Великое открытие Фуке

Благополучно доехали до Лиона. Ночевали в гостинице, окруженной караулом мушкетеров. Всех постояльцев выгнали.

Из Лиона путь лежал в горы. Ударил сильней­ший мороз. Карета, сопровождаемая замерзшими, чертыхающимися мушкетерами, ехала по узкой горной дороге, где уклониться от встречного эки­пажа было невозможно. Ледяной ветер проникал сквозь окна кареты, но гасконец потел от напря­жения, по-прежнему ожидая нападения. Он укры­вал Фуке огромной медвежьей шкурой, купленной на деньги маркизы Севинье.

Всю дорогу д'Артаньян нервно развлекал Фуке, рассказывая ему похабные солдатские анекдоты, столь любимые в полку мушкетеров. Впрочем, лю­бовные рассуждения самого д'Артаньяна были не лучше его шуток:

– Мне приходится часто расставаться с возлюб­ленными, сударь, выполняя поручения короля. Краткая разлука – это не страшно... это даже хо­рошо, это пожар, который усиливает страсть. Но долгое расставанье – это вода, которая гасит этот пожар. Уезжая надолго, я всегда представляю, су­дарь, какой рой желающих набросится на одинокую красавицу, покинутую мною. Если же она сохранит верность мне, которого так долго нет, значит, она не нужна тем, кто есть. Это сделает честь ее посто­янству, но заставит меня сомневаться в ее красоте. Поэтому, расставаясь надолго, я говорю себе: «Д'Ар­таньян, выбрось ее из сердца и головы, ибо рога лучше предупредить, нежели получить их в дар».

Здесь мушкетер прервал свою любимую мысль, поняв наконец, как все это должен был слушать Фуке. Но Фуке его не слушал. Он думал о своем, о том, что случилось с ним в камере.

Ибо, вернувшись в камеру из тюремной церкви, Фуке действительно получил некое важное известие...

В последнее время он придумал открывать Библию наугад, чтобы получить Божье наставле­ние на целый день. И тогда, собираясь в дорогу, Фуке открыл Библию.

Открылось послание Иакова. И он прочел:

«Корабли, как они ни велики, маленьким рулем управляются, так и язык маленький отросток, но очень много делает... Язык укротить никто не мо­жет, он полон яда. Им прославляем Бога и прокли­наем человеков, созданных по образу и подобию Божию. Так не должно быть. Если ты разумен, до­кажи это своею кротостью. Мудрость, исходящая свыше, чиста, потому что мирна и послушлива. Плод правды в мире у тех, которые хранят мир».

– Как же я не понял, – говорил он счастливо про себя. – «Блаженны миротворцы»... Блаженна кротость и благодарность Богу... за жизнь...за ды­ханье... Благодарю Тебя, Господи, что напомнил мне.

С этой минуты Фуке обрел то мирное спокой­ствие, так озадачившее мушкетера. С этой минуты он родился вновь.

Но если для Фуке покрытый белой поземкой пейзаж за окном был безразличен, то для д'Артань­яна он был полон скрытой угрозы. Так что, рас­сказывая анекдоты и сам же покатываясь со смеху, гасконец напряженно вглядывался в окно кареты.

В Гренобле д'Артаньян собирался переноче­вать и дать необходимый отдых узнику, своим окоченевшим мушкетерам и усталым лошадям.

Но, подъезжая к городу, уже издали д'Артаньян увидел свой авангард – нескольких всадников в мушкетерских плащах у городских ворот. Ворота были закрыты.

Оказалось, что у офицера и пятерых мушкете­ров, скакавших впереди отряда (авангард обеспечи­вал безостановочное движение кареты с узником), потребовали какие-то особые пропуска. Так распо­рядился городской консул. Пропусков не было, и в город их не пустили. Окоченев от холода, они беспомощно спешились у городских ворот. Но по­явление ста обозленных, продрогших на ледяном ветру мушкетеров заставило караульных тотчас то­ропливо открыть ворота города. Гасконец поскакал к лучшей гостинице города. Он окружил ее мушке­терами, выгнал постояльцев и разместил узника в самой просторной комнате.

Выставив охрану у комнаты и вокруг гости­ницы, железный гасконец поскакал в мэрию. Здесь он арестовал городского консула, отдавшего рас­поряжение требовать пропуска. И сам отвез в го­родскую тюрьму. Это возымело нужное действие.

Когда он вернулся, мушкетеры были заботливо размещены в гостинице и еда и вино для них были приготовлены в обеденной зале. Сам гасконец по­местился в комнате вместе с Фуке и ночью при­вычно бодрствовал.

Фуке заснул тотчас каким-то безмятежным сном.