, такой могучий и такой хрупкий, мешок с которым болтался взад-вперед у шеи лошади.

— Это же мальчишки! — воскликнул Рой. От изумления его физиономия стала еще глупее.

— Диаборн, мерзавец! — прохрипел Хэш Ренфрю, его револьвер выстрелил.

Джонас увидел, как с головы Диаборна сорвало сомбреро. А потом мальчишка начал стрелять, и Джонасу за всю жизнь не доводилось видеть лучшего стрелка. Ренфрю приподняло над седлом и отбросило назад, но он не выпустил из руки револьвера и еще дважды выстрелил в синее небо, прежде чем мертвым шмякнуться оземь.

Ленджилл более не пытался сдернуть с плеча ручной пулемет. Лишь таращился на летящего на него, окутанного пылью всадника.

— Назад! — крикнул он. — Именем Ассоциации конезаводчиков приказываю тебе...

Черная дыра появилась в центре его лба, чуть повыше того места, где сходились брови. Руки взлетели вверх, с растопыренными пальцами, словно он решил сдаться. Так он и умер.

— Сукин сын, гребаный сукин сын! — заверещал Дипейп. Попытался вытащить револьвер, но он зацепился за пончо. Попыток этих Дипейп не оставлял и в тот момент, когда пуля из револьвера Роланда разворотила ему рот до самого адамова яблока.

Как такое могло случиться, в изумлении думал Джонас. Нас слишком много.

Но случилось. Мальчишки из Привходящего мира с блеском использовали эффект внезапности, провели классический маневр, описанный во всех учебниках: именно так рекомендовалось действовать стрелкам в том случае, когда противник значительно превосходил их в численности. И джонасовская коалиция ранчеров, ковбоев и крепких парней рассыпалась как карточный домик.

Те, кто не умер, улепетывали во всех направлениях, словно за ними гналась сотня дьяволов, вырвавшихся из ада. Гналась не сотня, и не дьяволов, но нападавшие сражались, как добрая сотня этих исчадий ада. Везде в пыли валялись трупы, и Джонас увидел, как один из мальчишек, прикрывающий остальных с тыла, Стокуорт, налетел на ковбоя, ударом кулака выбил из седла и прострелил ему голову, пока тот падал. О боги, подумал Джонас. Да ведь это же Кройдон, владелец ранчо «Пиано»!

Да только теперь он уже ничем не владел. А Диаборн уже летел на Джонаса, потрясая револьверами.

Джонас схватился за веревку мешка, завязанную на роге передней луки, в мгновение ока развязал ее, поднял мешок, оскалив зубы, его седые волосы развевались на ветру.

— Подойди ближе, и я разобью его! Я серьезно, паршивый щенок! Не смей приближаться!

Роланд не придержал лошадь, даже не задумался над словами Джонаса. Вспоминая потом случившееся, он пришел к выводу, что в тот момент думали за него руки. Вообще воспоминания были какие-то смутные, словно видения в потускневшем зеркале или в колдовском магическом кристалле.

Боги, это он, подумал Джонас. Сам Артур Эльдский пришел, чтобы лишить меня жизни!

И когда дуло револьвера Роланда глянуло на него, огромное, как шахтный тоннель, Джонасу вспомнились слова, которые этот молокосос бросил ему во дворе сгоревшего ранчо: Душа такого человека, как ты, не может покинуть запад.

Я знал, думал Джонас. Даже тогда я знал, что дело идет к этому. Но, конечно, он не рискнет шаром. В этом ка-тете он главный, и он не рискнет...

Ко мне! — закричал Джонас. — Их только трое. Ко мне, трусы!

Но он остался один. Ленджилл лежал на боку, рядом со своим идиотским пулеметом, невидящие глаза Роя смотрели в синее небо, Куинт ускакал, Хуки погиб, ранчеры и ковбои, что были с ним, полегли, как скошенная трава. Только на Клея он мог бы рассчитывать, да только в этот критический момент тот находился совсем в другом месте.

— Я его разобью! — прокричал он неотвратимо надвигающемуся на него мальчишке с холодными, как смерть, глазами. — Клянусь всеми богами, я его...

Роланд взвел курок револьвера и выстрелил. Пуля пробила центр татуированной руки, что держала веревку, и ладонь исчезла, оставив только пальцы, торчащие в разные стороны из кровавого месива. На мгновение Роланд увидел вытатуированный гроб, потом его залила хлынувшая кровь.

Мешок полетел вниз. Но в тот момент, когда Быстрый врезался в коня Джонаса и отбросил его в сторону, Роланд мягко подхватил мешок на согнутую руку. Джонас, видя, что лишился бесценного магического кристалла, издал яростный крик, схватил Роланда за плечо и едва не вытащил из седла. Кровь Джонаса горячим дождем окропила лицо стрелка.

— Отдай его, негодяй! — вторая, здоровая рука Джонаса нырнула под пончо, выхватила револьвер. — Отдай, он мой!

— Уже нет, — ответил Роланд. Быстрый развернулся, удивительно быстро и грациозно для такого крупного животного, и Роланд дважды выстрелил Джонасу в лицо. Лошадь Джонаса встала на дыбы и сбросила седоволосого на землю. Он упал на спину, его руки и ноги дернулись и застыли.

Роланд перекинул мешок через плечо и поскакал к Катберту и Алену, готовый прийти на помощь... которая, однако, не потребовалась. Бок о бок они сидели на лошадях, широко раскрытыми глазами оглядывая усеянную трупами землю, глазами юношей, впервые прошедшими огонь и еще не верящими, что обошлись без ожогов. Ранило только Алена: пуля вспорола ему левую щеку. Рана зажила быстро, но шрам остался до самой смерти. Ален так и не смог вспомнить, кто подстрелил его и когда. Он вообще мало что помнил с того момента, как началась стрельба. То же самое произошло и с Катбертом.

— Роланд. — Катберт дрожащей рукой смахнул пот с лица. — Хайл, стрелок.

— Хайл.

Катберт забрал у Роланда неиспользованные стальные шарики.

— Роланд, мы живы.

— Да.

Ален оглядывался, медленно приходя в себя:

— А куда подевались остальные?

— Мне представляется, не меньше двадцати пяти остались здесь навсегда. — Роланд указал на трупы. — Остальные... — Он махнул рукой, которая все еще сжимала револьвер. — Удрали. Думаю, теперь их на войну и на аркане не затянешь.

Роланд сунул револьвер в кобуру, снял мешок с плеча, поставил на переднюю луку седла, раскрыл. И мгновение спустя в черном зеве мешка вспыхнуло розовое сияние.

Оно поползло по гладким, не знающим бритвы щекам стрелка, заполнило глаза.

— Роланд. — Катберт внезапно занервничал. — Не думаю, что тебе стоит играть с этой штуковиной. Особенно сейчас. Стрельбу наверняка слышали у Скалы Висельников. Если мы хотим закончить то, что начали, у нас нет времени на...

Роланд пропустил его слова мимо ушей. Сунул обе руки в мешок, вытащил из него магический кристалл. Поднес к глазам, не замечая, что пачкает его кровью Джонаса. Кристалл не возражал. Не в первый раз его метила кровь. Он мерцал и поблескивал, а потом в его розовых глубинах словно разошелся занавес. И Роланд уже не мог оторвать глаз от того, что открылось ему.

Глава десятая. ПОД ДЕМОНИЧЕСКОЙ ЛУНОЙ (II)

Пальцы Корал крепко сжимали руку Сюзан, но боли не причиняли, пока она вела девушку по коридорам дворца. Сюзан не пыталась ни протестовать, ни вырываться: не имело смысла. Следом за женщинами шагали два ковбоя, вооруженные ножами и дубинками: все огнестрельное оружие забрали с собой те, кто уехал на запад с Джонасом. А за ковбоями, словно призрак, следовал старший брат убитого канцлера, Ласло. Рейнолдс, у которого желание насладиться прелестями девчонки напрочь отбила растущая тревога, то ли остался во дворе, то ли ускакал в город.

— Я собираюсь посадить тебя в холодную кладовую, пока мы не разберемся, что с тобой делать, — говорила Корал. — Там ты будешь в полной безопасности... и в тепле. Хорошо, что ты надела пончо. Потом... когда Джонас вернется...

— Ты больше никогда не увидишь сэй Джонаса, — прервала ее Сюзан. — Он уже не...

Вновь боль пронзила ее лицо, которому в это утро и так досталось. На мгновение Сюзан показалось, что окружающий мир взорвался. Девушку бросило на стену коридора, перед глазами стоял густой туман, который рассасывался долго и медленно. Она чувствовала кровь, текущую по лицу: ударила ее Корал тыльной стороной ладони, и перстень разорвал кожу. Потекла кровь и из носа. В который уж раз.

Корал холодно взирала на Сюзан, но девушке показалось, что она увидела в ее глазах не только злость. Похоже, и страх.

— Не говори со мной об Элдреде, мисси. Он уехал, чтобы поймать мальчишек, которые убили моего брата. Мальчишек, которых ты вызволила из тюрьмы.

— Перестань. — Сюзан вытерла нос, поморщилась, увидев натекшую в ладонь кровь, вытерла руку о штаны. — Я знаю, кто убил Харта, и ты это знаешь, так что не вешай мне лапшу на уши. — Она наблюдала, как поднимается рука Корал, чтобы ударить вновь, и глухо рассмеялась: — Давай. Изуродуй мне и другую щеку, если тебе того хочется. Но будешь ли ты от этого спать лучше следующей ночью, без мужчины на другой половине кровати?

Рука Корал резко опустилась. Затрещину она Сюзан не отвесила, но схватила ее за предплечье. На этот раз пальцы сжались куда как сильнее, причиняя боль, но Сюзан этой боли практически не почувствовала. Ее слишком много били в этот день, так что страдания ее уже не пугали. Главное, она знала, что каждая прошедшая минута приближает ее встречу с Роландом, когда боль эта забудется раз и навсегда.

Остаток пути Корал буквально волокла ее по коридору. Они пересекли пустынную кухню (в любой другой день Жатвы работа бы здесь кипела, пар стоял столбом). Корал распахнула обитую железом дверь в дальней стене. Пахнуло картошкой, тыквой, морковью.

— Заходи. И живее, если не хочешь, чтобы я дала тебе хорошего пинка.

Сюзан посмотрела ей в глаза, улыбнулась:

— Я бы прокляла тебя за то, что ты спала с убийцей, сэй Торин, но ты уже сама прокляла себя. И ты это знаешь... это написано на твоем лице, тут сомнений быть не может. Поэтому я лишь поклонюсь тебе... — улыбаясь, она сделала реверанс. —...и пожелаю доброго дня.

— Заходи и заткни свою болтливую пасть! — рявкнула Корал и втолкнула Сюзан в кладовую. Захлопнула дверь, задвинула засов и, сверкая глазами, повернулась к ковбоям, которые все это время молча стояли у нее за спиной.

— Охраняйте ее как положено. Если убежит, пеняйте на себя.

Она протиснулась между ними, не слушая их заверений в том, что никуда пленница не денется, и поднялась в апартаменты своего брата дожидаться Джонаса или известий от Джонаса. Эта сука с превращенным в сплошной синяк лицом, что сидела между мешков с морковью и картошкой, ничего знать не могла, но ее слова

(ты больше никогда не увидишь сэй Джонаса)

не выходили у Корал из головы. Эхом повторялись снова и снова и не выходили.

На колокольне, возвышающейся над городским Залом собраний, пробило полдень. И непривычная тишина вновь воцарилась над Хэмбри.

Первая половина дня уступила место второй, но город словно позабыл про праздник Жатвы. Вот и «Приют путников» не бурлил весельем. Более двух сотен мужчин толпились под стеклянным взглядом Сорви-Головы, пили без продыха, но слышались в зале лишь шарканье ног да нетерпеливый стук стакана о стойку бара, свидетельствующий о том, что кого-то из клиентов замучила жажда.

Шеб попытался пройтись по клавишам, заиграл «Буги большой бутылки», мелодию, которая всем всегда нравилась, и тут же ковбой с родимым пятном на щеке приставил ему нож к уху и посоветовал прекратить шуметь, в противном случае пообещав выпустить мозги через барабанную перепонку. Шеб, которому совершенно не хотелось расставаться ни с мозгами, ни с барабанной перепонкой, не заставил просить себя дважды. Тут же поднялся со скамьи и прошел за стойку бара помогать Стенли и Красотуле наполнять стаканы.

Настроение у пьющих ухудшалось с каждым часом. Праздник Жатвы у них украли, это они уже поняли, но не знали, как на это отреагировать. Да, еще будет большой костер, в котором сгорят все пугала, но на поцелуи и танцы рассчитывать не приходилось. Их лишили и конкурса загадок, и скачек, и боя свиней... отняли возможность повеселиться. Они не могли достойно проводить год! Вместо положительных эмоций они получили убийство под покровом ночи и побег преступников. И лишь надежду на месть вместо уверенности в том, что виновные будут наказаны. Толпа в «Приюте путников», все более напоминавшая черную грозовую тучу, готовую разразиться молниями, жаждала, чтобы ей сказали, что надо делать.

Ткнули пальцем в жертву, которую надо бросить в огонь, как во времена Эльда.

И вот в этот самый момент, вскоре после того, как последний удар колокола растаял в холодном воздухе, двери салуна распахнулись, и в зал вошли две женщины. Многие знали старуху, что шла первой, и некоторые из них перекрестили глаза большим пальцем, чтобы отвести от себя ее черный взгляд. То была ведьма с Кооса, и хотя лицо ее покрывали язвы, а глаза запали так глубоко, что едва виднелись в глазницах, она буквально лучилась энергией, губы ее ярко алели, словно она только что наелась зимней вишни.

Вторая женщина двигалась медленно, с трудом переставляя ноги, прижимая руку к боку. Ее лицо цветом не отличалось от мела.

Риа прошествовала через зал, никого не удостоив взглядом, остановилась у стойки, под двухголовым чучелом, повернулась лицом к молчаливым ковбоям и горожанам.

— Большинство из вас меня знает! — проскрипела она. Кроме тех, кому никогда не требовался любовный эликсир, порошок, который возвращал силу падающему концу, или капельки, предназначенные для надоевшей тещи. Я — Риа с Кооса, а эта женщина, что стоит рядом со мной, тетя девушки, которая прошлой ночью освободила трех убийц... той самой девушки, что сама убила городского шерифа и хорошего молодого парня... жена которого ждет ребенка. Он стоял перед ней с поднятыми руками, молил сохранить ему жизнь ради жены и еще не рожденного ребенка, но она все равно застрелила его! Жестокая! Жестокая и бессердечная!

Толпа ответила глухим ропотом. Риа вскинула высохшие, скрюченные руки, и в зале воцарилась тишина. Медленно, не опуская рук, она обвела всех взглядом.

— Чужаки приехали, и вы встретили их с распростертыми объятиями! — выкрикнула она все тем же скрипучим голосом. — Встретили с распростертыми объятиями, накормили и обогрели, а они ответили на это черной неблагодарностью! Убили тех, кого вы любили и уважали, сорвали праздник Жатвы, и только боги знают, какие беды обрушатся на нас в следующем году!

Вновь ропот, уже громче. Она ударила по самому больному месту: они действительно боялись, что зло этого года перекинется на следующий, возможно, даже вновь приведет к мутациям скота, о чем на Внешней Дуге уже начали забывать.

— Но они уехали и скорее всего не вернутся! — продолжала Риа. — Может, оно и к лучшему — зачем пятнать нашу землю их чужеродной кровью? Но осталась одна... выросшая среди нас... женщина, предавшая город и убившая его сынов.

Голос упал до шепота, и слушатели подались к ведьме, чтобы не пропустить ни одного слова. Лица еще более посуровели, глаза превратились в щелочки. Тут Риа вытолкнула вперед бледную, худосочную женщину в черном платье. Поставила ее перед собой, как куклу, зашептала ей на ухо... но шепот этот каким-то образом услышали все.

— Давай, милая. Скажи им то, что говорила мне.

И Корделия заговорила, безжизненным, механическим голосом:

— Она сказала, что не будет наложницей мэра. Он для нее нехорош, сказала она. И потом соблазнила Уилла Диаборна. Ценой ее тела стало достойное положение в Гилеаде, куда она приехала бы вместе с ним... и убийство Харта Торина. Диаборн заплатил назначенную цену. Заплатил с радостью, ибо возжелал ее. Ему помогали друзья.

Возможно, они тоже попользовались ею. Вполне возможно. Канцлер Раймер оказался у них на пути. А может, они решили заодно расправиться и с ним.

— Мерзавцы! — воскликнула Красотуля. — Лживые гаденыши!

— А теперь скажи им, что надо сделать, чтобы очистить новый год от скверны, прежде чем она успела расползтись, — проворковала Риа.

Корделия Дельгадо подняла голову и оглядела мужчин. Глубоко вдохнула, втягивая запахи грэфа, пива, виски и табака в свои стародевственные легкие.

— Схватите ее. Вы должны ее схватить. Говорю это с любовью и печалью, должна сказать.

Молчание.

И скрещенные на Корделии взгляды.

— Выкрасьте ей руки.

Стеклянный взгляд Сорви-Головы, обозревающий битком набитый салун.

— Гори огнем, — прошептала Корделия. Свое согласие они выразили не криком, но вздохом. Словно осенний ветер зашелестел последними листьями на голых ветках.

Шими бежал за плохим Охотником за гробами и сэй Сюзан, пока не упал — легкие горели огнем, бок свело судорогой. Он повалился на мягкую траву Спуска с перекошенным от боли лицом.

Какое-то время Шими лежал, вдыхая запах травы, отдавая себе отчет, что с каждой минутой расстояние до них увеличивается, но прекрасно понимая, что бежать, пока не утихнет боль в боку, он не сможет. А попытка подняться прямо сейчас приведет к тому, что боль снова уложит его на траву. Вот он лежал, изредка поднимая голову и глядя вслед удаляющимся плохому Охотнику за гробами и сэй Сюзан, и уже собрался встать, когда Капризный укусил его. Не ткнулся мордой в задницу, отнюдь, прихватил как следует. В последние двадцать четыре часа Капи тоже пришлось несладко, и ему не понравилось, что человек, который и навлек на него все эти несчастья, лежит на земле, отдыхает.

— У-у-у-у! — взревел Шими, вскакивая. Укус Капи оказал магическое действие: Шими начисто забыл про все остальное. — Зачем ты это сделал, Капи? — Шими энергично потирал зад, большие слезы боли катились по щекам. — Ужасно больно... сукин ты сын!

Капризный вытянул шею, обнажил зубы в сатанинской улыбке, какая удается только мулам и верблюдам, и заржал. Для Шими ржание это прозвучало, как смех.

Конец веревки, заменявшей мулу поводья, лежал на траве меж его передних копыт. Когда Шими потянулся к ней, Капи попытался укусить его вновь, но юноша оказался проворнее, крепко врезав по узкой голове мула. Капи фыркнул и мигнул.

— Ты это заслужил, старина Капи. — Шими схватился за веревку. — Из-за тебя мне придется неделю испражняться на корточках. И твоя глупая шутка привела к тому, что мне еще долго не удастся сесть на стул. — Он обмотал веревкой запястье и залез на мула. Капи не попытался его сбросить, но Шими все равно болезненно поморщился, когда его травмированные ягодицы коснулись хребта мула. И все равно мне повезло, подумал Шими, двинув ногами в бока Капи. Да, задница болит, зато не надо идти пешком... или бежать.

— Вперед, глупый! — Капи вновь получил по бокам. — Быстро! Как можно быстрее, сукин ты сын!

За следующий час Шими неоднократно называл Капи сукиным сыном, по поводу и без оного. Проку от этого не было никакого — крейсерскую скорость Капи выбирал по собственному усмотрению.

Рейнолдс и Сюзан наискось пересекли Спуск, держа курс на дворец мэра. Добравшись до Дома-на-Набережной, Шими спешился за аркой, ведущей во двор, не зная, что делать дальше. В том, что они приехали сюда, сомнений у него не было: он видел жеребца Сюзан, Пилона, и лошадь плохого Охотника за гробами. Стреноженные, они стояли бок о бок в тени и изредка ржали, вскидывая головы.

Что же делать? Всадники появлялись из-под арки и исчезали за ней, главным образом седоволосые ковбои, слишком старые, чтобы отправиться с Ленджиллом. Никто из них не обращал ни малейшего внимания на недоумка из салуна и его мула. А вот Мигуэль обратил бы, и Шими это знал. Старый музыкант никогда не любил его, держал за вора и, увидев мальчика на побегушках Корал во дворе дворца, незамедлительно шуганул бы его.

Нет, не выгонит, мрачно подумал Шими. Сегодня не выгонит, сегодня я не позволю ему помыкать мной. Я не уйду, даже если он заорет.

Но если старик заорет и поднимет тревогу, что тогда? Плохой Охотник за гробами может прийти и убить его. Шими без колебания пожертвовал бы собой ради своих друзей, если б его смерть принесла хоть какую-то пользу. А чем он им поможет, умерев на брусчатке двора Дома-на-Набережной?

Вот он и стоял под холодным солнечным светом, переминаясь с ноги на ногу, жалея о том, что ему не хватает ума составить хоть какой-то план действий. Прошел час, два. Время текло медленно, Шими все больше злился на себя. Он чувствовал, что шансы помочь Сюзан уменьшаются с каждой уходящей минутой, но по-прежнему не знал, что ему делать. В какой-то момент он услышал, как на западе громыхнуло, словно оттуда донесся громовой раскат... хотя откуда взяться грому в ясный осенний день?