2015-06-14
309
Если худшее состояние человека по смерти противоречит его мете и его существенности, то паче противоречит оно намерению творца в его творении: ибо поелику мета его есть совершенствование, то состояние оному возвратное, худшее, будучи оной противоречуще, противоречит и намерению творца потому, что в том и было его намерение, да совершенствуем.
Всемогущее существо в самом деле не награждает, не наказывает, но оно учредило порядок вещам непременный, от которого они удалиться не могут, разве изменя свою существенность.
Итак, добродетель имеет сама в себе возмездие, а пороки наказание. Что может быть сладостнее, как быть уверену, что пребыли всегда в стезе, нам назначенной? Что превышает удовольствие, как знать, что ничем мы сами себя упрекнуть не можем? Если бы вознялася легкая мгла, затмевающая зерцало совести добродетельного человека, напоминовение соделанного добра разгонит мгновенно. Напротив того, злые принужденны ежечасно упрекать себе свои злодеяния, терзаться, казниться среди благоденствия. - Почто искать нам рая, почто исходить нам во ад: один в сердце добродетельного, другой живет в душе злых. Как ни умствуй, другого себе вообразить не можно. Если же себе представим, что все человеки сходствуют в их силах и способностях, суть во всем одинаковы и черта, одного от другого отделяющая, незрима, в различиях своих они восходят или нисходят непременною постепенностию, но все суть единого рода; следовательно, и определение их, мета их, цель должны быть одинаковы. Если кто из них, употребляя во зло данные ему способности, устраняется предопределения своего, то все следствия злых дел налегают на него. Едкая совесть грызет его сердце и не отступит от него, дондеже не истребит в нем все преступное, все злое. Яко врачебное некое зелие, совесть есть лекарство злых дел, и если в жизни она нас не исцеляет, то, конечно, по смерти. Излеченных совестью ужели всеотец исключит из своих объятий? Почто мы бываем толико жестокосерды? Преступник не брат ли наш? И кто может столь сам пред собою оправдаться и сказать: никогда во мне ниже мысль злая не возникала?
Если возможно, сцепляя многие истины, постигнуть, что совершенствование есть цель человека, не токмо цель его на земли, но и по смерти, то весьма трудно, дабы не сказать - невозможно, вообразить себе, каким образом продолжится совершенствование человека по смерти: ибо если на земли была в том ему пособием телесность и его органы, то как то может быть без оной? Чувства его дали ему понятие, а без них их бы он не имел. То два средства: или вновь понятия уже приобретать душа не будет, а действовать будет над прежними, или человек будет иметь новую организацию. Боннет старается доказать, что душа человеческая всегда будет сопряжена с телом, что, по смерти оставшися семени сопряженна, человек из оного сопряжения родится паки двусуществен. Основывает он сие рассуждение на том, что поелику человек, как всякая тварь, содержится в семени до зачатия своего, то как оное семя кажется быть душе сосущественно, то она с ним навеки пребудет сопряженна. Если сие предположение невероятно, но возможно, - ибо то истинно кажется, как то мы видели в начале сего слова, что семя зачатию было предсущественно. Но запутнение не совсем развязано: ибо семя, коему пред зачатием душа была союзна, зачатием и решением разверзлося и произвело новые семена, коих развержение новые произвело существа; но прежнее семя, семя отчее, уже разверженное, должно пребыть паки семя, что есть противоречие; то надлежит предполагать, что семя развержения произведет самого себя вновь. Вот круг, и затруднение не решено. - Таковы суть следствия семенного любомудрие, как то его называют; но сколь ни слабо сие рассуждение, оно имеет казистую сторону и находило последователей. Мне кажется, что все таковые системы суть плод стихотворческого более воображения, нежели остроумного размышления. За таковое же изобретение выдаю и следующее предположение: приметно или паче явственно, что есть в природе вещество или сила, жизнь всему дающая. Чувствительность наша, электр и магнитная сила суть, может быть, ее токмо образования (modification), то не сие ли вещество, которое мы назвать не умеем, есть посредство, которым душа действует над телом? А поелику оно есть средство к действованию души, то не вероятно ли, что, отступая от телосмертия, душа иметь будет то же посредство для своего действования? Но дабы действовать, нужны кажутся ей быть органы; а поелику душа в сожитии своем с телом стала совершеннее, то и органы нужны ей совершеннейшие. И для чего сего вероятным не почитать, когда и самая сила творчая явна токмо посредством вещественности, посредством органов? Какое противоречие мыслить, что может быть в сем же мире и может быть на земли другая организация, но нами не ощущаемая, нам неведомая, да и по той только причине, что она чувствам нашим не подлежит? А если бы чувства наши выли изощреннее и совершеннее, то бы и сия нам неведомая организация была бы известна. Что чувства наши или, лучше сказать, что чувственность может быть изощреннее, то доказывали примеры чувств, из соразмерности своей болезнию выведенные; дай глазу быть микроскопом или телескопом, какие новые миры ему откроются! И как сомневаться в возможности лучшей организации? Тот, кто мог дать человеку око на зрение красоты и соразмерности, ухо на слышание благогласия; тот, кто дал ему сердце на чувствование любви, дружбы; кто разум ему дал на постижение дателя; тот, кто огнь, воздух, землю и воду сплел воедино; тот, кто самую летучесть огня претворяет в твердость и свет вмещает в части составительные веществ, может, конечно, может произвести новые смешения; благость его к творению eго не иссякнет, любовь к произвождению своему горячности своей не потеряет; и если единое его слово рождает чудесность, то оно и паки ее родить может. Или на что предполагать быть новому творению? Вся возможность прешла в действительном пред началом уже времен, и что будет, уже было в незыблемом порядке с того мгновения, как возблистало солнце и время отделилось от вечности.
Для чего предполагать невозможность быть другим организациям, опричь нами чувствуемых на самой земле, по той единственно причине, что они нам нечувствительны? Сколько веществ, ускользающих от наших чувств, иные своею малостью, иные своею прозрачностью или другими свойствами, чувствам нашим не подлежащими, и если мы в милостях видим, что пресыщение одной вещи не исключает въемлемость другой. Вода, насыщенная обыкновенною солью и не приемля ее более, приемлет и растворяет другую. Истолкуй сию возможность, и если бы не опыт то доказывал, ты бы оному не верил.
Не так далеко, кажется, отстоять должно будущему состоянию человека от нынешнего, как то иногда воображают его, не за тридевять земель оно, и не на тридесятом царстве.
Если должно верить сходственности аналогии (да не на ней ли основаны большая часть наших познаний и заключений?), если должно ей верить, то вероятно, что будущее положение человека или же его будущая организация проистекать будет из нашея нынешняя, как то сия проистекает из прежних организаций. Поелику к сложению человека нужны были стихии; поелику движение ему было необходимо; поелику все силы вещественности в нем действовали совокупно; поелику по смерти его и разрушении тела стихии, вышел из их союза, пребудут те же, что были до вступления в сложение человека, сохраняя все свои свойства; потолику и силы, действовавшие в нем, отрешась от тела, отойдут в свое начало и действовать будут в других сложениях; поелику же неизвестно, что бывает с силою или стихиею чувствующею, мыслящею, то нельзя ли сказать, что она вступит в союз с другими стихиями по свойству, может быть, смежности, нам неизвестной, и новое произведет сложение? О возлюбленные мои, я чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность.
Повторим все сказанное краткими словами; человек по смерти своей пребудет жив; тело его разрушится, но душа разрушиться не может: ибо несложная есть; цель его на земли есть совершенствование, та же пребудет целию и по смерти; а из того следует, как средство совершенствования его было его организациею, то должно заключать, что он иметь будет другую, совершеннейшую и усовершенствованному его состоянию соразмерную.
Возвратный путь для него невозможен, и состояние его по смерти не может быть хуже настоящего; и для того вероятно или правдоподобно, что он сохранит свои мысли приобретенные, свои склонности, поколику они от телесности отделены быть могут; в новой своей организации он заблуждения свои исправит, склонности устремит к истине; поелику сохранит мысли, коих расширенность речь его имела началом, то будет одарен речию: ибо речь, яко составление произвольных знаков, знамение вещей означающее, и может внятна быть всякому чувству, то какая бы организация будущая ни была, если чувствительность будет сопричастна, то будет глаголом одаренна.
Положим конец нашим заключениям, да не зримся ищущими единственно мечтаний и чуждаемся истины. Но как бы то ни было, о человек, хотя ты есть существо сложное или однородное, мысленность твоя с телом разрушиться не определенна. Блаженство твое, совершенствование твое есть твоя цель. Одаренный разными качествами, употребляй их цели твоей соразмерно, но берегись, да не употребишь их во зло. Казнь живет сосмежна злоупотреблению. Ты в себе заключаешь блаженство твое и злополучие. Шествуй во стезе, природою начертанной, и верь: если поживешь за предел дней твоих и разрушение мысленности не будет твой жребий, верь, что состояние твое будущее соразмерно будет твоему житию, ибо тот, кто сотворил тебя, тот существу твоему дал закон на последование, коего устраниться или нарушить невозможно; зло, тобою обделанное, будет зло для тебя. Ты будущее твое определяешь настоящим; и верь, скажу паки, верь, вечность не есть мечта.
Примечания
1 Славный естествоиспытатель Линней привел в ясность различие полов в растениях и плододеяние их посредством цветочной пыли, без коей цвет в плод превратиться не может.
2 Славный Галлер доказал, что иные части чувственны, другие только раздражительны.
3 Нe говоря о других, можно в пример привести известного живописца Рафаеля.
4 Не возможно ли уподобить душу металлу минерализованному? Когда огнь руду проникнет, металл отделяется и явится в своем блеске: так и огнь жизни, проникнув семя, являет душу.
5 Нельзя ли сказать: несть тождественности души в рожденном ее состоянии и по смерти; ибо душа есть сила, действующая органом, а орган разрушится. Душа, лишенная воспоминовения воплощенного ее состояния, будет особенна, будет высшее существо, потому что напоминовения лишение лишит ее всего, что нас терзает: она будет я. Итак, соединится ли она со своим началом или пребудет особенна, но будет высшее существо.
6 Человек во чреве образуется подобно растению: он кормится пуповиною, как растение корнем.
7 Peut-кtre les affinitйs suivent les loix de la force magnйtique ou йlectrique; ne pourrait on pas dire que l'affinitй est universelle par les intermйdiaires. Sil y a des affinitйs doubles, n'y peut il y avoir des triples etc.
8 Легкое его еще не дышит, а большая грудная железа сосет; кажется, и у человека нет еще правыя сердечныя камеры, и вместо крови белый сок протекает его жилы. Сердце потом образуется, кровь краснеет и хотя легкого не касается, но обращение ее живее. Все в нем пульс; и как скоро выходит на свет, воздух и млеко составляют его пищу, самая боль и всякая потребность дают ему случай всосать теплоту тысячью стезями.
9 Что есть металлическая жила, что земля купоросная, селитреная, если не матки? что пары металлические, купоросный и селитреный газ, если не мужеский сок?
10 Пример младенца и диких.
11 Он превратил климаты, в холодной полосе он зной ощущает; он подвержен многим болезням, но живет долее земных зверей. Детство, отрочество, юность долее в нем. Он долее всех учиться должен, ибо должен иметь более знания других.
12 Одному человеку не поставлено в нем меры.
13 Могли ли бы они петь благогласно, не чувствуя благогласия?
14 Уши зверей заостренные и все лежащие. Рассмотрение уха певчих птиц будет когда-либо сему ясным доказательством.
15 Аббе де Л'епе.
16 Примечания достойно, что из видимых членов в человеке зубы совершаются после всех других.
17 Смот. "Discours sur l'origine de l'inйgalitй parmi les hommes".
18 <В сем месте сочинитель начертал только предметы, о которых рассуждать был намерен; вот они. - О различии людей в их чувствованиях и страстях и о степени оных в каждом человеке. От чего зависят темпераменты? Откуда различия в представлениях божества? Что оно часто похоже на человека, то неудивительно: человек его изображает, и поелику он человек, за человека зреть не может. Различие нравов, правлений и проч.>
19 Говоря о духах, я разумею токмо одну так называемую душу человеческую.
20 Лучи солнечные имеют два свойства: теплоту и свет. Но свет от теплоты доселе отличить можно было тем, что вещество света есть мгновенно, а теплота пребывающа. Поелику же флогистон есть основание цветов, то и луч солнечный его содержит в летучем состоянии.
21 Зарождение селитры ясно доказывает ее в воздухе присутствие.
22 Кто знает, что не от тяжести ли или легости происходит различие умов?
23 По отдалении солнца вся природа мертвеет. Не умирают животные, ибо в себе заключают больше огня, нежели растения.
24 Здесь противоречия нет против сказанного выше, где говорится, что отвлечение есть действие рассудка. Мы здесь говорим, где корень понятий отвлеченных.
25 Примеры чувств. Увеличь взоры микроскопом, увидишь на руках лиры; в чистой воде суть чудовища живые.
26 Пантеон равен бы был Ивану Великому, если бы не было разумного вещества.
27 Доколе вещи не дано имя, доколе мысль не имеет знамения, тс она разуму нашему чужда, и он над нею не трудится. Дабы усвоить разуму какое-либо познание, нужно прежде всего ее ознаменовать.
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ
ВЯЗЕМСКИЙ
Об авторе
ВЯЗЕМСКИЙ АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ
Вяземский Андрей Иванович (175-1807) - князь, философ, автор оригинальной философской системы и трактата "Наблюдения о человеческом духе и его отношении к миру", опубликованном в 1790 г. в Альтоне (Германия) на немецком языке под псевдонимом "Андрей Передумин Колыванов". Авторство Вяземского установлено профессором Московского университета В.В. Васильевым. Им же осуществлён перевод данного произведения на русский язык. Трактат Вяземского не получил известности в России, однако получил положительные отклики в Германии. Данное сочинение проливает новый свет на общую панораму развития русской и европейской философской психологии XVIII в. Данное издание впервые включает его в качестве источника по изучению истории русской философской мысли.
НАБЛЮДЕНИЯ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ДУХЕ И ЕГО ОТНОШЕНИИ К МИРУ
Философский опыт
Андрея Передумина Колыванова
Discite, mortales miseri, discrimina rerum
Et mox mutatas formas spectabitis omnes
Решив издать свои примечания и выводы о человеческом духе, я не раз представлял себя в компании прсвещеннейших людей и спрашивал: "Смею ли говорить?". Ответом было: Ты сам должен знать, можешь ли сказать что-либо стоящее нашего внимания. "Да, мне так кажется". Но вначале тщательнейшим образом проверь, так ли это, и подумай о легионах писателей, которые все льстят себя чем-то подобным, хотя на самом деле нам от них так мало проку, что большинство их произведений не достойно даже ознакомления, не говоря уже о том, чтобы прочесть их; и даже если они затягивают нас в чтение, то все равно не оставляют ничего заслуживающего припоминания и подталкивающего хотя бы к малейшему усовершенствованию наших понятий и умонастроений. Избавь нас от старого подогретого и от нового, но сырого. А то, что ты с максимальной отдачей разработал сам, подавай ясно и внятно. Если нет, не жди снисхождения. Презрение, насмешка и забвение сопровождают ничтожных болтунов и самовлюбленных фантазеров. [IV]
Я все время помнил эти предостережения и добавил к ним для себя еще одно: словоохотливость даже наших хороших писателей так велика, что как только они могут сказать что-то полезное, сразу возникает книга, столь большая и толстая, что стоит немалых сумм купить ее, кои - особенно при избытке и обманчивом множестве соблазнительных заглавий - часто менее всего могут найти те, кто понимает толк в чтении и кому оно идет на пользу, но изрядно ограниченные во времени и средствах для гроссбухов. Поэтому пиши кратко и вмещай многое в немногих словах, сберегая время и деньги своих читателей.
Если я все же не смог реализовать все эти правила, то значит у меня это просто не получилось, и я прошу не слишком строго спрашивать за это с начинающего писателя (тем более в вопросах такой важности), впервые отважившегося выступить перед публикой, предъявляющей бесконечно разнообразные и часто противоречивые требования к автору.
Я вполне допускаю, что мог ошибаться в тех или иных вопросах, равно как в порядке их изложения и подачи; но я верю, что говорил только [V] истины. Если не так, то прошу, чтобы меня одернули, и если я не прав, опровергните меня. Нет более жаждущего поучения искателя истины, чем я. Но я должен напомнить и следующее: тот, кто находит меня темным или неортодоксальным или даже несуразным, или еще не вполне меня понимает, возможно, потому, что раньше не занимался подобными вещами, тот из-за этого пусть сразу не отвергает меня, но отложит приговор, пока я не найду времени и сил для дальнейших разъяснений, если только жизнь и здоровье, которые не много мне обещают, не оставят меня. В этот же раз я должен был остановиться там, где остановился. И все же надеюсь, что сказал знатокам достаточно, чтобы они смогли оценить, стоит ли трудов дальнейшая разработка. Собственно, здесь я только и писал для тех, кто вполне меня понимает, хотя стиль и изложение могут быть названы путанными и небрежными. Кратчайшие формулировки и выражения всегда были здесь для меня наилучшими. Вообще же я вовсе не безразличен к искусной и правильной форме и языку, что я мог бы показать, если бы успел высказать свои замечания о наших языках, содержащих громадное препятствие нашему свободному развитию. Я пытался устранить его введением некоторых [VI] новых слов. Я совсем не темнил, это была потребность, которую я попытаюсь удовлетворить также и в последующем и др. разъяснениях.
Я не даю формальных доказательств, так как все, что я излагаю, есть или 1) непосредственные опыты, поставляемые или совместно признаваемые и различаемые чувствами; или же 2) представляемые всеобщей мировой связью, а что она для нас, как не результат сопоставления всей совокупности опытов всех людей с прошлых времен до наших дней? или 3) если оба первых случая отсутствуют, выводы, которые должны иметь силу потому, что если бы не захотели признавать их, должны были бы допускать противоречия: или же 4) что-то, против чего не может возразить ни одно чувство, хотя оно еще и не кажется непосредственно стыкующимся с каким-либо из них.
Искушенным людям мне нет нужды указывать на новое в моей системе и присущее только ей, они и сами увидят его. Бросится оно в глаза, конечно, и неискушенным, и я не могу запретить им высказываться. Но кипятиться и поспешно отрицать не стоит, [VII] так как здесь есть риск того, что впоследствии придется стыдиться и раскаиваться. Если знатоки сочтут хотя бы, что то, о чем я говорю, достойно размышления, то я достиг своей цели; размышления, говорю я, чем более неспешного, тем лучше. Поэтому я вовсе не рассчитываю на быстрый успех, а менее всего сразу на всеобщий. Но со временем, возможно post longa annorum tempora, если истина пробьется только тогда, ее победа будет мне самой лучшей наградой.
Краткий обзор этого сочинения примерно таков: я исходил из того, "почему люди так несчастны и так изводят друг друга?". Пока мало рассудка. "Что? - не в избытке ли он у некоторых?". Хотя с ним, должно быть, не все в порядке: он так плохо передается и совсем не получает распространения. Дух не равен самому себе, эксцентричен и еще не вполне понял, как избежать этого. Главная причина - незрелость, и из нее легко возникает блажь, предрассудок, своенравие, повреждение мозгов - недостатки, которые, так же как опрометчивость, торопливость и небрежность, всегда влекут за собой справедливое наказание у детей, хотя не все они в равной степени замечают связь причины и действия, [VIII] особенно когда внешняя ситуация, в которой они находятся, основательно сбивает с толку, запутывает и смущает их. Я обращаю внимание на все эти моменты и обстоятельства и показываю, как дух получает всю, всю свою силу из чувств, как они должны звучать по отдельности, но не править поодиночке, и как можно избежать последнего. Сопоставленные и объединенные, в совокупности они дают духу всё, что он может желать и требовать, коррекцию и устранение его ошибок, силу для действий, радующих его самого, его ближних и весь мир: короче, они позволяют ему учиться самому достигать довольства, но никогда без напряжения и объединения всех. Одиночные силы оставляют и делают его слабым, беспутным, диким - и влекут в бездну несчастья. Все же вместе, в равномерном применении и постоянном употреблении, они в конце концов вырывают его оттуда.
Ну а теперь, дорогой читатель, прощай et si meliora videbis Candidus imperti; si non, his utere mecum.
Написано в стране,
где люди жаждут наступления лучших времен.
1 октября 1790 года. [IX]
ОБЪЯСНЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ ВЫРАЖЕНИЙ И ИХ ЗНАЧЕНИЯ
Псевдость есть все, чем замещается природный порядок, дабы восполнить совершённые отклонения от него и избежать необходимости соответствовать ему. Она может возникать как результат блажи, или из-за незнания, либо из того и другого вместе. Порядок природы - за злом следует бедствие - непосредственно влечет за собой выявление и нейтрализацию первого, как только обнаруживается второе, вызываемое первым. Псевдоприрода не делает ни того, ни другого, пытаясь спастись паллиативами и оказиями. Если это имеет успех, пусть лишь на некоторое время и не всегда, то неискушенный обманывается этим, принимая псевдость за подлинную природу. Отсюда возникает псевдополитика, псевдоправо, псевдофизика, псевдорелигия и суеверие, псевдофилософия, а также все псевдоухищрения и софистика, и люди, опсевдовленные подобным образом, мыслят совершенно превратные связи между тем, что они переживают или воспринимают в мире, мешающие их рассудку проникать в истинную связь природы, и тот, кто в заметной степени демонстрирует это, может быть для краткости назван псевдоличностью.
Аффект, сильное желание привлечь какую-либо подходящую вещь или уклониться от неподходящей, возникает вследствие того, что затрагивается, аффицируется, подталкивается, возбуждается одно из наших чувств (другие, [X] содействующие и как бы защищающие его, охватываются им), и лишь затем должно было бы происходить сопоставление и объединение с противоположными, контрадикторными чувствами. Но если предмет ощущения (в данный момент возбужденного чувства) настолько мимолетен, что к нему сразу присоединяются все остальные чувства, то возбуждение тотчас оказывается аффективным. Достаточно нескольких повторений этого в небольшой промежуток времени, разумеется, при столь же непостоянных и подобающих вещах, как отсюда возникает настрой духа сразу принимать все данное за мимолетное и поэтому иметь с ним дело скопом, brevi manu, опускать, стало быть, сопоставление и объединение (в этом-то и состоит погрешность, упущение, скачок - который улавливает melior natura) и поэтому в дальнейшем мгновенно разжигать всякое ощущение в аффект. Это - вспыльчивость так называемых живых, ранимых, чувствительных, страстных душ. Лестное имя скрывает очень опасную вещь. Подобный аффект, возник он праведно или грешно, сразу будоражит электрум и соки, бьет в голову, а при многократном и скором повторении вызывает повреждение мозгов; и если зашло так далеко, то не помогают никакие возражения и упреки, дело должно быть сделано - и несчастный дух должен страдать от того, что его собственное порождение, фантазм в голове, тиранит его, [XI] заставляя делать то, что вызывает у него высшее отвращение до и после этого, что, конечно, справедливо называется властью страстей. Но опыт многих тысяч трагических происшествий доказывает, как плохо это понимается, толкуется и применяется. И никто не может правильно указать из ясных оснований природной связи превентивные средства, равно как загодя предвидеть и показать порождающие.
Асситте (С. 16) трояка. Предшествующая, когда что-либо подходящее затрагивает мое состояние поиска довольства: средняя, при сравнении нового предложения с моим наличным довольством: завершающая, результат, само приятие; так же как первое в целях исследования можно назвать восприятием, второе - пред-приятием. Все зависит от второго, когда вступает и применяется рассудок.
Атомия, совокупность всех атомов в мире, сообразно их динамической организации и степени, так же как монадия - относительно монад. Обе вместе составляют мир, самостоятельны (субстанция, собственно существенная сила) и есть, поскольку и как они существуют, для того, чтобы самостоятельно (субстанция, изначальность) производить изменения друг в друге, [XII] которые, конечно, еще мало известны нам, неискушенным; но мир вообще нацелен на беспрестанное развитие динамических ядер и их различных сил в их взаимодействии и противоборстве, это мы сейчас хорошо понимаем - как люди, имеющие позади не менее 4000 лет с изобретения письменности, по крайней мере теперь мы можем больше не заблуждаться на этот счет из-за непостоянства форм и явлений.
Справленье, вместо претерпевания, объяснено на С. 35.
Цель есть все, что мне потребно, необходимо или нужно для улучшения своего состояния, сообщения мне какого-либо довольства или хотя бы уклонения от недовольства. Сопоставив, обдумав и объединив всё (насколько я сейчас могу сделать это), я нахожу, что целью духа является мир, но не весь сразу, а малыми частями, соответственно их последовательному соотносительному вызреванию, стало быть, во все более масштабном развитии сообразно все новым и новым областям пространства и времени.
Блажь отлична от ублажения. Как только какое-либо чувство окружается и затрагивается чем-то подходящим, и NB все чувства соразмерны, дух устремляется к нему, и это называется ублажением, с вычетом негативных оттенков. Но если при насыщении охватывается только одно чувство, или если [XIII] оно слишком часто насыщалось одним и тем же способом и между этими насыщениями проходило мало времени, то нарушается соразмерность или равновесие между всеми ними, и здесь выходит совершенно иначе. Сразу после обеда меня не трогает даже самый сильный запах из кухни. Во время хорошего концерта я совершенно безразличен ко всему, что не имеет к нему отношения и что я не могу связать с ним, как бы оно ни было мне любо. Если угодно, это тоже можно называть блажью, но преходящей. Но когда человек, к примеру, слишком часто получал удовольствие от какого-либо внешнего атомарного субстрата, он становится повышенно чувствителен к нему, открыт только для этого чувства и того, что его сопровождает, стало быть, блажит им. Могли бы еще сказать: Лакса блажила кляча, Василия - его девушка, купца - прибыль, но это некорректные выражения. Они могут ублажать его, но блажит он сам, недопустимо опуская сравнение этого чувства с другими своими чувствами (peccatum omissionis). Страдающий телесным недугом, поскольку он страдает от него, тем менее соразмерен в своих чувствах, чем сильнее он болен, но можно ли назвать это блажью? Настоящая блажь возникает из неоднократных произвольных приятий самого духа, и очевидно, что она находится в прямом противодействии рассудку, а значит и моральности и всему достоинству [XIV] духа, состоящему в готовности осуществлять все его операции в соответствии с его прекрасным назначением.
Стыковка есть то устройство (механизм) духа, посредством которого он стал способен к чувству, или такому отношению к universo, благодаря которому он таким образом ощущает то, что попадает оттуда в его сферу, каким соответствующая парцель относится к нему в целом, и это посредством отдельных чувств. Если эти последние все, без ущемления какого-либо из них, могут стыковаться с его ближайшим окружением (контактируемым), то дух притягивает его, пристыковывает его к себе (кому эти выражения кажутся неказистыми, тот пусть найдет более приемлемые): нестыковка есть несоответствие какой-либо мировой парцели нашим чувствам. Как только мы обнаруживаем или думаем, что обнаружили это в ней, наше целое сразу отворачивается от нее или удаляет ее от себя. Неискушенные не различают в этом случайного, преходящего и существенного, и отсюда часто происходят смешные и трагические случаи с людьми и животными.
Свобода, свободная воля, свободный выбор - это такое устроение духа, сообразно которому он обращает внимание на все свои чувства при получениях довольства в подходящем или неподходящем. Коль скоро он должен быть простым, самостоятельным, духовным автоматом, энтелехией (имеющим в самом себе свою непосредственную цель, [XV] т. е. волю), чем же должен он руководствоваться в своих движениях, как не своими собственными внутренними силами или чувствами? Это само по себе ясно и очевидно. Выбор без свободы - деревянное железо. Но блажь, дикость, бесплодные мечтания и умствовования, просчеты затемнили и запутали его. Ведь дух в целом есть чистое желание, тяга, стремление и влечение к довольству, своему для самого себя, а не для кого-то другого; следовательно, и чувствовать, чту стыкуется с ним, он должен от себя (обособленно, singulus, самостоятельно) и для себя (что для него наилучшее) - от кого он должен был бы еще брать actum чувствования или ощущение, как не от своего собственного Я, и для кого? Свободен ты всегда, даже начать сумасбродствовать, но при условии, что речь не идет о неудовольствии. Если это не твой случай, то подлаживайся под этот Божий мир, ибо он стоит на удовольствии. Если же ты выбираешь страдание, то знай, что тебе придется создать новый по твоему образцу, но уж лучше верить моему Господу, чем тебе!
