Глава 10. Дуглас пошатнулся, потому что Элизабет разжала руки, которыми только что крепко вцепилась в него, и с силой оттолкнула

– Как вы смеете?

– Как я смею?

Дуглас пошатнулся, потому что Элизабет разжала руки, которыми только что крепко вцепилась в него, и с силой оттолкнула.

Она ничего не говорила, но в ее туманном взоре ясно читалась готовность себя защищать. Но Дуглас и без ее слов понял, о чем она подумала. Все ее мысли были просто написаны у нее на лице. Дочь одного из самых богатых и могущественных герцогов Англии только что соединилась в поцелуе с каким-то шотландским бедняком. Без сомнения, теперь она задавалась вопросом – не спятила ли она совсем?

– Вы что, совсем рехнулись?

Горец недоуменно заморгал.

– Я рехнулся? – повторил он. – Какого черта! Что я такое сделал?

– Вы меня поцеловали!

Дуглас потряс головой.

– Я думаю, мисс, все было совсем наоборот.

Элизабет отступила от него на довольно приличное расстояние.

– Ну… это был просто слепой порыв, не более. Только из чувства благодарности. Я оказалась в опасности, а вы меня спасли. Естественно, мне захотелось выразить вам свою признательность.

– Понятно.

– И ничего такого не произошло. Только из признательности, – затрещала она. – И потом, мне всегда было интересно, каково это – поцеловать мужчину. Всякий должен испытать это хотя бы один раз. Вроде как походить босиком по песку или… выпить виски. – О Господи, что это она такое несет? – Вот я и попробовала, вот и все. Поцелуй. Ничего большего. Ничего большего, просто соприкосновение губ. – Соприкосновение губ, и ртов, и дыханий, от которого она вся растаяла…

Элизабет покачала головой, словно стряхивая с себя воспоминание об этих минутах. Как она могла сделать такое? Как могла поцеловать его – именно его? Он был ее мужем и, видит Бог, единственным человеком, которого ей не следует целовать.

Она выжидающе посмотрела на него. Но Дуглас молчал. Черт бы его побрал, сказал бы хоть что-нибудь, чтобы положить конец этому неловкому положению. Девушка повернулась и отошла туда, где среди вереска валялась ее шляпа. Пальцы у нее слегка дрожали, когда она подняла шляпу и низко надвинула ее на лоб. Потом она повернулась к Дугласу.

– А где наши кони? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

Дуглас коротко взглянул на нее.

– Вон там, за деревьями.

– Что же, нам пора в путь, если мы хотим проехать еще засветло приличное расстояние.

– Поехали.

Она пошла к лошадям, а горец принялся собирать камни, лежащие на берегу ручья, и складывать их в груду неподалеку.

– Что вы делаете? Я думала, мы едем?

– Сначала я должен похоронить мертвеца.

– Похоронить?

Элизабет взглянула на неподвижное тело, скорчившееся на земле. Как странно: она так увлеклась поцелуем, что почти забыла об убитом бродяге, лежащем у ее ног.

– Но ведь именно вы застрелили его. Вам пришлось его убить.

– Я не чувствую никакого удовлетворения от того, что убил его, мисс. Это было необходимо, чтобы воспрепятствовать его гнусным намерениям. Но из уважения к его клану и ценности каждой человеческой жизни я должен похоронить его, как полагается. Так принято у шотландцев.

Элизабет смотрела, как Дуглас наклонился за очередным камнем, потом еще за одним.

Примерно час спустя мертвое тело лежало под каменной пирамидой, как это принято в Шотландии. Дуглас прикрепил к этому надгробию полоску, оторванную от пледа убитого, по которой можно было судить, к какому клану принадлежит погребенный здесь человек. Закончив, он отошел, быстро перекрестился и прочел молитву на гэльском языке во спасение души покойного. Дул легкий ветерок; шелестела листва, и казалось, где-то рядом шепчутся участники похорон. На западе уже садилось солнце, когда Элизабет и Дуглас сели на лошадей и пустились в дорогу.

Элизабет была на удивление спокойной, когда они продолжили свой путь по холмам и обширным пастбищам в долинах, вдоль которых тянулись стены, сложенные из камней без всякого раствора. Казалось, им не будет конца.

– О чем задумались, мисс? – спросил в конце концов Дуглас.

Элизабет глубоко вздохнула:

– Я думаю о том, что никогда прежде мне не приходилось видеть смерть так близко. Я вообще никогда не сталкивалась со смертью, разве что когда умерла моя бабушка Минна. Мне было тогда семь лет, а ей девяносто, и мы знали, что ее конец близок. Но это… это совсем другое дело.

– Мне это хорошо знакомо: один человек ненавидит другого, клан восстает на клан… шотландец идет против сакса. Как это отвратительно.

Некоторое время они ехали в молчании. Потом Дуглас заговорил, но уже о другом:

– А вам не хочется узнать что-нибудь об острове Скай до того, как мы туда приедем? Ведь Шотландия сильно отличается от тех краев, в которых вы привыкли жить.

– Я уже начинаю это понимать. – Они проехали еще какое-то время, лошади уверенно ступали по каменистой неровной тропе. Наконец Элизабет сказала: – Расскажите, что у вас за дом, где мы будем жить.

Сначала Дуглас хотел сказать ей правду, – что он вовсе не простой скотовод, за которого она его принимает, а предводитель клана Маккиннонов, племянник его главы и владелец замка Дьюнакен, хотя бы номинально.

Но он не мог этого сказать ей ни под каким видом. Он заключил договор с герцогом о том, что все, принадлежащее ему по праву рождения, будет ему возвращено.

Поэтому Дуглас ответил ей единственно возможным образом:

– Мой надел невелик, мисс. Не сравнить с Дрейтон-Холлом. Но зимой в моем доме тепло и уютно, и есть все, что нужно для жизни. Построил его мой прапрадед, чтобы поселиться там со своей молодой женой; стоит дом в долине, вдали от моря. Холмы, что окружают его, поросли вереском, а позади бежит ручей. Туман, постоянный житель острова Скай, почти каждое утро приветствует вас за окном, а по вечерам желает вам доброй ночи.

– Звучит мило. – Любовь, которую горец питал к своей родине, смягчила его голос и затуманила глаза. – Я никогда не спрашивала о ваших родных. Как вы их называете? Своим кланом?

– Клан и родня – это совершенно разные степени родства, мисс. Клан Маккиннонов может насчитывать несколько тысяч человек, а из родни остался только я. – Дуглас помолчал. – Мне сказали, что мой младший брат, Йен, убит при Куллодене.

– И больше у вас никого нет? Родителей? Сестер? – Элизабет просто представить себе не могла, как можно жить без такой многолюдной семьи, как у нее, без смеха, без размолвок, которые случаются даже между любящими людьми.

– У любого Маккиннона всегда есть друзья. Мою мать звали Нора Маккиннон, она умерла, когда родилась моя единственная сестра, которую тоже назвали Норой. Одну за другой их за несколько дней унесла лихорадка. С тех пор, как мне исполнилось три года, я не видел своего отца. Его выслали во Францию после восстания якобитов в 1715 году.

– Он так и не вернулся?

– Он дважды возвращался в Шотландию, но мне ни разу не довелось его повидать – слишком это было для него опасно, его могли схватить. Мне сказали, что он умер совсем недавно, в этом году, и погребен где-то во Франции.

Элизабет опустила глаза.

– Как жаль.

– Здесь не о чем жалеть, мисс. Мой отец и брат оба умерли, сражаясь за то, во что верили.

– Они были якобитами?

– В полном смысле этого слова.

– А те люди, что напали на меня, тоже якобиты?

Дуглас устыдился поведения соотечественников.

– Это так, только вы не сравнивайте этих негодяев с такими, как мой отец. Прежние якобиты были людьми совсем иного сорта. Мой отец и такие, как он, знали, за что они борются, и следовали зову своей шотландской чести. Эти же, нынешние… – он запнулся, ища подходящее слово, – это люди самого худшего разбора.

– А вы, Дуглас, тоже якобит?

Горец взглянул на нее:

– Прежде всего я шотландец. Мой долг и честь всегда велят мне поступать так, как пристало шотландцу.

Если она и заметила, что он на самом деле не ответил на ее вопрос, то и виду не подала.

На ночлег они остановились в маленьком трактире на. окраине крошечной деревушки в Лоуленде – южной части Шотландии. Дом с побеленными стенами под соломенной крышей назывался «Пастушья хижина» и принадлежал супружеской паре. Жена была шотландкой, муж – англичанином. Сочетание было необычным, и Дуглас знал, что вопросов им задавать не станут и что двое путешественников не вызовут никаких подозрений.

Когда они вошли в тускло освещенный трактир, их встретила хозяйка.

– Ах ты Господи, неужто это Дуглас Даб Маккиннон заехал так далеко от острова Скай, чтобы попробовать моей стряпни? – На своем пышном бедре она держала поднос, прядь мягких каштановых волос падала ей на глаза, и улыбка у нее была дружеская и теплая, как огонь, пылающий в каменном очаге у нее за спиной. – Давненько вы, Маккиннон, не бывали у нас.

Дуглас улыбнулся:

– А вы недурно выглядите, Мэри Хетериштон. Ваш муж Том вас не обижает?

– Еще чего выдумали! Не обращайся он со мной как следует, вы же знаете – я бы хорошенько стукнула его по голове, это уж точно.

Дуглас рассмеялся мощным гортанным смехом, синие глаза заблестели. Элизабет не могла не заметить, что, разговаривая со своими соотечественниками, Дуглас легко переходил на родной язык, и его речь попахивала гэль-ским, точно дымком.

– Ну так что, Маккиннон, вам с девушкой нужна комната на ночь, да?

– Две комнаты, – ответила Элизабет прежде, чем Дуглас успел раскрыть рот.

Мэри удивленно подняла брови.

Дуглас сказал:

– Да, две комнаты, Мэри, если они у вас есть.

– Боюсь, что нынче ночью народу у нас многовато. Только и остался, что чердак. – И она поглядела на Элизабет. – Там две смежные комнатки, мисс, на самой верхотуре. Кровать там только одна, но если хотите, Дуглас, мы принесем вам складную койку, и вы будете спать в боковушке.

– Вот и чудесно, Мэри. Мы и поужинаем там, если это не слишком вас затруднит.

– Ах, Маккиннон, какие могут быть затруднения. На кухне есть вареные овощи и хаггис, есть и овсяные лепешки с пылу с жару. Где чердак, вы знаете. Так что ступайте туда вместе со своей девушкой, а я мигом принесу вам поужинать.

– Простите меня, миссис Хетерингтон, – сказала тут Элизабет, останавливая шотландку на полпути к кухне. – Нельзя ли принести наверх ванну?

Мэри глянула на Дугласа:

– Ванну? А у нас нет…

– Мэри, мы ехали весь день и очень грязные, так что если вы дадите нам помыться, буду вам очень признателен.

Мэри улыбнулась:

– Ладно, найдем что-нибудь.

Она ушла. Элизабет заметила, что она босая и что ее юбки метут земляной пол, выстланный травой и камышом, от которых пахло свежестью. Дуглас жестом предложил Элизабет подняться наверх по узенькой лестнице, в углу общей комнаты. В кромешной тьме Элизабет споткнулась и ухватилась за руку Дугласа. Поднявшись наверх, он открыл дверь в просторную комнату под самой крышей.

Перед каменным очагом стояли небольшая скамья и два стула. За дверью была еще комната с кроватью под балдахином и умывальником. Хотя обстановка была скудной, комната выглядела чистой и уютной, в ней тоже пахло травами. Впрочем, проведя целый день в седле, Элизабет могла бы по необходимости выспаться и в сарае.

Дуглас опустился на колени перед очагом, чтобы развести огонь. Вскоре комната осветилась неярким пламенем, отблески которого мерцали и плясали на беленых стенах.

Вскоре появилась Мэри с подносом, уставленным тарелками с едой, над которыми поднимался восхитительно пахнущий парок.

– Я поставила греться воду для мытья, барышня, и послала малого поискать для вас лохань. А пока вы поужинаете и напьетесь чаю. И еще я принесла вам кусок верескового мыла и овсяной муки помыться.

– Благодарю вас.

– Дуглас, – продолжала Мэри, – к сожалению, эта сука-терьерша решила ощениться на койке-то. Щерит зубы на каждого, кто подойдет поближе. У меня много шерстяных пледов, так что вы можете положить их на коврик у огня и лечь там.

– Этого вполне хватит, Мэри.

Когда хозяйка ушла, Дуглас сел рядом с Элизабет за стол, стоявший у огня.

Элизабет рассматривала поднос с ужином.

– Что это за блюдо – хаггис?

Дуглас взял на вилку кусок варева, больше всего напоминающего студень.

– Я вам скажу, но только после того, как вы попробуете.

И он предложил первый кусочек насторожившейся Элизабет. Она медленно прожевала его, чтобы распробовать, потом, проглотила и сказала, кивнув головой:

– Это что-то пряное и немного зернистое, но впрямь очень вкусное. Немного похоже на колбасу. – И она взяла второй кусочек.

Дуглас улыбнулся:

– Я рад, что вам понравилось, мисс. Большая часть саксов считает, что хаггис – пища бедняков и бродяг. На самом же деле это плод находчивости шотландца, когда в трудные времена, чтобы выжить, приходится пускать в ход не только баранью ногу. Чтобы приготовить хаггис, нужно взять немного овсяной муки и…

– Прошу вас, не надо. – Элизабет слегка улыбнулась. – Не рассказывайте. Мне кажется, это одна из тех вещей, которые лучше оставить недосказанными.

Пока они ужинали, в комнату внесли огромную деревянную лохань, в которой Мэри явно стирала белье. Малый вылил туда несколько ведер горячей воды, кивнул и вышел. Элизабет повернулась к Дугласу, который все еще сидел и грелся у огня.

– А теперь мне э-э-э… хотелось бы принять ванну.

Дугласу было очень славно с ней за ужином. Он и забыл, что теперь ему следует оставить ее одну. И он напомнил себе, что нельзя допускать, чтобы ему с ней было хорошо.

– Вам хватит одного часа? Завтра нам предстоит долгое путешествие, так что лучше лечь пораньше.

Элизабет кивнула:

– Благодарю вас, часа мне вполне хватит.

Он уже был в дверях, когда она вдруг его окликнула:

– Дуглас!

– Да, мисс?

– Нельзя ли… нельзя ли попросить вас помочь мне, пока вы не ушли?

– В чем дело, мисс?

Элизабет почувствовала, как щеки у нее зарделись.

– Моя камеристка не поехала со мной. Ей, по-видимому, не хотелось расставаться с удобствами. Дульси немолода, и я ничего не имею против того, чтобы самой о себе заботиться. Но утром она зашнуровала на мне корсет и, кажется, завязала шнуровку своим прославленным тайным узлом, справиться с которым под силу только ей. Вряд ли я сумею развязать его.

– Понятно.

Дуглас снова вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Ну что же, посмотрим, что можно сделать.

Элизабет и в голову не пришло позвать Мэри. Она повернулась, скрыв свои пылающие щеки, и быстро расстегнула пуговицы амазонки. Она нервничала, пальцы у нее дрожали, она с трудом владела собой, но в конце концов девушке удалось расстегнуть все пуговицы на жакете и снять его, а потом и батистовую блузку. Она развязала тесемки, на которых держались юбки, и они упали на пол. После чего она опять повернулась к Дугласу. Увидев смущенную Элизабет, озаренную пламенем очага, Дуглас почувствовал, как в груди у него сперло дыхание. Элизабет была воплощением красоты. На ней не было ничего, кроме тонкой батистовой сорочки и белых чулок с подвязками над коленями. Корсет, от которого она хотела освободиться с его помощью, стягивал ее талию в рюмочку и придавал груди еще большую пышность.

Господи, как же она хороша!

Элизабет подошла к нему, перекинув через плечо свои длинные рыжие волосы. Ее шея и плечи над корсетом были белы и на ощупь мягки, как шелк. Он заметил, что она вздрогнула от его прикосновения, что мурашки побежали у нее по шее, и его охватило одно-единственное желание: узнать, каково прикоснуться губами к покрытому гусиной кожей телу девушки.

Дугласу пришлось изрядно повозиться, развязывая узел на спине Элизабет. Сначала он потянул за кончик тесьмы, но тщетно. Попробовал потянуть за другой, но узел не поддавался. Дуглас понял, что нужно подойти поближе. Он опустился на колени, и теперь его глаза оказались на одном уровне с ее округлыми ягодицами, прикрытыми всего лишь тонкой льняной сорочкой.

Напряжение, возникшее между ними, нарастало. Дуглас все тянул и тянул за концы тесьмы, но у него ничего не получалось:

– Господи, да что же это за узел такой?

– Там есть какая-то хитрость. Но поскольку я никогда не развязывала его сама, я ее не знаю.

Дуглас еще некоторое время повозился с узлом и так увлекся, пытаясь развязать его, что не заметил, как его рука легла на бедро Элизабет.

Но девушка это почувствовала и встрепенулась.

С самого ее появления на свет чужие руки заботились об интимных сторонах ее жизни. Одевали ее, купали, даже расчесывали ей волосы, и она привыкла к этому. Но сейчас впервые за всю ее двадцатичетырехлетнюю жизнь к ней бесцеремонно прикасался мужчина. Но это ее не встревожило и не шокировало, у нее просто сильно забилось сердце.

– Может быть, лучше позвать Мэри?

Напряжение, возникшее между ними, стало таким явственным, таким осязаемым, что казалось живым и дышащим.

– Нет, и ей здесь не управиться.

– Да, черт его побери!

И прежде чем Элизабет успела обернуться и посмотреть, что происходит, Дуглас вытащил нож, который носил за чулком, и перерезал упрямую шнуровку.

Корсет упал на пол.

Элизабет повернулась к Дугласу, оставшись только в тонкой летней сорочке. Щеки ее пылали, глаза были широко раскрыты. Дуглас медленно втянул в себя воздух и затаил дыхание, глядя на ее рот, на полную нижнюю губку. Он помнил, какова эта губка на вкус, ведь Элизабет поцеловала его. Его охватило почти непреодолимое желание снова ощутить ее губы на своих губах. Он даже шагнул к ней, и когда она не сделала попытки отойти, понял, что, если он поцелует ее прямо сейчас, она не станет противиться.

И еще он знал, что не сможет ограничиться одним лишь поцелуем.

Дуглас отошел.

– Пока вы принимаете ванну, я буду внизу. Вернусь через час.

Не оглядываясь, он повернулся и вышел, притворив за собой дверь.

Он вернулся ровно через час.

Оказалось, что Элизабет все еще сидит в лохани с водой.