Тут псалтирь рифмотворная 67 страница

§ 30. Вообще все в природе так устроено, что при увеличении причины растет и ее действие, и наоборот, при ее уменьшении уменьшается и эффект. Поэтому когда одна и та же степень теплоты наблюдается в двух телах, то, при прочих равных условиях, должно было бы быть одно и то же увеличение или уменьшение протяжения каждого тела. Но какое разнообразие наблюдают в этом отношении! Умалчиваю о воздухе, который от градуса замерзания до градуса кипения воды расширяется па третью часть, в то время как вода в том же промежутке температур увеличивается на одну двадцать шестую часть своего объема. Даже тела почти одинаково жидкие, как-то: ртуть, вода, винный спирт, разные масла, также и твердые, как металлы, стекло, показывают удивительное разнообразие между увеличением протяжения, приобретенным от тех же градусов теплоты. Пусть не подумает кто-нибудь, что более значительное сцепление частей служит препятствием для расширения: сталь ведь обладает более крепким сцеплением частей, чем железо, как известно каждому; однако сталь расширяется больше, железо - меньше, как показывает опыт. Также и бронза, тело более твердое, чем медь, расширяется от той же степени теплоты больше последней. Нельзя приписать и замедление в накаливании большему весу тел, или назвать какие-либо другие обстоятельства, в разных телах мешающие расширению их, чтобы сейчас же не пришли в голову противоположные примеры, говорящие против предположений; все ото, конечно, лишь пока расширение нагретых тел приписывается входящей материи. Это - вообще. Но и в частности одно и то же тело при увеличении теплоты может сжиматься - например вода, происшедшая от таяния льда, удельно тяжелее его, так что она при небольшой степени нагревания не позволяет льду опускаться на дно. Также железо и большинство других тел, будучи еще в твердом состоянии, плавают на самих себе расплавленных, так как занимают больший объем, хотя и обладают уже той степенью теплоты, при которой плавятся. Из всего этого вполне очевидно, что расширением накаливаемых тел и их сжатием при охлаждении отнюдь нельзя доказать удивительные перемещения той теплотворной материи.

§ 31. Однако это чудище, уже поколебленное собственной величиною протяжения, пусть воздвигнет другой, кому это авось удастся, и пусть он нас задавит большей тяжестью. Философами, а особенно химиками, принимается, что этот блуждающий огонь показывает свое присутствие в телах не только увеличением объема их, но и увеличением веса. Весьма известный Роберт Бойль, если не ошибаюсь, первый доказал на опыте, что тела увеличиваются в весе при обжигании (в работе о весомости огня и пламени) и что можно сделать части огня и пламени стойкими и взвешиваемыми. Если это действительно может быть показано для элементарного огня, то мнение о теплотворной материи нашло бы себе в подтверждение твердый оплот. Однако большая часть, почти что все опыты его над увеличением веса при действии огня показывают лишь, что либо части пламени, сожигающего тело, либо части воздуха, во время обжигания проходящего над прокаливаемым телом, обладают весом. Так, металлическая пластинка, сжигаемая в пламени горящей серы, разбухает и увеличивается в весе; здесь причиною увеличения веса является не что иное, как кислота серы (серу можно освободить от флогистона, кислоту собрать и заключить под колокол); она проникает в поры меди и серебра и, основавшись в них, производит увеличение веса. Когда свинец пережигается, в сурик, мастера намеренно направляют на расплавленный металл дымящее, сильно коптящее пламя: именно сажа украшает окалину свинца красным цветом и увеличивает вес ее - а кстати и прибыль мастеров. Остальные опыты прославленного автора в упомянутом сочинении кажутся хотя более показательными, однако отнюдь не свободны от подозрения, так как сам автор при них не присутствовал, но их выполнение поручал почти всегда какому-то работнику.

Но допустим, что кроме частей зажженного тела, или частичек, летающих вокруг в воздухе, к металлу прибавляется во время обжигания какая-нибудь другая материя, увеличивающая вес окалины его. Хотя окалины, удаленные из огня, сохраняют приобретенный вес даже на самом лютом морозе, однако они не обнаруживают в себе какого-либо избытка теплоты. Следовательно, при процессе обжигания к телам присоединяется некоторая материя, только не та, которая приписывается собственно огню, ибо я не вижу, почему последняя в окалинах забыла о своей природе. Далее, металлические окалины, восстановленные до металлов, теряют приобретенный вес. Так как, однако, восстановление, так же как и прокаливание, производится тем же - даже более сильным - огнем, то нельзя привести никакого основания, почему один и тот же огонь то проникает в тела, то из них уходит. Наконец, подобные же опыты делали известные Бургаве (Элементы химии, часть 2, опыт 20 об огне) и Дю Кло (Мемуары королевской Академии наук, 1667), повидимому, с противоположными результатами. Первый взвесил до накаливания, а затем снова после накаливания и остывания пять фунтов и восемь унций железа, но не нашел какого-либо приращения или уменьшения веса. Второй же приписал увеличение веса минералов при прокаливании серным частичкам и воздуху, которые непрерывно текут над минералами, подвергаемыми прокаливанию, и проникают в последние после их распадения в огне. Это он показывает на опыте, а именно, из королька сурьмы, обожженного на открытом воздухе, он извлек при помощи винного спирта красную вытяжку, по отделении которой оставшаяся масса имела тот же вес, как и королек до обжигания. Другой раз королек сурьмы, обожженный иначе, именно без увеличения веса, не дал такой вытяжки. Итак, не очень-то надежны и те доказательства, которые приводятся в защиту особенной, свойственной огню материи и которые основаны на увеличении веса обожженных тел.

§ 32. Солнечные лучи, выделенные и собранные в фокусе зажигательного зеркала, дают весьма сильный жар, как и яркий свет; считают, что этим наглядно показывается - как бы при свидетеле солнце, - что теплотворная материя или элементарный огонь, вышедший из солнца, сгущается в фокусе зеркала и сообщает фокусу жар и свет. Кажется, легко предположить, что при этом материя света распространяется от солнца как река из источника. Но эта гипотеза очень похожа на ту, которая будет утверждать, что воздух от звучащего тела распространяется со скоростью, равной скорости звука. Очевидно, при этом смешивают эфир и лучи, которые друг от друга различаются так же, как между собою различествуют движение и материя. Поэтому следует заменить сгущение огненной материи в фокусе зеркала конденсацией теплотворного движения. По-моему, утверждающий, что в фокусе зажигательного стекла или зеркала сгущается материя эфира, не иначе мыслит, как если бы говорил, что в фокусе эллиптического свода собираются не звуковые лучи, но сжимается сама материя воздуха. Что солнечный фокус весьма горяч не вследствие большей плотности эфирной материи, но вследствие теплотворного движения, достаточно доказывает фокус лучей, отраженных луною. Так как он весьма ярок, то должен был бы быть и весьма горячим, если бы он сам и теплота происходили от уплотнения эфирной материи. Но теплоты в нем нет - светящийся фокус производится или сгущением эфирной материи, или конденсацией ее движения. Исключить сгущение материи - значит итти против гипотезы; отклонить конденсацию движения - значит признать, что огненная материя может быть и холодной, т.е. что огонь - не огонь. Кто свободен от предрассудков, конечно, согласится с нами, что никак нельзя доказать существование теплотворной материи возникновением жара в фокусе зажигательной машины.

§ 33. Смещением поваренной соли со снегом или толченым льдом физики получают материю, называемую по производимому ею действию холодильной; при помощи ее превращают воду в любом сосуде в лед. Пока это происходит, сам снег ожижается, как и соль. Отсюда, конечно, надо заключить, что огненная материя из воды переселяется в окружающий снег, и от присовокупления ее последний плавится, а вода от ухода ее превращается в лед.

Прекрасно. Но необходимо кое-что предпринять, прежде чем позволить вырвать у нас трофеи победы. Вставь, пожалуйста, в сосуд, содержащий снег и склянку с водою, термометр; примешай соль, и ты увидишь, что в то время как вода превращается в лед и холодильная смесь ожижается, спирт в термометре опускается: ясный признак того, что одновременно с замерзанием воды холодильная смесь делается холоднее. Таким образом, никакой элементарный огонь не врывается в нее из воды; но скорее снег, растаявший от соприкосновения с более теплой водою, действует на соль, растворяет ее, охлаждается и приобретает бульшую степень теплоты, чем имеет вода, переходящая в лед; от этого чистая вода в сосуде замерзает, а сам снег вследствие поглощенной соли остается жидким. Кто, в самом деле, не знает, что в воде, насыщенной солью, чистая вода в стеклянном сосуде превращается в лед при 26° термометра Фаренгейта, а рассол остается жидким?

§ 34. На основании всего изложенного выше мы утверждаем, что нельзя приписывать теплоту тел сгущению какой-то тонкой, специально для того предназначенной материи, но что теплота состоит во внутреннем вращательном движении связанной материи нагретого тела. Точно так же мы не только говорим, что такое движение и теплота свойственны той тончайшей материи эфира, которой заполнены все пространства, не содержащие чувствительных тел, но и утверждаем, что материя эфира может сообщать полученное от солнца теплотворное движение нашей земле и остальным телам вселенной и их нагревать. Эфир есть та среда, при помощи которой тела, отдаленные друг от друга, сообщают теплоту без посредничества чего-либо чувствительного.

§ 35. Устранив материю теплоты, старательно увековеченную другими, можно было бы положить конец словам, если бы с противной стороны нам не было предложено новое занятие. Ведь существуют ученые, приписывающие и холоду особое вещество и считающие последнее находящимся в солях, на основании производимого при растворении их холода. Так как те же соли нередко производят и теплоту (так, обыкновенная соль при приливании купоросного масла вскипает и нагревается), то мы с таким же правом могли бы приписать причину теплоты солям,если бы не считали такие дикие споры ниже нашего достоинства.

Л. ЭЙЛЕРУ

(1748)

[Перевод]

Знаменитейшему и ученейшему мужу Леонарду Эйлеру, заслуженнейшему профессору и члену славной Берлинской Академии наук, а также императорской Петербургской Академии наук и Лондонского королевского общества, нижайший привет шлет Михаил Ломоносов.

Каждый, кто занимается наукой и встречает одобрение трудам своим со стороны великих людей, легко поймет, как я обрадовался, получив Ваше любезное письмо. Не меньше удовольствия доставляет мне и мысль о том, какую поддержку окажет мне в будущем Ваша дружба, снисходительно Вами предлагаемая. Очень Вам признателен, что не только побуждаете меня к объяснению рождения селитры Вашим советом, для меня особливо почетным, но и даете мне точку опоры для более ясного познания самого предмета, разработкой которого я занимаюсь со всей заботой и старанием. Я читаю, с большой пользою для себя, "Артиллерию" Робинса, снабженную Вами превосходнейшими замечаниями. В общем, я полагаю, что, узнав настоящую причину упругости воздуха, легче можно раскрыть силу, которая сгущает воздух в селитре; поэтому я счел целесообразным предпослать трактату о рождении селитры теорию упругой силы воздуха, которой начало я положил еще тогда, когда начал серьезно размышлять о мельчайших составных частях вещей; я вижу, что она уже и теперь совершенно согласуется с остальными моими представлениями, которые я себе составил о частных качествах тел и о химических операциях. Хотя все это, т.е. всю систему корпускулярной философии, мог бы я опубликовать, однако боюсь: может показаться, что даю ученому миру незрелый плод скороспелого ума, если я выскажу много нового, что по большей части противоположно взглядам, принятым великими мужами. Поэтому считаю необходимым последовать совету тех, чье суждение обострено постоянным занятием важными вопросами, авторитет же основывается на заслугах. Так как, муж снисходительнейший, кроме обоих этих качеств Вы еще, знаю, и благосклонны ко мне, то выслушайте благожелательно то, что я предлагаю Вашему просвещеннейшему суду, и, заметив пункты, недостаточно у меня обоснованные, не поставьте себе в труд откровенно, как всегда, указать мои ошибки. Прежде всего считаю необходимым сообщить то, что является основанием естественных наук.

При попытках привести к определенности основы химии и даже все вообще, что имеет широкое значение для углубленной физики, мне преграждает путь общепринятое мнение, считающееся у большинства аксиомой, что плотность связанной материи тел пропорциональна их весу. Для тел однородных это, конечно, несомненно; кто мог бы сомневаться, что в одном кубическом футе воды вес и вещество выражаются одной единицей, а в двух - двумя и что два кубических фута воздуха, сжатых на пространстве 1 кубического фута, имеют двойной вес и двойную плотность; не вижу, однако, чтобы это было достаточно доказано для тел разнородных. Говоря правду, я считаю это несоответствующим явлениям природы. Я вполне согласен со словами Ньютона: воздух удвоенной плотности в удвоенном пространстве делается четверным, в утроенном - шестерным; то же предполагаю для снега или порошков, уплотненных сжатием или приведением в жидкое состояние (Princ[ipia] Phil. nat. math. def. 1), но не могу согласиться со следующим общим заключением, что масса познается весом каждого тела. Нельзя обобщать то, что свойственно явлениям частным, и все, свойственное однородному, переносить на разнородное. Хотя (там же, кн. II, разд. VI, предл. XXIV) имеется доказательство теоремы, утверждающей, что количество следует определять по весу, я все-таки не вижу, чтобы положение это было верным вообще. Вся сила этого доказательства зиждется на опытах со столкновением тел, падающих вертикально [?]. Я не сомневаюсь, что они проделаны со всею тщательностью; известно, однако, что для них брались или однородные тела разной величины, или же тела разнородные. В первом случае я согласился бы с полной истиной теоремы и с убедительностью доказательства, если бы определение тела давалось через определение его однородности; во втором же он определял количество вещества в разнородных телах, которые брались для опытов, по их весу, и принимал за истину то, что следовало доказать. Я согласен, что это не наносит никакого ущерба законам, определяющим силы тела по их скорости совместно с их сопротивлением; в механике всюду определения эти делаются по весу тел, и нечего бояться ошибок в определении сил крупных тел, так как здесь применяется всюду одно и то же измерение; но я считаю невозможным приложить теорему о пропорциональности массы и веса к мельчайшим единицам тел природы, если мы не хотим все время ошибаться. Так как в физике положение это принято как общее для всех явлений, то чего только не приходится придумывать тем, кто берется объяснять особые качества тел, исходя из природы мельчайших корпускул. Ученые мужи приписывают много противоречивых свойств одному и тому же телу; очень много у них такого, что далеко от остроумной простоты природы. Потратив много труда на изыскание фигуры корпускул, объясняющей частные свойства тела и не противоречащей приведенной физической теории, я понял, что не получу никаких плодов от своей прилежной работы. Долго было бы перечислять по отдельности все, что мешало мне признать неизменную пропорциональность между массой тел и их весом; я приведу здесь то, что мне кажется наиболее важным. Во-первых, имеются тела самого различного удельного веса, обладающие такими свойствами, из которых совершенно ясно, что плотность материи их почти одинакова. Таковы, например, золото и вода, если их сравнивать между собой. Вода почти в 20 раз легче золота, однако по признакам совершенно ясным имеет такую же плотность материи; совершенно так же, как и золото, ее нельзя сжать в меньший объем, из чего следует и является почти несомненным, что частички связанной материи воды находятся в самом тесном соприкосновении (материя, находящаяся в промежутке между связанными частицами, уступает легчайшему давлению) и что они непосредственно соприкасаются друг с другом. Затем различная величина частичек и пор в разных телах не имеет никакого значения при сравнении разной плотности материи, если допустить, что в каждом теле фигура и расположение частичек одинаковы. Итак, приняв пропорциональность плотности тела весу его, остается прибегнуть к различию фигуры. В телах с самой плотной материей наиболее подходящей фигурой для корпускул будет кубическая; допустим, что частицы золота имеют подобную форму, хотя гибкость сего металла и не дозволяет признать это. Какую форму придумаем мы для частиц воды? Если допустить, что она состоит из твердых шариков (я думаю, что это самая подходящая форма для атомов не только воды, но и всех природных тел), то плотность материи в золоте будет больше раза в два, а не в 20. Если представить себе в каком-либо шарике полость, которая будет в 10 раз больше своей твердой оболочки, так что плотность полых и круглых корпускул воды и кубических твердых корпускул золота будет относиться друг к другу, как 1:20, то толщина оболочки водяных корпускул и диаметр полости будут относиться друг к другу примерно как 1:60. Такая, состоящая из крохотнейших шариков, вода едва ли будет оказывать сопротивление даже малому давлению, а между тем вода действует с огромной силой и скорее проникает в самые сжатые поры металлов, чем дает хоть сколько-нибудь сжать себя. Когда вода замерзает и воздух от холода собирается в ее порах в пузыри, то она приобретает такую упругость, что скорее разорвет прочнейшие бомбарды, чем уступит свое место. Я думаю, что природа ее, с такой силой оказывающая сопротивление, как следует позаботилась о ее мощи. Эта фигура полого шара не соответствует тому и другому свойству воды; также непригодны и другие фигуры, которые можно придумать в пользу положения, здесь оспариваемого, как не отвечающие прозрачности, легкой подвижности и другим свойствам воды. Итак, если мы примем, что частички воды, как обладающие несокрушимой крепостью, тверды и вследствие подвижности своей шарообразны, то мы заключим на основании вышеизложенного, что как в воде, так и в золоте они должны тесно прижиматься одна к другой. При таком представлении, конечно, нельзя отрицать, что плотность материи мало различается в золоте и воде. То же рассуждение можно приложить и ко многим другим телам, например к алмазу и ртути, сравнивая их крепость и удельный вес; перейду, однако, к более существенному.

Несомненно, что явления становятся яснее и понятнее, если мы знаем их причину; не следует поэтому сомневаться и в том, что, поняв причину тяжести, можно объяснить и разницу в удельном весе. Поэтому необходимо, насколько это требуется нашим вопросом, сказать кое-что и о причине тяжести. Я не согласен с теми, кто считает тяжесть тел существенным их признаком и не находит нужным исследовать ее причины; я считаю, что подобно тому как всякое движение тела есть стремление его по какому-либо направлению, так и тяжесть есть видовой признак, а не нарушимая сущность его, который может отсутствовать во всяком теле, как отсутствует движение, рождающееся от ускорений падающих тел. Так как должно быть достаточное основание, по которому чувствительные тела преимущественно направляются к центру земли, то следует поискать причину тяжести. Она, конечно, возникает или от толчка, или от чистого притяжения. Наиболее вероятно, что тела приходят в движение от толчка; чистое притяжение находится под вопросом, и есть всякие доказательства, его вообще отрицающие; я не сомневаюсь, муж ученейший, что они Вам достаточно известны, но считаю необходимым ради связности изложения привести некоторые из них: во-первых, при существовании чистого притяжения сила его должна быть врождена в телах движения их. Движение, однако, как это всем известно, производится и отталкиванием; итак, в природе имеются для одного действия две причины, при этом противоположные. Что в самом деле может быть противоположнее чистому притяжению, чем чистое отталкивание? Никто, впрочем, не будет спорить, что противоположные явления бывают вызваны явлениями противоположными (пусть никто не приводит на первый взгляд противоречащих этому примеров, как то, что живые существа одинаково погибают от жары и холода. Здесь я подразумеваю не отдаленные причины, которых может быть множество, а ближайшую, которая для каждого действия одна; например, ближайшая причина смерти животных - прекращение движения крови). Если поэтому истинное притяжение производит движение в телах, то толчок будет причиною покоя; так как это - абсурд, ибо толчок в действительности вызывает движение, то, следовательно, притяжение не возбуждает движения и не существует. Положим, что в телах имеется сила истинного притяжения; тогда тело А притягивает другое тело В, т.е. движет его без всякого толчка. Для этого не нужно, чтобы А ударило В; нет надобности, чтобы А двигалось по направлению к нему, а так как остальные движения его в любом направлении не имеют никакого значения для приведения в движение тела В, то отсюда следует, что А, находящееся в абсолютном покое, будет двигать тело В. Это последнее будет двигаться к А, т.е. к нему прибавилось нечто новое, чего в нем раньше не было, именно движение к А. Но все изменения, совершающиеся в природе, происходят таким образом, что сколько к чему прибавилось, столько же отнимается от другого. Так, сколько к одному телу прибавится вещества, столько же отнимется от другого, сколько часов я употребляю на сон, столько же отнимаю от бдения, и т.д. Этот закон природы является настолько всеобщим, что простирается и на правила движения: тело, возбуждающее толчком к движению другое, столько же теряет своего движения, сколько отдает от себя этого движения другому телу. На основании этого закона движение, сообщаемое телу В, движущемуся к А, отнимается от тела, которым В приводится в движение, т.е. от А. Но ни от какого тела нельзя отнять то, чего в нем нет; необходимо, следовательно, чтобы тело А, если оно притягивает В, двигалось, поэтому, находясь в совершенном покое, тело А не может двигать другое тело В, что противоречит вышедоказанному. Поэтому или в природе не существует чистого притяжения, или не будет абсурдом одновременное существование и несуществование его. Я лично присоединяюсь к первому, и оставлю второе тем, которые любят объяснять все явления одним словом. Впрочем, если бы характер явления позволил проникнуть в самые источники, из которых притяжение распространяется на природу тел, то истина, здесь доказываемая, стала бы еще яснее. Я оставляю ото для специальной диссертации. Итак, чистого притяжения нет, и, следовательно, тяжесть тел происходит от толчка; должна поэтому существовать материя, побуждающая тела двигаться к центру земли. В тяжелых телах тяжелы мельчайшие частички; следовательно, она действует даже на малейшие частички, свободно проникает в самые узкие поры, и, следовательно, она очень тонка. Она может действовать на частички тела, только ударяя в них, что возможно только в том случае, если они оказывают ей сопротивление, т.е. противопоставляют бока свои, для нее непроницаемые; из этого следует, что должны существовать частички тяжелых тел, непроницаемые для материи тяжести, которая действует на их поверхность. Примем теперь, что тело А равно телу В протяженностью и плотностью материи и что корпускулы обоих, на поверхность которых действует материя тяжести, имеют одинаковую сферическую форму и одинаково расположены. Пусть диаметр каждой корпускулы тела А будет d, окружность ее р; тогда поверхность ее dp. Пусть далее диаметр корпускулы B=d-е и поверхность ее (d-е)2p:d. Пусть число корпускул в теле А=а; так как А=В протяженностью и плотностью материи и корпускулы в обоих имеют ту же форму и расположение (по нашей гипотезе), то число корпускул тела А относится к числу корпускул тела В, как куб диаметра корпускулы тела В к кубу диаметра корпускулы тела А, то-есть, как

так что сумма поверхностей корпускул тела А к сумме поверхностей корпускул тела В относится как

Так как тяжелые тела, заключенные в толстые стены и помещенные в каменные погреба, ничуть не теряют в весе, то ясно, что материя тяжести не задерживается порами тел, всегда двигается с одинаковой скоростью и действует на отдельные корпускулы с той же стремительностью. В телах А и В количество материи одинаково (по нашей гипотезе), одинакова и инерция их; поэтому разнообразие действия вещества тяжести будет зависеть от поверхностей, на которые оно действует. Но выше показано, что сумма поверхностей корпускул тела А меньше суммы поверхностей корпускул тела В, следовательно, вещество тяжести будет действовать с меньшей силой на тело А, чем на тело В, т.е. В будет удельно тяжелее тела А. Плотность же материи А и В (по гипотезе) одинакова, следовательно, плотность не пропорциональна тяжести. Мы вывели это из различной массы корпускул, но то же будет и при различной фигуре корпускул. Итак, если принять тяжесть тел всюду пропорциональной плотности их, то или мы должны допустить одинаковость фигуры и массы непроницаемых для вещества тяжести частиц тела, или отказаться от вещества тяжести. Первому противоречит удивительное разнообразие тел природы, второе противоречит здравому смыслу и побуждает к мысли о существовании таинственных свойств. Кроме того, если принять весь видимый мир полным материи, то мы должны допустить и существование материи, лишенной силы тяжести, - иначе ни одно тело не может ни подниматься, ни опускаться силою тяжести в эфире; если же допустить такую материю, лишенную тяжести, то по аналогии придется допустить и другие материи, значительно различающиеся величиною удельной тяжести по аналогии с другими свойствами чувственных тел; свет, в том случае когда его можно отнимать у тела, различается степенью интенсивности; то же известно и о звуке, об упру гости, вкусе и пр. Если же решим, что удельный вес тела различается по величине поверхностей, противопоставляемых корпускулами веществу тяжести, то не только уничтожатся все эти вышеупомянутые трудности, но и откроется широкий простор для лучшего объяснения многих явлений, а также для исследования природы мельчайших корпускул. Если, по сказанному выше, допустить, что сумма поверхностей корпускул золота почти в 20 раз больше, чем сумма поверхностей корпускул воды в том же объеме, то золото будет, при той же плотности материи, в 20 раз тяжелее воды. Пусть мне не возражают, что поры золота вследствие малости корпускул его должны быть так узки, что в них не могут проникнуть корпускулы воды (бульшие, вследствие своего меньшего веса) и даже частички царской водки; я говорю, что царская водка входит лишь в те поры золота, которые находятся между его смешанными корпускулами, т.е. составленными из разнородных начал, в которые водка не проникает - иначе она растворила бы составные части золота и разрушила бы его. Затем при помощи этой теории совершенно устраняется мнение об огне, оставшемся в обожженных телах. Нет никакого сомнения, что частички воздуха, непрерывно текущего над обжигаемым телом, соединяются с ним и увеличивают вес его. Если же при этом ссылаются на опыты, где сожжение тела в замкнутом сосуде все-таки сопровождается увеличением веса, то эти опыты можно было бы объяснить так, что по уничтожении сцепления частичек от нагревания бока их, ранее находившиеся во взаимном прикосновении, теперь вполне открыты действию вещества тяжести и потому сильнее придавливаются к центру земли.

Потом, вероятно, полезна будет эта теория и для определения отношения величины частичек разного рода тел, когда только сделаются всесторонне известными их состав, положение и фигура. Я говорю это только ради примера.

Я сказал бы и больше, но считаю, что и так я слишком распространился. Добавлю лишь, что согласно всему сказанному воздух должен быть тяжелее воды, если только его корпускулы находятся в самом тесном положении. Они меньше частичек воды, ибо входят в поры ее.

Вот, знаменитейший муж, что я обдумываю уже несколько лет и что мне препятствует привести все результаты моих исследовании причин частных качеств в единую систему и опубликовать их. Не сомневаюсь, что Ваше острое суждение извлечет меня из этого лабиринта. Примите, несравненный муж, эти мои размышления со свойственным Вам беспристрастием и продолжайте покропительствовать мне. До свиданья.

Петербург.

5 июля ст. ст. 1748 г.

Примечания

1 Под этим названием мы понимаем и более значительную степень ее, в просторечии называемую огнем.

ИЗ "ДРЕВНЕЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ"

ВСТУПЛЕНИЕ

Народ российский от времен, глубокою древностию сокровенных, до нынешнего веку толь многие видел в счастии своем перемены, что, ежели кто междоусобные и отвне нанесенные войны рассудит, в великое удивление придет, что по толь многих разделениях, утеснениях и нестроениях не токмо не расточился, но и на высочайший степень величества, могущества и славы достигнул. Извне угры, печенеги, половцы, татарские орды, поляки, шведы, турки; извнутрь домашние несогласия не могли так утомить России, чтобы сил своих не возобновила. Каждому несчастию последовало благополучие большее прежнего, каждому упадку - высшее восстановление; и к ободрению утомленного народа некотоvрым Божественным промыслом воздвигнуты были бодрые государи.

Толикие перемены в деяниях российских: соединение разных племен под самодержавством первых князей варяжских, внутренние потом несогласия, ослабившие наше отечество, наконец, новое совокупление под единоначальство и приобщение сильных народов на востоке и на западе, - рассуждая, порядок оных подобен течению великия реки пpедставляю, которая, от источников своих по широким полям распростираясь, иногда в малые потоки разделяется и между многими островами теряет глубину и стремление; но, паки соединясь в одни береги, вящую быстрину и великость приобретает; потом присовокупив в себя иные великие от сторон реки, чем далее протекает, тем обильнейшими водами разливается и течением умножает свои силы.