ГЛАВА III. Ощущения внутренние. Следы внешних ощущений

Ощущения внутренние. Следы внешних ощущений. Вереницы мыслей. Большая или меньшая степень ясности внутренних ощущений.

Каждое впечатление внешнего для нас предмета, коснувшись внимания и вследствие того превратившись в ощущение, не остается во внимании постоянно, но, достигнув более или менее высокой степени ясности, или начинает тускнеть понемногу, или быстро сменяется другими, внезапно усилившимися ощущениями. В этом отношении каждое наше ощущение имеет свою маленькую историю и находится, так сказать, в постоянном движении: рождается, усиливается, оживляется, яснеет и, достигнув той или другой степени ясности (не все ощущения, как мы знаем, бывают в нас одинаково ясны и оживлены), начинает тускнеть, ослабевает, замирает и, наконец, совершенно исчезает. Это относится, конечно, только к тем ощущениям, которые спокойно доживают в нас свой век, а не сменяются быстро и насильственно другими.

Употребив усилие воли, мы можем вновь воскресить исчезнувшее ощущение, можем оживить его снова в другой, третий, в четвертый раз и т. д., но заметим при этом, что каждый раз одно и то же ощущение будет откликаться все слабее и слабее; выяснится вновь, но каждый раз будет появляться с меньшей и меньшей ясностью и, наконец, станет так слабо, что мы поневоле заменим его другими, более сильными ощущениями.

Но замечательно, что, выйдя из светлого круга, озаряемого вниманием, единственным светочем нашей души, и погрузившись в темноту, господствующую за чертой этого круга, уставшее, пережившее, замершее ощущение как бы отдыхает: набирается вновь сил, делается вновь способным к жизни, и действительно, по прикосновении к нему внимания вновь наполняется жизнью и чувством, снова становится ощущением, блещет, как вспыхнувшая искра, и потом опять слабеет, тускнеет, потухает и переходит в бессознательную область нашей души.

Бенеке, кажется, первый из германских психологов обратил особенное внимание на этот общий закон в жизни ощущения, но придал этому, действительно замечательному закону слишком большое значение и построил на нем едва ли не всю систему своей психологии.

Ощущения, вышедшие из светлой области внимания и сохраняющиеся вне ее, в душе нашей, Бенеке назвал весьма удачно следами. След - это как бы труп отжившего ощущения, но труп, способный ожить снова, если, дав ему отдохнуть, животворный луч внимания прикоснется к нему снова. Таких следов в душе нашей бесконечное множество. Всякое внешнее ощущение, прошедши чрез внимание, остается в душе нашей следом, и все наши воспринимающие органы чувств, все наши орудия внешних ощущений безустанно работают для того, чтобы наполнить душу нашу следами. В душе трехлетнего ребенка такое множество следов ощущений, что для описания их потребовалась бы целая библиотека.

Что же такое эти следы? Как они в нас сохраняются? Каким подвергаются превращениям, живя своей особенной жизнью во мраке бессознательной природы нашей? Это все такие вопросы, посильное решение которых мы отложим до другого времени. Здесь же заметим только, что напрасно Бенеке защищает свои следы от всякой материальности, предохраняя читателей от мысли, что эти следы сохраняются в нас материально. Уже одна потребность отдыха для нового оживления подводит сохраняющиеся в нас следы ощущений под одну категорию с мускулами, которые точно так же, только при бездействии, набираются новым материалом из крови и делаются способными к новой деятельности. Органической химии удалось даже подметить, что самый химический состав мускулов под влиянием усталости изменяется и самая эта усталость есть не более, как потребность питания. Мы увидим далее, какое влияние оказывают на следы ощущений различные, чисто телесные явления нашего организма и как под влиянием этих явлений они то вдруг исчезают, то перемешиваются, то появляются и тесной, беспорядочной толпой врываются в область внимания.

Не будучи вовсе приверженцами теорий, считающих мысли за улетучивание фосфора, мы тем не менее не видим никакой необходимости отнимать у тела то, что принадлежит ему вполне, и спокойно идем своей дорогой, отыскивая только истину и зная, что нас ждет впереди область, в которой нет места химическим элементам. Не в ощущениях, свойственных одинаково человеку и животному, обитает бессмертный дух!

Дело же в том, что Бенеке, строя всю душу из следов ощущений, превращающихся в душевные силы, не достиг в своей психологии до области духа и, блуждая в области материи, старался отклонить от своей системы подозрения в материализме, за которые он так много страдал от людей, которые, уважая всего более на свете удовлетворение своих пошлых, чисто телесных стремлений, так ратовали за дух, который им нужен был для их собственных, очень недуховных расчетов: как будто вечная истина Божественного Духа, живущего в нас, нуждается в таких защитниках и в таких средствах защиты!

Но как бы и где бы ни сохранялись в нас следы отживших ощущений, для нас пока довольно и того, что они сохраняются, и мы, не строя никакой преждевременной системы, станем по-прежнему наблюдать, как относится внимание наше к этим следам. Следы ощущений, ставши собственностью нашей души, занимают теперь для внимания место внешних предметов, и мы не понимаем причины, почему должны были бы переменить слово на какое-нибудь другое. Ощущение видоизменилось, это правда, потому что предмет его изменился, но главный характер его тот же самый: это то же ощущение, только направленное не на внешний предмет, а на следы, оставшиеся в нас от ощущения внешних предметов. Разве мы не видим, закрывши глаза, лица знакомого нам человека? Разве мы не получаем от этого внутреннего созерцания новых ощущений, которые часто так же, как и созерцание внешнего предмета, возбуждают в нас самые сильные чувства? Мы, повторяем еще раз, не находим никакой причины не называть этих внутренних ощущений ощущениями и не продолжать тех же наблюдений над отношением внимания к этим следам, сохранившимся в душе нашей, какие мы делали в отношении внимания к впечатлениям, производимым на нервы внешними предметами.

В голове каждого человека беспрестанно, почти не останавливаясь ни на одно мгновение, несутся ряды мыслей, и мы (или то, что мы называем в себе "я") смотрим на эти проносящиеся образы точно так же, как и на бег облаков, и, по-видимому, принимаем в них так же мало участия. Такое душевное состояние, в котором мы, кажется, вовсе не управляем предметами нашего внутреннего созерцания, называется мечтательным, и надобно сознаться, что в этом состоянии всего чаще бывает человек. Это почти нормальное его состояние.

Если мы станем наблюдать, в каком отношении находимся мы к этим пролетающим в нас вереницам мыслей, то найдем, что оно очень похоже на то, в котором мы находимся к внешним предметам, беспрестанно прикасающимся к нашим органам чувств, или, вернее, на то отношение, в котором мы находимся к нашей нервной системе, находящейся в беспрестанной деятельности под влиянием прикосновения внешних предметов. Различие, конечно, есть, но оно зависит более всего от необыкновенной воздушности этих внутренних предметов нашего созерцания: они вьются, как клубы дыма, меняются, разносятся, строятся в фантастические фигуры, и дрожат, и колеблются от малейшего дуновения оживляющего нас чувства или от малейшего дуновения нашей воли. Но не всегда, впрочем: иные бывают до крайности упрямы.

Где же проносятся эти воздушные гости души нашей? Общее всем людям ощущение говорит, что в голове, и мы не имеем никакой причины сомневаться в верности этого ощущения, подверждаемого физиологическими фактами*.

____________________

* Некоторые из новейших психологов, как например, Иессен в своем сочинении "Versuch einer wissenschaftlichen Begrundung der Psychologie" (Berlin, 1855. S. 395, 396 и др.), доказывают возможность зарождения идей в окончаниях нервных волокон на периферии тела; но эти доказательства, покоящиеся главным образом на соотносительном действии многих мускулов, слишком шатки. Мы будем говорить о них в особой монографии, когда дело дойдет до внутренних чувств и проистекающих из них движений.

____________________

Что это за существа? Движения ли это материи, как предлагает нам верить ему на слово Молешотт, электрические ли токи, как вообразили многие после знаменитых, но вовсе бесследных для психологии открытий Дюбуа-Реймона? Духовные ли это существа, как уверяют нас так же неосновательно третьи? Этого мы не знаем. Не доискались ли их еще наши микроскопы, не сумели ли мы запереть их в наши реторты, или у нас просто нет нервов, чтобы ощущать самую субстанцию этих воздушных гостей нашей головы, как не ощущаем мы субстанции светового эфира, хотя и ощущаем его движение, - все это вопросы любопытные, конечно, но о решении которых можно только мечтать, и мечтать сколько душе угодно. Для нас же замечательно только то, что мы можем наблюдать ряды этих, внутри нас находящихся существ, которые мы назовем мыслями...

Внимание в отношении к мысли точно так же, как в отношении внешних предметов, может быть более или менее возбуждено, и от этой степени возбуждения внимания зависит степень яркости и силы ощущения, получаемого нами от этих, внутри нас находящихся предметов нашего созерцания. В этом отношении один и тот же закон управляет как внешними, так и внутренними ощущениями.

Иногда, промечтавши сряду несколько часов, мы решительно не можем припомнить ни одной мысли из тех, которые пронеслись в нашей голове. Попробуйте спросить сами у себя несколько раз отчета в том, что вы думали в тот или другой час дня. Иногда вы вспомните все и восстановите целый ряд мыслей, промелькнувших в вашей голове, иногда припомните едва несколько отрывочных образов, иногда ровно ничего. Это зависит от того, с каким вниманием думали вы в то время, о котором вспоминаете, а иногда и от того, что ваши мысли были прерваны каким-нибудь сильным впечатлением, не находящимся с ними ни в какой связи. В том и другом случае мысли ваши исчезли, по-видимому, без следа, как исчезают тысячи прикосновений к вашему телу и тысячи отражений предметов на сетчатой оболочке вашего глаза, из которых ни на одно вы не обратили внимания.

Но никак нельзя ручаться, чтобы в обоих этих случаях промелькнувшее в вас ощущение не оставило ровно никакого следа, который бы при случае не мог напомнить вам об исчезнувшем ощущении.

Для доказательства этого приведем общедоступные примеры как из внутренних, так и из внешних ощущений.

Катаясь по многолюдной улице, вы не заметили К., потому что во множестве мелькнувших перед вами знакомых лиц вы не обратили на него никакого внимания. Но начинают рассказывать, что во время этой поездки К. сильно расшибся, что он ехал с дамой, в санях... "На белой лошади", - договариваете вы, и образ, которого, казалось, вы вовсе не заметили, живо и ярко возникает в вашей голове.

То же самое случается часто и в отношении внутренних ощущений. Часто рассказ другого заставляет вас припомнить, что та или другая мысль мелькнула уже в вашей голове. Но так как мысли весьма часто не имеют никакого отношения к тому месту, времени и положению, в которых мы находимся, когда думаем, то весьма редко можно припомнить с определенностью, что та или другая мысль была в нашей голове там-то и тогда-то, а потому мысль, высказанная другим, кажется нам просто не чужой для нас мыслью, знакомой нам. Точно так же, смотря на физиономию человека, мы видим, что эта физиономия нам знакома, но не можем припомнить ни места, ни времени, когда и где мы ее видели. Ясно, что мы обратили внимание на самую физиономию, а не на обстановку, в которой мы ее видели.

Мы не думаем доказывать, да едва ли и можно доказать, что всякое внешнее и внутреннее ощущение, как бы ни было оно слабо освещено и оживлено вниманием, оставляет непременно след в нашей душе. Но во всяком случае, влияние ощущений внешних и внутренних в этом отношении идет чрезвычайно далеко. Об этом мы можем судить отчасти по тем изменениям, которые претерпевают в нас следы внутренних и внешних ощущений, по-видимому, без всякого сознательного участия с нашей стороны. Какая-нибудь мысль занимала меня; я заметил ее или даже записал, а потом совершенно позабыл о ней. Но пройдет несколько времени, и мысль, пролежавши в бессознательной половине души моей, вызванная вновь к свету сознания каким-нибудь напоминанием, является уже в новом виде, окрепшей, выросшей, в связи с какими-либо другими мыслями. Я, казалось, совсем не занимался ею, даже не вспоминал о ней, а между тем она изменилась. Это изменение произошло от влияния жизни, которая во все это время работала во мне, прибавляя беспрестанно новые следы ощущений к прежним и изменяя эти прежние новыми.

Это явление имеет очень важное значение в педагогике. Мысль, которую вы кладете в голову ребенка, часто возвращается к вам чрез несколько времени в совершенно другом виде, хотя, казалось, ребенок вовсе ею не занимался. На этом основана необходимость повторений не только с той целью, чтобы тверже напечатлеть ту или другую мысль в голове воспитанника, но и с той, чтобы мысль, вначале понятая плохо, уяснялась все более и более и входила с другими в сознательную гармонию. Ряды проходящих мыслей в голове ребенка, хотя бы он, по-видимому, и не обращал на них большого внимания, имеют очень большое влияние на те мысли, которые вы хотите утвердить в нем, и воспитатель должен уметь дать вообще направление мыслям воспитанника, если хочет, чтобы сообщаемые им идеи перешли в жизнь, соединились гармонически со всем содержанием души. Но мы отвлекаемся от своего предмета и входим в область педагогики. Станем продолжать наши наблюдения.

Иногда ряд самых незамечательных мыслей пробегает в вашей голове, едва затрагивая ваше внимание, которое горит тускло, как лампада, готовая погаснуть. Но вдруг одна из мыслей по той или другой причине (по какой именно, мы не будем еще разбирать) точно плеснет масла в эту лампаду. Ваше внимание вспыхнет и осветит прежде всего тот образ, который его пробудил: так и действительно вспыхивающая лампада освещает прежде всего руку, подливающую в нее масла. Вас иногда до того поражает мысль, совершенно без вашей воли забравшаяся к вам в голову, что вы с изумлением спрашиваете самого себя: как она туда попала? Вспоминаете и иногда, отправляясь обратным ходом, вытаскиваете из тьмы бессознательности мысли за мыслями, как вытаскивают люди, по преданию, из темного колодца вереницу замерзнувших ласточек.

Случается иногда, что, засыпая, вы, сами не зная как, набредете на такую возбуждающую мысль, и она, подобно змеистой молнии, разрывает мгновенно уже налегающие на вас покровы сна. Редко, но удается, даже и в полудремотном состоянии, добраться до того, как такая резкая мысль попала к вам в голову.

Этих общеизвестных психических явлений достаточно, чтобы убедиться, что сила внимания в отношении внутренних ощущений может быть точно так же различна, как и в отношении ощущений внешних, и что сила внутренних ощущений, как и сила внешних, зависит от силы внимания.

Но отчего же зависит самая сила внимания в отношении внутренних ощущений? Ответ на этот вопрос поведет нас так далеко, что мы должны для него назначить особую главу.

Результаты окончившейся главы состоят в следующем.

1. Внешние ощущения оставляют следы в бессознательной сфере души человеческой.

2. Следы эти могут снова сделаться предметами внимания и при прикосновении к нему превращаются в ощущения внутренние.

3. Степень силы и яркости внутренних ощущений точно так же, как степень силы и яркости ощущений внешних, зависит от степени большего или меньшего возбуждения внимания.

4. Следы ощущений сохраняются в нас непонятным для нас образом, но по всей вероятности в тесной связи с нашим нервным организмом.

5. Одно и то же ощущение не может оставаться в нас постоянно, а, возобновляемое несколько раз сряду, с каждым разом становится слабее. Но, оставшись несколько времени вне пределов внимания, делается снова способным к жизни.