Бабочка, шаги. Мимолетность жизни

Здесь явно присутствует и благоговение перед при­родой (характеризующее «светлые» тексты), и мысли о смерти (характерные для «печальных» текстов).

«Светлая» повесть Р. Баха о Чайке завершается смер­тью («Чайка Джонатан Ливингстоун»). Программное про­изведение известного распространителя дзен-буддизма

Глава 2. Отражение черт личности в текстах 205

в Европе Т. Судзуки «Zen and the Art of Motorcycle Mainte­nance» также может быть отнесено к «светло-печаль­ным». Оно близко «печальным» в той части, где описы­вается подготовка к путешествию на мотоцикле, а не само путешествие. Здесь можно видеть усиление деп­рессии под влиянием мысли о необходимых действи­ях, о котором писал еще П. Жане (Жане, 1984/1928). Опи­сание же того, как герой повести учит детей писать сочинения на основе их собственного видения мира, сближает его со «светлыми».

К «светло-печальным» мы относим и «Обломова» (И. Гончаров). В этом романе превалируют лексические элементы, характерные для «светлых» текстов:

Она (Ольга. — В.Б.) одевала излияния сердца в те краски, какими горело ее воображение в настоящий мо­мент, и веровала, что они верны природе, и спешила в невинном и бессознательном кокетстве явиться в пре­красном уборе перед глазами своего друга. Он (Илья Ильич. — 6.6.) веровал еще больше в эти волшебные звуки, в обаятельный свет и спешил предстать пред ней во всеоружии страсти, показать ей весь блеск и всю силу огня, который пожирал его душу. Они не лгали ни перед собой, ни друг другу: они выдавали то, что гово­рило сердце.

В мировоззрении Обломова есть «благоговение пе­ред жизнью»:

«Он чувствовал, что в нем зарыто <...> какое-то хорошее, светлое начало»; «Сколько бы ни ошибался он в людях, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в них. Он втайне поклонялся чи­стоте женщины» и т.д.

Однако образу главного героя сопутствует 'неспо­собность к действию', соотносимая нами с депрес-сивностью («Бесплодные сожаления о минувшем, жгучие угрызения совести язвили его как иглы». «В сотый раз раскаяние и поздние сожаления о минувшем подступали

206 Белянин В. Психологическое литературоведение

к сердцу»). Обнищание и смерть героя в конце произ­ведения также сближают его по тематике с «печаль­ными».

«Светло-печальной» является и повесть Р. и В. Зор-за «Путь к смерти. Жить до конца».

«Светло-веселые»

«Светло-веселым» можно считать текст «Канику­лы в Простоквашино» (Э. Успенский), который также может быть назван и «добрым», если исходить из пони­мания доброты как «отзывчивости, душевного распо­ложения к людям, стремления делать добро другим» (Ожегов, Шведова, 1993).

Отметим, что выделение «добрых» текстов не свя­зывается нами ни с каким типом акцентуации.

«Светло-веселые» тексты были характерны, на наш взгляд, для эпохи так называемого социального опти­мизма. К примеру, о театрах писалось, что они «призва­ны активно участвовать в деле воспитания советских людей, отвечать на их культурные запросы, воспитывать советскую молодежь бодрой, жизнерадостной, преданной родине и верящей в победу нашего дела, не боящейся пре­пятствий, способной преодолевать любые трудности» (Постановление ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 года).

«Светло-темные»

Сочетание паранойяльности и эпилептоидности, характерное для «светло-темных» текстов, обнаружено нами в текстах М. Пришвина, где описания природы даются как с позиции преклонения перед ней, так и в натуралистическом ключе:

Возобновилась тишина, морозная и светлая. Вчераш­няя пороша летит по насту, как пудра со сверкающими блестками. Наст нигде не проваливается и на поле, на сол­нце еще лучше, чем в тени. Каждый кустик старого по­лынка, репейника, былинки, травинки, как в зеркало, гля­дится в эту сверкающую порошу и видит себя голубым и

Глава 2. Отражение черт личности в текстах 207

прекрасным. Я пробовал это снимать в логу, где много натоптала лисица.

(Зарисовка «Голубые ели» из книги «Лесной хозяин»)

Здесь элементы «светлого» текста (светлая, солнце) сочетаются с элементами «темного» (былинка, травин­ка, зеркало, сверкающая}.

«Светло-красивые»

К «светло-красивым» текстам можно отнести книгу «Волшебник страны Оз» (F. Baum «The Wizard of Oz») о необычных приключениях девочки по имени Дороти и ее друзей. В русском пересказе этой сказки (А. Волков «Волшебник Изумрудного города», отнесенного нами к «темным» текстам) опущена глава о стране фарфо­ровых статуэток, через которую Дороти и ее друзья дол­жны пройти, никого не задев.

Но самыми странными существами в этой странной стране оказались все-таки люди. Друзья разглядывали пастушек и доярок; принцесс в роскошных нарядах; пас­тухов в полосатых штанах до колен — полосы были ро­зовыми, желтыми и голубыми — ив башмаках с золоты­ми пряжками; королей в атласных камзолах и горностае­вых мантиях, с золотыми коронами, усыпанными драго­ценными камнями; смешных клоунов с румянцем во всю щеку и в высоких остроконечных колпаках. И люди, и их одежда были, разумеется, из фарфора.

(Перевод С. Белова)

Это будет для нас индикатором «красивости», а поиск сердца Железным Дровосеком придает тексту «светлость».

Тогда Оз взял инструменты и проделал в левой части груди Дровосека небольшое квадратное отверстие. За­тем он извлек из ящика красивое сердце из алого шелка, набитое опилками.

— Правда, прелесть? — спросил он.

208 Белянин В. Психологическое литературоведение

— О да! — искренне ответил Дровосек. — Но доб­
рое ли это сердце?

— Добрее не бывает, — сказал Оз, вставил сердце в
грудь Дровосеку и заделал дыру. — Теперь у вас серд­
це, — заметил он, — которым мог бы гордиться любой
человек. Извините, что украсил вашу грудь такой заплат­
кой, но другого способа вставить сердце у меня нет.

— Заплатка — это не страшно! — воскликнул обра­
дованный Дровосек. — Вы очень добрый человек, и я
никогда не забуду того, что вы для меня сделали.

— Не стоит благодарности, — скромно отвечал Оз.
Дровосек вернулся к друзьям, и они сердечно по­
здравили его.

(гам же)

«Активно-темные»

Многие тексты детективного жанра, где представле­ны действия хитрого и жестокого преступника, относят­ся к «активно-темным» (или «активно-простым»). Пре­обладание описаний жестокостей сближает их с «про­стыми», наличие описаний поведения жертв — с «актив­ными». Динамичность повествования позволяет назвать такого рода тексты также «интенсивными» (об этом см. в описании «Проективного литературного теста»).

«Красиво-темные»

К «красиво-темным» (или к «щемящим») мы отно­сим «Алые паруса» А. Грина. Артур Грэй, как и многие герои «темных» текстов, связан с морем, его кредо — делать счастье своими руками.

На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и за­клинание; движения работающих, благодаря долгому на­выку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, что­бы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую

Глава 2. Отражение черт личности в текстах

подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почте-* - ние; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служан-0 ки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, У* поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кух-;у ню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обва-•ч рила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, '»< даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси м <...> плача, натирала маслом пострадавшие места. Сле­зы неудержимо катились по ее круглому перепуганному лицу. Грэй замер <...> он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам.

— Очень ли тебе больно? — спросил он.

— Попробуй, так узнаешь, — ответила Бетси, накры-
! вая руку передником.

ч Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет,

зачерпнул длинной ложкой горячей жижи <...> и плес­нул на сгиб кисти <...> слабость от сильной боли заста­вила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.

— Мне кажется, что тебе очень больно, — сказал
он, умалчивая о своем опыте. — Пойдем, Бетси, к врачу.
Пойдем же!

Наличие же в повести цвета (алый) и почти вся линия, связанная с Ассоль, делают текст близким к «кра­сивому».

Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые день­ги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению окан­чивались горьким плачем, синяками, царапинами и дру­гими проявлениями общественного мнения.

То же касается и нагадавшего ей Эгля:

Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, пре­даний и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под • его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в си-

14 Литературоведение

Белянин В. Психологическое литературоведение

ние брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотни-| ка; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный сереб-| ром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замоч­ком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бур­но разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вяло-прозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чис­тая сталь, с взглядом смелым и сильным.

«Печально-темные»

К таким текстам могут быть отнесены «Красный смех», «Баргамот и Гараська» (с высоким, толстым, гро­могласным городовым и тощим пьянчужкой), «Петька на даче» Л. Андреева (где самый маленький из всех слу­жащих в заведении, похожий на состарившегося карлика Петька постоянно слышит отрывистый, резкий крик «Мальчик, воды!» и вспоминает о чудесных днях, прове­денных за городом).

Также «печально-темными» являются многие рас­сказы А. Чехова. Так, учитель латыни Беликов из «Че­ловека в футляре» умирает в результате конфликта с братом понравившейся ему девушки — человеком с большими руками и громким хохотом. В «Черном мона­хе» все действия происходят ночью, в сумерках, в темно­те, и Андрей Васильевич Коврин, утомившийся от за­нятий психологией и философией магистр, мечется меж­ду неспособностью к творческой работе и желанием быть непохожим на других. Черный монах, напомина­ющий ему дьявола (частый персонаж «темных» тек­стов), приносит и смерть.

Широко известна трактовка «Процесса» Ф. Кафки как произведения, где представлена аллегория чувства вины за возможное преступление эдипового характера (Siegel, 1996). Чувство вины — это то, что характерно для депрессии. Вместе с тем в его текстах присутствует и стилистическая вязкость, и ощущение бессмысленнос­ти бытия. Именно поэтому его произведения («Про-

Глава 2. Отражение черт личности в текстах

цесс», «Превращение», «Замок») могут быть отнесены к «печально-темным».

Подтверждением сказанного может служить неболь­шая басня Ф. Кафки:

ф

% i — Ах, — сказала мышка, —

Ц| мир с каждым днем делается все меньше.

4U! Сначала он был такой огромный,

*;^ что мне стало страшно.

уч Я пустилась бежать и очень обрадовалась,

; - завидев справа и слева стены,

t но эти длинные стены

так стремительного набегают одна на другую,

что вот я уже и в последней комнате,
t а там в углу мышеловка,

в которую я сейчас угожу.

— Тебе следует лишь изменить направление, —

сказала кошка

и съела ее.

В этой басне имеются лексические элементы с се­мой 'размер', что характерно для «темных» текстов, и кончается текст смертью, что сближает его с «печаль­ными». Фатальная безысходность описываемой ситуа­ции позволяет называть такие тексты также «бессмыс­ленными» и выделять их в особую подгруппу.

«Печально-веселые»

При описании «веселых» текстов отмечалось, что психической основой их эмоционально-смысловой доминанты служит маниакальная фаза маниакально-депрессивного психоза. Тем самым становится объяс­нимым существование «печально-веселого» типа тек­стов, эмоционально-смысловая доминанта которого базируется на циклоидных состояниях личности, при которых периоды повышенного настроения и состоя­ния чередуются с периодами сниженного настроения и падения тонуса.

14*

212 Белянин В. Психологическое литературоведение

Орленок, орленок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди,

Навеки умолкли веселые хлопцы,

В живых я остался один.

(Я. Шведов. Слова песни «Орленок»)

Первая часть этого четверостишья «веселая», вто­рая — «печальная».

Иллюстрацией такого же рода текстов может слу­жить поэзия А. К. Толстого:

Рассеивается, расступается Грусть под думами могучими, В душу темную пробивается Словно солнышко между тучами! Ой ли, молодец? Не расступится, Не рассеется ночь осенняя, Скоро сведаешь, чем искупится Непоказанный миг веселия!

Прикачнулася, привалилася К сердцу сызнова грусть обычная, И головушка вновь склонилася, Бесталанная, горемычная...

Простое вычленение ключевых в эмоциональном плане компонентов стихотворения дает такой ряд: рас­сеивается грусть— миг веселия— сызнова грусть обычная.

Конечно, «смысл и функция стихотворения о гру­сти, — писал вслед за Л.С. Выготским А.Н. Леонтьев, — вовсе не в том, чтобы передать нам грусть автора, зара­зить нас ею» (Леонтьев А.Н., 1972, с. 8). Но семантика дан­ного текста основана на описании грусти (чередующей­ся с мигом веселия), и тем самым весь текст несет в себе именно это состояние. И здесь мы сошлемся на точку зрения С. Эйзенштейна, который, так же как и Л. Толстой, с которым, по-видимому, и спорили ученые, считал, что искусство есть «заражение чувствами» с помощью «внеш­них знаков» (Толстой, 1985, с. 65; Жолковский, Щеглов, 1996).

Глава 2. Отражение черт личности в текстах

К «печально-веселым» текстам можно отнести та­кие произведения А.С. Пушкина, как «Пиковая дама» (где есть воспоминание о молодости и смерть графи­ни; денежный выигрыш и последовавший за этим про­игрыш Германа); «Дубровский» (где героя принимают за более значительное лицо, и есть такие семантичес­кие компоненты, как 'смелость' в сценах с убийством медведя и при попытке похищения Маши, 'удача' в разбое и грабежах Дубровского, а также 'потеря' земли, дома, денег, невесты); и даже «Сказка о рыбаке и рыб­ке» (где есть 'нищета', 'неожиданное богатство' и сно­ва 'нищета' — разбитое корыто).

Отдельно следует упомянуть о «Евгении Онегине», где есть описание молодости (герою, в комнате у кото­рого висит портрет Байрона — тексты которого мы ранее отнесли к «печальным», — осьмнадцать лет) и 'сожаление об упущенном счастье'. «Величайшая ошиб­ка в его жизни, — полагает А.Д. Чегодаев, — то, что он не принял всерьез любви Татьяны <...> Ему приходит­ся тяжело за это расплачиваться. Пушкин, — продол­жает культуролог, — становится прямо безжалостным, наглядно показывая, как оказалось невозможным вер­нуть упущенное... Роман Пушкина — на редкость груст­ное, глубоко трагическое произведение» (Чегодаев, 1989, с. 132—133). Любопытно, что такая характеристика тек­ста является, по сути дела, объективацией субъектив­ного — вербализация личностного отношения через представление его (отношения) как характеристики объекта.

Характерно, что многие герои «печальных» тек­стов не только молоды, но и смелы, и сильны. Так, схватка юноши — героя поэмы «Мцыри» М.Ю. Лер­монтова — с лесным барсом является когнитивным эквивалентом маниакальной фазы циклоидного со­стояния (или МДП). Просит, чтобы «сильнее грянула буря», лирический герой его же «Паруса». Обладают большой силой пушкинский Балда, юный царь Гви-дон, Руслан («Руслан и Людмила»); убивает медведя потерявший состояние Дубровский. Даже Дон Гуан, соблазнив много женщин, готов весь мир обнять, хотя

214 Белянин В. Психологическое литературоведение

и погибает от пожатия каменной десницы статуи Ко­мандора.

Этот компонент из «веселых» текстов почти все­гда встречается в «печальных»:

Но много нас еще живых, и нам Причины нет печалиться. <...>

Зажжем огни, напьем бокалы, Утопим весело умы И, заварив пиры да балы, Восславим царствие Чумы

(А.С. Пушкин «Пир во время чумы»)

'Нищета' соседствует с 'богатством':

На дороге обчистил (обыграл в карты. — В.Б.) меня пехотный капитан <...> Все мне дают взаймы сколько угодно.

(Н.В. Гоголь «Ревизор»)

Когда сон овладел им, ему пригрезились карты... кипы ассигнаций и груды червонцев. Он... выигрывал беспре­станно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в кар­ман. Проснувшись... он вздохнул о потере своего фанта­стического богатства.

(А.С. Пушкин «Пиковая дама»)

Присутствует вставная новелла в целом «веселом» тексте «Джельсомино в стране лжецов» о Бенвенуто, который «необыкновенно быстро стареет — для него ми­нута равняется целому дню....Он должен всегда быть на ногах, иначе за несколько дней он превратится в старич­ка с седой бородой» (Дж. Родари «Джельсомино в стране лжецов»).

Мы уже отмечали, что объектом предлагаемого нами подхода могут быть не только художественные тексты, но и кинофильмы. К числу «печальных» с наличием «веселых» символов отнесем и текст романа, по кото-

Глава 2. Отражение черт личности в текстах. 215

рому снят кинофильм «The English patient». «Печаль­ными» оказываются мотивы: война и смерти; ранение, приведшее к ожогу лица и к просьбе убить героя; по­теря денег. Сам жанр — воспоминание о трагической любви девушки в холодной пещере — тоже типичен именно для «печальных» текстов. «Веселыми» в нем являются такие мотивы, как любовь, перемещение в жаркую страну, проникновение в тыл врага и побег от фашистов, полет на самолете и подъем медсестры на веревках в церкви для осмотра фресок (пожалуй, са­мый странный и достаточно сильный по воздействию фрагмент фильма). Также «печально-веселыми» можно считать кинофильмы «Зимний вечер в Гаграх» и «До­лой стыд».

«Печально-красивые»

Еще одну группу представляют «печально-краси­вые» тексты. Исследователи отмечают, что в творчестве С. Есенина имеется большое количество слов с обо­значением цвета. Это позволяет утверждать, что его до­минанта является «красивой». В то же время, в его твор­честве присутствуют в конкордансе такие компонен­ты: 'прошлое' — 'настоящее', 'молодость' — 'увяда­ние', 'жизнь' — 'смерть' (Степанченко, 1991, с. 144—161). Так, его стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу...» мы считаем «красиво-печальным» по эмоционально-смысловой доминанте.

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет как с белых яблонь дым.

Увяданьем золота охваченный

Я не буду больше молодым

Это подтверждается словами поэта о том, что оно «было написано под влиянием одного из лирических отступлений в "Мертвых душах" Гоголя. Иногда полу­шутя, Есенин прибавлял: "Вот меня хвалят за те стихи, и не знают, то это не я, а Гоголь"» (цит. по Толстая-

Белянин В. Психологическое литературоведение

Есенина, 1977, с. 401). «Несомненно, что место в "Мерт­вых душах", о котором говорит С. Есенин, — комменти­рует К.С. Горбачевич, — это начало шестой главы, ко­торая заканчивается словами: "... что пробудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О, моя юность! О, моя све­жесть!» (Н.В. Гоголь «Мертвые души»).

Проведенный анализ позволяет сделать вывод о том, что в целом в «смешанных» текстах наблюдаются дос­таточно закономерные сочетания разных типов созна­ния. Для них характерны определенное сочетание лек­сических единиц психологически разнородной семан­тики, пересечение семантических полей и диффузность структурных моделей, которые существуют в «чистом» виде в текстах, созданных в рамках одной эмоциональ­но-смысловой доминанты.

Предложенная нами типология позволяет увязать тему произведения и его психологический стиль. При­мем определение темы как «воспроизведения тех яв­лений, к художественному познанию которых стремит­ся автор» (Тимофеев, 1991, с. 40). Представляя собой пред­метное и идейное содержание произведения, тема по­рой неразрывно связана со своим воплощением, с оп­ределенной эмоционально-смысловой доминантой. В частности, в рамках предложенной типологии суще­ствует определенная связь типа текста с наиболее час­то описываемой ими темой: «светлые» тексты описы­вают, как правило, природу; «активные» — политику, нравственные проблемы; «веселые» — путешествия и приключения; «красивые» — необычные события, про­исходящие с героиней; «темные» — борьбу за суще­ствование; «печальные» — старость и воспоминания о молодости.

Один и тот же предмет или явление оказываются не одним и тем же у разных авторов, в разных поэти­ческих системах. Именно поэтому само по себе обра-

Глава 2. Отражение черт личности в текстах

щение, например, к теме смерти, еще не означает при­надлежности текста к "печальному" типу. Так, публи­цистическая статья о кладбище может быть посвяще­на роли кладбищ в культуре как памятников архитек­туры и тем самым быть «светлым» текстом, а повесть Д. Каледина «Смиренное кладбище» является «темной» по эмоционально-смысловой доминанте.

Тем самым, например, понятие 'смерть' и его лек-сико-семантические синонимы получают разную реа­лизацию или приобретают разные смыслы в разных по эмоционально-смысловой доминанте текстах.

Аналогичным образом наличие в тексте лишь од­ного семантического компонента 'предательство' не делает его «активным». К примеру, в повести «Чучело» (В. Железняков) Лену Бессольцеву одноклассники счи­тают предательницей, полагая, что это она рассказала учительнице об их побеге с урока в кино. Но и финал повести (раскрытие тайны родства), и отсутствие дру­гих компонентов «активного» текста (иными слова­ми — все лексическое наполнение повести) свидетель­ствуют в пользу отнесения его к «красивым».

В повести «Что сказал покойник» (И. Хмелевская) один из друзей героини преследует ее и предает бан­дитам. Но этот семантический компонент так и оста­ется «проходным» моментом, не влияя на эмоциональ­но-смысловую доминанту текста (он однозначно оста­ется «веселым»).

Упоминание в тексте о маленьком росте персона­жа также не является однозначным указанием на при­надлежность текста к «темным». Так, в аннотации к книге А. Линдгрен «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» сказано, что это «веселая книжка о мальчи­ке из Стокгольма, по прозвищу Малыш, и о его не­обыкновенном друге Карлсоне, который живет на кры­ше в собственном маленьком домике». Повесть эта яв­ляется «веселой», а не «темной».

Следовательно, анализ литературного текста по эмоционально-смысловой доминанте должен предла­гать рассмотрение текста на разных уровнях как со­вокупность ряда его составляющих. Кроме того, пред-

Белянин В. Психологическое литературоведение

лагаемая нами концепция эмоционально-смысловой доминанты позволяет решить проблему дифферен­циации и атрибуции текстов, написанных на один сюжет.

Иными словами, если некоторые тексты являются выражением какого-либо одного психологического со­стояния человека, концентрируют в себе какое-то одно мироощущение, то во многих других присутствует опи­сание нескольких подходов к одному и тому же явле­нию жизни, описываются разные фрагменты действи­тельности, присутствуют разные позиции. В них также можно выявить определенные, вполне закономерные сочетания разных типов сознания и разных типов се­мантических и вербальных структур.

Рассмотрим теперь, как в разных текстах представ­лены категории времени и пространства,

Время наряду с пространством является не только формой бытия и мышления, но одновременно и кате­горией поэтики в художественном тексте. Эти катего­рии значимы для человеческого сознания и имеют раз­ные проявления в разных текстах.

В «светлом» тексте действие не ограничено време­нем, оно предстает во всей своей реальной бесконечно­сти, "космогоничности". Дела и помыслы героя «актив­ного» текста устремлены в будущее. В «печальных» на­стоящее противопоставляется прошлому, будущего в них нет. В «веселых» текстах время очень насыщенно: в условную единицу художественного времени одновре­менно в разных местах может происходить несколько разных событий, а в «сложных» текстах время или от­сутствует (например, в утопии), или смещается, преры­вается, движется в разных направлениях и с разными скоростями (на этом построены все сюжеты, связанные с путешествиями во времени в научной фантастике).

Как отмечают А.Ж. Греймас и Ж. Курте, анализ про­странственной организации нарративной схемы побуж­дает рассматривать использование пространства (спе­циализацию, la spatialisation) как относительно само­стоятельную составную часть (субкомпоненту, sous-

Глава 2. Отражение черт личности в текстах

compasante) дискурсивных структур (Греймас, Курте, 1983).

Не имея возможности рассматривать эту проблему специально, отметим, что пространство играет разную роль в разных типах текстов. Так, например, в «актив­ном» тексте герой, как правило, действует в расширяю­щемся пространстве, распространяя свои идеи на все большую территорию. С легкостью перемещается в про­странстве — путешествует — герой «веселого» текста. В «темных» же текстах, напротив, все действия имеют место, как правило, в замкнутом пространстве, которое должно сужаться вокруг героя.

Завершая эту главу, отметим еще одно обстоятель­ство. В бесконечном множестве текстов, отражающем бесконечное множество смыслов, имеется специфичес­кая зона художественных текстов и художественных смыслов. Возникая на основе личностных смыслов, эти последние «переплавляют» в себе и возможности язы­ковой системы, и возможные способы видения объек­тов и отношений, существующих в окружающей дей­ствительности.

Основанием предлагаемой типологии является лишь один аспект — эмоциональное отношение авто­ра к изображаемым событиям, явлениям, объектам. Оценка языковой образности и особенно степени эс­тетической художественности текста (в ее литературо­ведческой трактовке) оставались в данном случае за скобками исследования. В таком "голом" виде взятый текст, естественно, теряет многое из того, что делает его художественным, но он сохраняет главное в плане настоящего исследования — личностное отношение автора. Очевидно, что на этом строится и образность, художественность текста, и его эстетическая и культу­рологическая значимость.

Воспринимая произведение, читатель «впитывает» и его художественную форму, и развернутость художе­ственных образов, и многое другое, что в совокупности составляет художественный текст. Вместе с тем вое-

220 Белянин В. Психологическое литературоведение

приятие и понимание текста органически сочетается с его семантической компрессией и выделением смыс­ловых опорных пунктов. При этом, поскольку выделяе­мые смысловые «вехи» художественного текста явля­ются коннотативно отмеченными, они получают опре­деленную оценку со стороны читателя. Даже если та­кая оценка и не осознается читателем, процесс чтения художественного текста все равно представляет собой процесс пересечения смысловых полей (в том числе и эмотивных) текста и смысловых полей (прежде всего эмоциональных) читателя.

Рассмотрению процесса восприятия художествен­ного текста именно с этих позиций посвящена следу­ющая глава.