Тайны раскрываются

Томми-Рэй водил машину с шестнадцати лет. Колеса означали свободу от мамы, от пастора, от всего этого проклятого города. Теперь он спешил туда, откуда совсем недавно не чаял вырваться, с каждой милей прибавляя газу. Ему не терпелось показаться городу в новом обличье – и отцу, который так много ему дал, тоже. Пока не появился Джейф, лучшим в его жизни были поездки на пляж в Топангу, когда он знал, что все девчонки смотрят на него, парящего на гребне волны. Но эти времена не могли длиться долго. Каждое лето появлялись новые герои, а былым чемпионам оставалось хвастаться за рюмкой виски. Он был не так глуп и понимал, что неизбежно пополнит их ряды.

Но теперь он видел перед собой новую цель, о которой чемпионы Топанги не могли даже мечтать. Виной тому отец, но даже он не мог предсказать того, что случится с Томми-Рэем в миссии Санта-Катрина. Теперь он сам стал легендой. Смерть за рулем «чеви», возвращающаяся домой. Теперь он знал, под какую музыку пляшут люди, пока не свалятся. А когда свалятся и превратятся в падаль – об этом он тоже знал. Хорошо знал. Он испытал это на себе и не забудет никогда.

Но все еще только начиналось. Через сотню миль от миссии он выехал к кладбищу на окраине небольшого городка. Луна стояла высоко, и ее сияние омывало могилы и лежащие на них букеты цветов. Он остановил машину, чтобы рассмотреть это получше. Это ведь теперь его владения. Он дома.

Если бы ему требовалось подтверждение, что то, что произошло в миссии, – не бред, он получил его как только открыл калитку и вошел. Ветер не колыхал траву, выросшую выше колена там, где могилы были заброшены. Но что-то там шевелилось. Он шагнул вперед и увидел человеческие фигуры, встающие из земли в десятке мест. Это были мертвецы. Их тела светились, как та кость, что он подобрал возле машины, – знак принадлежности к его клану.

Они знали, кто пришел к ним. Их глаза или – у давно похороненных – глазницы были устремлены на него, руки тянулись к нему как к божеству. Они не смотрели под ноги, когда шли к нему – они слишком хорошо знали эту землю, со всеми ее поваленными памятниками и треснувшими плитами. Но шли они медленно. Он сел на могилу, где, судя по надписи, лежали семеро детей и их мать, и смотрел, как они идут. Он видел больше по мере того, как они подходили. Зрелище было не очень приятным. Их лица распухли или, напротив, ссохлись, глаза выкатились, челюсти отвисли. Их вид напомнил Томми-Рэю фильм о летчиках, задохнувшихся в стратосфере, только эти, в отличие от летчиков, не были добровольцами. Они страдали помимо воли.

Его не пугали ни их переломанные, полусгнившие кости, ни истлевшая плоть. Все это он с детства видел в комиксах и в кино. Мир всегда полон ужасов, надо только уметь смотреть. На обертках от жвачки, на рубашках, на обложках альбомов. Он усмехнулся этой мысли. Его империя – повсюду. Нет места, не тронутого пальцем Парня-Смерти.

Самым проворным из его почитателей оказался мужчина, по всем признакам умерший молодым и не своей смертью. На нем были чересчур большие джинсы и майка с рукой, выставленной в неприличном жесте. Еще на голове у него была шляпа, которую он поспешно сдернул, подойдя ближе. Голова под шляпой оказалась грубо, с царапинами, обрита. Кровь давно засохла; в вываливающихся кишках тихонько посвистывал ветер.

Недалеко от Томми-Рэя он застыл.

– Ты можешь говорить? – спросил Парень-Смерть.

Мужчина открыл рот, и без того широкий, и попытался извлечь какой-то звук. Глядя на него, Томми-Рэй вспомнил еще один фильм – про фокусника, который сперва проглотил, а потом отрыгнул пять золотых рыбок. Тогда это подействовало на него: человек смог запустить свой механизм в обратную сторону и извергнуть рыбок из горла – конечно, не из желудка, там бы они не выжили. Теперь этот тип проделывал такой же номер, только со словами вместо рыб. Слова, в конце концов, пришли, такие же ссохшиеся, как его кишки.

– Да. Я могу... говорить.

– Знаешь, кто я? – спросил Томми-Рэй.

Мужчина что-то простонал.

– Да или нет?

– Нет.

– Я Парень-Смерть, а ты Дохляк. Как тебе это? Хороша парочка?

– Ты послан к нам.

– Как это?

– Мы не похоронены. Не отпеты.

– А я тут при чем? Я никого не хороню. Я просто зашел сюда, потому что мне нравятся такие места. Я хочу стать Королем мертвых.

– Правда?

– Конечно.

Еще одна почитательница – расплывшаяся женщина, остановилась рядом и проквакала несколько слов:

– Ты... ты... светишься.

– Да? Удивила! Ты тоже светишься.

– Мы с тобой, – сказала женщина.

– Мы все, – подтвердил третий труп.

– Спаси нас!

– Я уже сказал Дохляку. Я никого не хороню.

– Мы пойдем с тобой, – сказала женщина.

– Пойдете? – по спине Томми-Рэя пробежала сладкая дрожь при мысли о том, что он ворвется в Гроув с таким эскортом. Можно даже заехать еще кое-куда и подсобрать других.

– Мне нравится эта идея. Только как?

– Веди нас. Мы пойдем, – последовал ответ.

Томми-Рэй встал.

– Почему бы и нет? – сказал он и пошел к машине. На ходу он подумал: это будет мой конец...

Но эта мысль его мало беспокоила.

Сидя за рулем, он оглянулся на кладбище. Откуда-то подул ветер, и он увидел, как развеваются тела его спутников, словно сделанные из песка. Пыль полетела ему в лицо. Он отмахнулся, не желая упускать зрелище. Хотя мертвецы исчезли, он продолжал слышать их голоса. Они стали, как ветер, – нет, стали ветром. Когда они растаяли окончательно, он повернулся и нажал на газ. Машина рванулась с места, взметнув за собой песчаный вихрь, в котором плясали какие-то фигуры.

* * *

Он верно рассчитывал встретить по пути других духов. «Теперь я всегда буду прав, – думал он. – Смерть ведь никогда не ошибается, никогда». Уже у первого встреченного им кладбища, через час пути, его ожидал хоровод пляшущих в песчаных столбах мертвецов. Они уже знали о его прибытии: невидимый телеграф мертвых. На мгновение песчаный вихрь окутал машину и скрылся за ней, соединившись с духами позади. Томми-Рэй, не сбавляя скорости, поехал дальше.

Ближе к рассвету их отряд обрел новых волонтеров. На перекрестке дорог чуть раньше столкнулись машины: кровь, битое стекло и перевернутый автомобиль на обочине. Он притормозил, не очень надеясь, но тут же послышался уже знакомый вой ветра, и из темноты, шатаясь, выступили два исковерканных силуэта – мужской и женский. Они еще не свыклись со своим положением – ветер, дующий сквозь них, то и дело опрокидывал их на землю. Но и они сразу поняли, что пришел Хозяин, и явились к нему. Он улыбнулся, увидев их свежие раны (лица изрезаны стеклом, осколки в глазах).

Он не говорил с ними. Подойдя ближе, они обменялись безмолвными сигналами со своими собратьями и влились в их поток.

Томми-Рэй продолжал гнать машину вперед.

Были и еще такие встречи, все больше по мере того, как он ехал на север, как будто весть о его прибытии катилась под землей, от могилы к могиле, и вдоль всей дороги, как телеграфные столбы, стояли фантомы живого песка. Однако не все из них присоединялись к его шествию. Некоторые просто стояли у дороги и испуганно взирали на Томми-Рэя.

И у мертвецов есть своя иерархия: для этих он был слишком пугающ, его амбиции чересчур велики. Они предпочитали тихо гнить в своих могилах.

* * *

Было раннее утро, когда он достиг безымянного городишка, где его лишили кошелька, но первые лучи солнца не развеяли песчаный вихрь, летящий за ним. Для тех немногих, кто наблюдал это, шествие мертвецов представлялось просто тучей пыли.

Здесь у него были дела помимо собирания потерянных душ – хотя он был уверен, что в таком месте многие жизни обрывались неожиданно и трагично, и многие покойники не легли в освященную могилу. Нет, здесь ему предстояло отомстить этому воришке. Или не ему, а тем, кто окружал его. Он легко нашел то место. Входная дверь была не заперта даже в такой ранний час. Бар оказался отнюдь не пуст. Вчерашние пьяницы лежали повсюду в луже блевотины, другие двое растянулись на столах. У стойки рисовался тип, который накануне брал с него деньги за шоу. Жалкая пародия на человека, с лицом синим то ли от пьянства, то ли от постоянного битья.

– Ищешь кого? – поинтересовался он.

Томми-Рэй, не отвечая, направился к дверце, ведущей на арену вчерашнего представления. Там было пусто; зрители разошлись по домам. Когда он вернулся в бар, человек поджидал его.

– Я тебя, кажется, спросил?

Томми-Рэй немного удивился. Неужели этот ублюдок не видит, с кем он говорит? Или он так залил глаза за годы, что не узнает Парня-Смерть? Тем хуже для него.

– Уйди с дороги, – сказал Томми-Рэй.

Вместо этого человек сгреб его за рубашку.

– Я тебя здесь уже видел.

– Ну.

– Потерял что-нибудь?

Он притянул Томми-Рэя к себе. Изо рта его воняло гнилью.

– На твоем месте я бы ушел, – предупредил Томми-Рэй.

– А-а, ты потерял свои яйца? Пришел искать? Или, может, желаешь поучаствовать в шоу? Только вместо кого?

– Я говорю...

– Мне начхать, что ты говоришь. Слушай меня, – он протянул грязные, толстые, как сардельки, пальцы к лицу Томми-Рэя. – Может, все же хочешь мне что-нибудь показать?

Томми-Рэй вдруг вспомнил все, что вчера видел здесь: стеклянные глаза женщины, стеклянные глаза пса. Мертвые глаза. Он видел смерть воочию. Он высунул язык и лизнул корявые, грязные пальцы.

По лицу человека расплылась улыбка.

– Ага, значит, покажешь?

– Сюда... – прошептал Томми-Рэй.

– Что?

– Идите сюда.

– Ты о чем это?

– Это я не тебе. Сюда. Идите... сюда, – он смотрел на дверь.

– Не дури, парень. Там никого нет.

– Сюда! – закричал Томми-Рэй.

– Эй, заткнись, слышишь?

– Сюда!

Это разозлило бармена, он размахнулся и ударил Томми-Рэя в лицо так сильно, что сшиб его на пол. Томми-Рэй не пытался встать; он лишь смотрел на дверь и повторял свой призыв.

– Пожалуйста, идите сюда.

Подчинился ли его легион на этот раз потому, что он просил, а не требовал? Или просто прошло много времени, прежде чем они поняли команду? Во всяком случае, они начали колотить в дверь. Бармен изумленно обернулся. Даже ему было понятно, что это не просто ветер: так ритмично звучали удары. И вой этот не был воем ветра. Он опять повернулся к Томми-Рэю.

– Что там за херня?

Томми-Рэй спокойно лежал на прежнем месте и улыбался ему своей знаменитой улыбкой, улыбкой «оставь надежду», улыбкой Парня-Смерти.

«Умри, – говорила эта улыбка. – Умри, а я буду смотреть. Умри медленно или быстро, мне плевать. Все равно это смерть».

Тут же дверь слетела с петель, брызнули щепки, и в бар ворвался вихрь. Теперь, вдали от солнечного света, духи опять стали видимы. Один из спящих на столах, очнувшись, вдруг увидел рядом три головы, выступающие из песчаного столба. Он отпрыгнул к стене, и там они настигли его. Томми-Рэй слышал его крик, но не видел, какой смертью он умер. Он смотрел на бармена и на духов, подступивших к нему.

Их лица уже не были так безучастны, как раньше: теперь на них отражался свирепый, неутолимый голод. Видимо, в пути они как-то перемешались и теперь казались единым многоголовым существом, еще более ужасным, чем те, на кладбище. Даже он испытал мгновенный страх. Но ведь это солдаты его армии, армии Смерти – выкаченные глаза, распяленные рты, песок и голод.

Бармен начал громко молиться, но явно не рассчитывал только на молитвы. Одной рукой он схватил Томми-Рэя и, закрываясь им, проскочил в дверцу, ведущую на арену. Томми-Рэй слышал, как он бормочет обрывки молитв: «Санто Диос! Санто Диос!» Но ни молитвы, ни заложник не могли остановить вихрь, который ворвался за ним.

Томми-Рэй увидел на миг разинутые в беззвучном яростном крике рты, потом вихрь налетел на них. Песок запорошил ему глаза, и он только чувствовал, как хватка бармена ослабла. В следующий момент брызнуло что-то теплое. Свист ветра внезапно превратился в рев, от которого он тщетно пытался закрыть уши, но звук вгрызался в его мозг сотней буравов.

Когда он открыл глаза, он был красным. Грудь, руки, ноги, все. Источник этого цвета, бармен, валялся там, где прошлым вечером Томми-Рэй наблюдал женщину и пса. Голова в одном углу, руки, ноги и еще какие-то куски в другом; остаток лежал в центре. Шейная артерия еще пульсировала.

Томми-Рэй пытался сдержать себя (он же Парень-смерть), но это было уже слишком. А чего он, собственно, ожидал, когда звал духов внутрь? Это же не цирк.

Дрожа и стуча зубами, он встал на ноги и выбрался в бар. Здесь его легион потрудился не менее успешно. Все трое находившихся здесь были мертвы. Бросив на них лишь беглый взгляд, он поспешил к выходу.

События в баре даже в столь ранний час привлекли толпу любопытных, но и самые отчаянные из них не решались приближаться к бушующему вокруг здания пыльному столбу. Их не покидало ощущение, что там таится что-то, кроме пыли.

Поэтому они лишь растерянно смотрели, как светловолосый, перепачканный кровью юноша выходит из бара и садится в машину. Их страх воодушевил Томми-Рэя, и он не спешил. Пускай они разглядят Парня-Смерть. Пускай запомнят.

* * *

Постепенно ему начало казаться, что легион покинул его. Может, они нашли себе более увлекательное дело и сейчас вырезают всех жителей городка? Он не жалел об этом; скорее, даже был рад. Мечты прошедшей ночи потеряли очарование.

На нем запеклась чужая кровь, под глазом набух синяк от удара бармена. Он наивно думал, что Нунций сделал его бессмертным. Что толку быть Парнем-Смертью, если смерть все равно властна над тобой? И насчет своего легиона он казался таким же наивным. Он вообразил, что может им управлять.

Они же не были теми напуганными, дрожащими беглецами, которых он подобрал ночью. Быть может, их изменило общение друг с другом. Теперь они были опасны и, без сомнения, рано или поздно вышли бы из-под контроля. Лучше уйти от них подальше.

Перед границей он вытер кровь с лица и вывернул наизнанку окровавленную рубашку. Уже у самой пограничной черты он увидел в зеркальце облако пыли позади и понял, что рано радовался. Чем бы они не занимались там, позади, это их не задержало. Он нажал на газ, но они не отставали и скоро окружили машину, как стая преданных, но злых собак.

Вскоре духи облепили стекла с обеих сторон и начали скрестись в дверцы. Ручка повернулась. Томми-Рэй потянулся закрыть дверь, и в это время из пыльного облака на сиденье плюхнулась изуродованная голова бармена. Дверца захлопнулась, и облако заняло свои позиции позади машины.

Ему хотелось остановиться и выкинуть такой трофей на дорогу, но он понимал, что они сочтут это за слабость. Они принесли ему эту голову не ради шутки – это было предупреждение, даже угроза. «Не пытайся надуть их, – говорил перепачканный грязью и кровью шар. – Или мы скоро побратаемся».

Он усвоил этот немой призыв. Он по-прежнему был их вождем, но скоро положение могло измениться. На каждом шагу облако росло; на улицах, на перекрестках, у обочины дороги их поджидали то мужчина, то женщина, то ребенок – такие же туманные, пыльные фигуры, словно ждущие их появления.

Постепенно вихрь стал настоящей пыльной бурей, сталкивающей в кювет встречные машины и вырывающей дорожные знаки. Томми-Рэй услышал по радио, что к северу движется шквальный ветер с океана.

Слушая это, он спросил себя, слышал ли кто-нибудь эту новость в Паломо-Гроув. Может быть, Джейф или Джо-Бет. Если они слышали, то поймут. С приходом его отца город видел много странностей, но впереди его ждет еще больше – с этим живым ветром, пляшущим за его спиной.

Уильяма субботним утром выгнал из дому голод. Он долго сопротивлялся, как пьяный, мочевой пузырь которого переполнен, сопротивляется необходимости пойти в туалет. Но с голодом, как и с мочевым пузырем, не поспоришь. Холодильник Уильяма вмещал мало, и он ежедневно ходил за продуктами в Центр, одновременно узнавая там все новости. Но он уже два дня не выходил из дому и вполне мог умереть с голоду среди восхитительных, но утомительных прелестей, таившихся за его плотно задернутыми шторами. Собраться в магазин оказалось не так-то просто. Он был так поглощен случившимся, что эта простая задача ставила его в тупик.

До сих пор его жизнь была размеренной. Рубашки на всю неделю висели в шкафу чистые и отглаженные рядом с соответствующими галстуками. Незапятнанную кухню можно было снимать для рекламы. Раковина пахла лимоном, а из туалета доносился аромат цветов.

Теперь же в его доме царил содом. Лучший его костюм напялила красавица-бисексуалка Марсела Сент-Джон и теперь возилась в нем со своей подружкой. Его галстуки использовали для измерения в занимательном состязании «у кого член больше», где победу одержал Мозес «Шланг» Джаспер.

Уильям не решился отбирать у них свои вещи. Вместо этого, порывшись в шкафу, он нашел грязную рубашку и рабочие джинсы, которые не надевал уже года три, и в таком виде направился в Центр.

* * *

В это время Джо-Бет проснулась в худшем в своей жизни похмелье. Худшем, поскольку первом.

Она плохо помнила предыдущий вечер. Да, она пошла к Луис, там были гости, потом пришел Хови, но чем все кончилось, она забыла. Чувствуя тошноту и головную боль, она поплелась в ванную. Когда она вернулась, ее поджидала мать.

– Ты в порядке?

– Нет. Я чувствую себя отвратительно.

– Ты вечером напилась.

– Да, – отпираться было глупо.

– Где? – У Луис.

– У Луис никогда не водилось спиртного.

– Вчера было. И еще много всего.

– Не лги мне, Джо-Бет.

– Я не лгу.

– Луис никогда бы не допустила такого, в своем доме.

– Спроси ее сама, – сказала Джо-Бет, отводя глаза от осуждающего взгляда матери. – Мы можем сходить в магазин и спросить ее.

– Я не выйду из дома, – тихо сказала мать.

– Ты же выходила во двор позавчера, а сегодня можем поехать на машине.

Она впервые говорила так с мамой, – сердитым тоном отчасти потому, что мама назвала его лгуньей, отчасти из-за продолжающейся головной боли. Она пыталась вспомнить и не могла. Что произошло у них с Хови? Они вроде бы спорили... Потом разошлись в разные стороны... но почему? Об этом тоже надо было спросить Луис.

– Я знаю, что говорю, мама. Мы сейчас поедем в Центр.

– Нет, я не могу, – сказала мама. – Правда не могу. Я плохо себя чувствую.

– Неправда.

– Правда. Мой желудок...

– Неправда! Хватит, мама! Ты не можешь притворяться больной до конца жизни оттого, что боишься. Я тоже боюсь.

– Правильно делаешь.

– Нет! Джейф этого и хочет. Он кормится этим, я сама это видела.

– Мы можем молиться. Молитвы...

–...они нам больше не помогут, как не помогли пастору. Не помогут, слышишь! – она повысила голос, чувствуя, как от этого звенит в ушах, но зная, что нужно сказать все сейчас, пока снова не навалился страх.

– Ты всегда говорила, что кругом опасности, – лихорадочно продолжала она, уже не думая о том, как бы не обидеть маму. – Это так, и их даже больше, чем ты думаешь. Но внутри...

Она ткнула себя в грудь, выразив этим все: свое сердце, Хови, Томми-Рэя и страх потерять их обоих.

–...внутри их еще больше. Когда какие-то вещи... сны... приходят и уходят раньше, чем ты можешь понять.

– Ты говоришь какой-то бред, дочь.

– Луис тебе расскажет. Я отвезу тебя к ней, и ты все узнаешь.

* * *

Хови сидел у окна, подставляя солнцу вспотевшее лицо. Запах собственного пота был знакомым, как отражение в зеркале, даже больше – лицо менялось, а запах нет. Теперь эта узнаваемость успокаивала среди всех перемен и сумятицы чувств. То, что казалось простым еще вчера, когда он целовал Джо-Бет в ее спальне, теперь было совсем непросто. Флетчер умер, но оставил здесь, в Гроуве, свои создания, воплощение мечты, которые ждали помощи от него, сына их создателя. Но чем он мог им помочь? Даже если бы они не так враждебно относились к Джо-Бет? Он пришел сюда как искатель приключений и неожиданно стал влюбленным. Они теперь хотят сделать из него генерала: парады, команды, планы сражений. Он этого не хотел. Армии, созданной Флетчером, придется выбирать командующего среди своих рядов или погибнуть.

Он столько раз повторял себе это, что почти поверил, но не мог заставить себя вовсе об этом не думать. Мысли снова и снова возвращались к тому выбору, который Флетчер предложил ему тогда, в лесу: Джо-Бет или его предназначение. То, что он тогда отказался выбирать, повлекло за собой смерть Флетчера. Теперь его отказ грозит уничтожить последнюю хрупкую надежду, которую его отец оставил после себя.

И еще, и еще. Если он вступит в Армию Флетчера, то ему придется участвовать в войне. И тогда Джо-Бет станет его врагом просто по определению.

Чего он хотел больше всего на свете – больше, чем усы в одиннадцать, чем мотоцикл в четырнадцать, чем спасти мать от смерти, когда он горько пожалел о всех слезах, которые она из-за него пролила, чем сейчас Джо-Бет – он хотел определенности. Чтобы ему сказали, где правда, где ложь, что хорошо, а что плохо. Чтобы на нем не лежала ответственность. Но никто не хотел ему этого говорить. Вот он и сидел на солнце, вдыхал запах собственного пота и думал.

* * *

В Центре было не так людно, как обычно по субботам, но Уильям все же встретил с полдюжины знакомых. Среди них была его секретарша Валери.

– С вами все в порядке? – спросила она. – Я вам звонила, но никто не подходил.

– Да, я проболел.

– Я вчера даже не открывала офис. Все из-за этого безобразия ночью. Знаете, Роджер был здесь, когда начался весь этот трезвон.

– Роджер?

Она удивленно посмотрела на него.

– Да. Роджер.

– А-а, ну да, – Уильям не помнил, муж это Валери, брат или пес, и его это мало интересовало.

– И он тоже заболел.

– Думаю, вам лучше взять выходной на несколько дней.

– Это было бы здорово. Все равно клиентов нет. Я съезжу куда-нибудь.

Он промямлил еще несколько вежливых фраз и отошел. Музыка, звучащая в магазине и похожая на попурри из фильмов, которые он смотрел все эти годы, напомнила ему о том, что он оставил дома. Думая об этом, он скользил меж прилавков, набирая попадавшиеся под руку продукты. О своих гостях он не думал – они были сыты друг другом.

Он был не одинок. Другие покупатели также игнорировали стиральные порошки и средство от моли, загружая сумки и тележки продуктами. На их лицах, всех их он знал по именам, но теперь с трудом мог вспомнить, он увидел тот же отсутствующий взгляд, что и у него самого. Они хотели показать своим приходом сюда, что с субботы ничего не изменилось, но на самом деле изменилось все. Те, кого это не затронуло, или уезжали, как Валери, или делали вид, что ничего не замечают. Это включило их в общий заговор.

Подойдя к кассе и увенчав тележку парой бутылок «Херши», он увидел лицо, которого не видел здесь много лет. Джойс Магуайр. Она пришла со своей дочерью, Джо-Бет. Если он и видел их вместе, то задолго до того, как Джо-Бет стала взрослой. Теперь схожесть их лиц заставила его на миг остолбенеть. Он вспомнил тот день у озера и то, как Джойс раздевалась. Интересно, у ее дочери такие же маленькие темные соски и узкие бедра?

Внезапно он понял, что не он один смотрит на мать с дочерью; все делали то же самое. Он почти физически ощутил их мысли: вот с чего начался апокалипсис в нашем городе. Восемнадцать лет назад Джойс Магуайр вместе с другими породила волну слухов, и вот теперь, когда сбылись самые чудовищные из них, она вышла из небытия. Что-то, таившееся в городе (или под ним), создало ее дочь, и теперь оно же вызвало к жизни их мечты. Их мечты тоже облеклись плотью.

Он опять посмотрел на Джойс и понял что-то, чего не понимал раньше: они с этой женщиной всегда были чем-то связаны. Мысль быстро ускользнула, но она заставила его оставить тележку возле кассы и подойти к Джойс. Увидев его, она, казалось, испугалась и попыталась отпрянуть, но дочь удержала ее. Он ободряюще улыбнулся.

– Все нормально, мама, – услышал он голос Джо-Бет.

– Да. Да. Конечно. Я так... рад вас видеть.

Казалось, это немного успокоило ее. Она даже улыбнулась.

– Уильям Витт, – представился он, протягивая ей руку. – Вы меня, наверное, не помните, но...

– Я вас помню.

– Я рад.

– Видишь, мама? Все не так страшно.

– Я вас давно не видел в городе, – продолжал Уильям.

– Я была... я болела.

– А теперь?

Сперва она молчала. Потом выговорила:

– Теперь мне лучше.

– Рад это слышать.

В этот момент до них донесся чей-то плач. Джо-Бет первой обратила внимание; странный разговор между ее матерью и мистером Виттом (которого она впервые видела столь небрежно одетым) обострил ее восприятие, в то время как прочие покупатели старательно пытались ничего не замечать. Она отпустила руку матери и пошла на звук, пока не обнаружила его источник. У прилавка с детским питанием стояла Рут Гилфорд, секретарша доктора, который лечил ее мать. Она держала в обеих руках по коробке каши, а на тележке их громоздилась целая куча, словно она брала все, что видела на полках.

– Миссис Гилфорд?

Женщина, не переставая плакать, попыталась что-то сказать, поэтому понять ее было очень трудно.

– Не знаю, что он хочет... после всего... не знаю, что ему нужно...

– Помочь вам? Может, отвезти вас домой?

При слове «домой» Рут повернулась к Джо-Бет, пытаясь разглядеть ее сквозь слезы.

– Не знаю, что он хочет... – повторила она.

– Кто?

–...все эти годы... и он что-то скрывает от меня...

– Ваш муж?

– Я ничего не сказала, но я знаю... всегда знала... он любит другую... и теперь привел ее в дом...

Слезы полились опять, и Джо-Бет осторожно взяла у нее из рук пачки и поставила их на полку. Утратив свой талисман. Рут вцепилась в руку Джо-Бет.

– Помоги...

– Конечно.

– Я не пойду домой. Он кого-то привел.

– Ладно. Не ходите.

Она повела плачущую женщину к выходу. По пути та немного успокоилась.

– Ты ведь Джо-Бет?

– Да.

– Только доведи меня до машины... Я сама не дойду.

– Доведу, доведу, все будет хорошо, – успокоила Джо-Бет, загораживая Рут Гилфорд от любопытных взглядов. Ее вид мог напомнить им об их собственных секретах, которые они так тщательно пытались скрыть.

Мама с Уильямом Виттом уже были у двери. Джо-Бет решила оставить мать у книжного магазина, который все равно был еще закрыт. Впервые Луис опоздала на работу. Но мама заговорила первой.

– Мистер Витт отвезет меня домой, Джо-Бет. Не беспокойся.

Джо-Бет удивленно взглянула на Витта, который казался загипнотизированным.

– Вы уверены? – она раньше не думала об этом, но мистер Витт, скорее всего, был как раз из тех, о ком ей всегда говорила мама: скрытный, молчаливый, скрывающий свои пороки. Но маму это ничуть не беспокоило: она лишь помахала ей рукой.

«Весь мир спятил», – мрачно думала Джо-Бет, пока вела рут Гилфорд к машине. Люди менялись мгновенно, словно все эти годы притворялись: мама – больной, мистер Витт – аккуратным, Рут Гилфорд – образцовой женой. Неужели они не были такими никогда?

У самой машины Рут опять залилась слезами, повторяя, что не может вернуться домой без завтрака. Джо-Бет пришлось сесть в машину и поехать вместе с ней.

По дороге они встретили кавалькаду из четырех черных лимузинов, словно прибывших из другого измерения. Они, урча, взбирались на Холм.

«Еще гости, – подумала она. – Только их не хватало».

– Начинается, сказал Джейф.

Он стоял у большого окна особняка, глядя вниз. До полудня оставалось немного, и лимузины привезли первых гостей. Он пожалел, что рядом нет Томми-Рэя, но парень еще не вернулся из миссии. Ладно. Ламар оказался хорошим помощником. Был неприятный момент, когда Джейф сбросил маску Бадди Вэнса и показался комику в своем истинном виде, но тот быстро оправился от удивления. В каком-то смысле он был даже лучше Томми-Рэя – умнее и циничнее. Кроме того, он знал всех приглашенных даже лучше, чем Рошель. Она с предыдущего вечера все глубже погружалась в наркотическое забытье. В один из таких моментов Ламар овладел ею. «Нужно было сделать это раньше», – подумал он. Конечно, Рошель была восхитительна, даже в таком состоянии. Но теперь у него было слишком много дел. Ламар комментировал список гостей, сообщал о каждом что-нибудь нелестное. Продажные юристы, бездарные знаменитости, облагороженные шлюхи, голубые и лесбиянки, белые люда с черной душой, отбросы из верхов и низов, педерасты, онанисты... В этих людях он найдет все возможные и невозможные страхи и пороки, каких никогда не встретишь у честных буржуа. Из них он получит отборных тератов, которые задавят отродья Флетчера и позволят ему добиться заветной цели – Искусства.

Тогда между ним и Субстанцией не останется ничего.

Пока он стоял у окна, наблюдая, как подъезжающие гости обмениваются слащавыми улыбками и липкими поцелуями, он вспоминал комнату в Омахе, штат Небраска, где когда-то началось его знакомство с Тайной. Вспоминал Хоумера, который открыл ему вход в эту сокровищницу, за что и умер от ножа, который Джейф все еще носил в заднем кармане. Позже, в Петле, он понял, какую силу мог получить даже такой шарлатан, как Киссон. Наверное, до сих пор сидит в своей хижине и мечтает завоевать мир.

Не дождется!

– Ладно, – пробормотал он.

– Что? – спросил Ламар.

– Да так, – Джейф отвернулся от окна. – Вдова уже внизу?

– Я пытаюсь ее расшевелить.

– А кто же развлекает гостей?

– Никто.

– Так займись.

– Я думал, я нужен тебе здесь.

– Потом. Когда приедут все, будешь приводить их ко мне по одному.

– Как скажешь.

– Еще один вопрос.

– Только один?

– Почему ты меня не боишься?

Ламар сузил и без того узкие глаза. Потом сказал:

– У меня слишком развито чувство юмора, – и, не дожидаясь ответа Джейфа, пошел вниз.

Джейф опять повернулся к окну. К воротам подъехал еще один лимузин, белый; шофер показал привратнику приглашение.

– Один за другим, – пробормотал Джейф. – Один негодяй за другим.

Грилло принесли приглашение на вечеринку рано утром. Это сделала Эллен Нгуен собственной персоной. Спокойно-вежлива, ни следа вчерашних чувств. Он пригласил ее в номер, но она отказалась:

– Много работы в особняке. Рошель совсем отключилась. Не думаю, что она тебя узнает. Но приглашение будет не лишним. Заполни на любое имя.

– А ты будешь?

– Не думаю.

– Ты же говоришь, что идешь туда.

– Да, для подготовки. Как только все начнется, я уйду. Не хочу смотреть на этих людей. Все они паразиты, и никто не любил Бадди. Это просто показуха.

– Ладно, я тебе расскажу.

– Хорошо, – она повернулась, чтобы уйти.

– Может, поговорим еще?

– О чем? У меня мало времени.

– О нас. О том, что случилось вчера.

– Случилось то, что случилось. О чем тут говорить?

– Хотя бы о том, повторится ли это.

– Не думаю, – сказала она.

– Ты даже не дала мне...

– О, нет, – перебила она, словно спеша не дать ему сказать это. Мне было хорошо с тобой... Но все изменилось.

– Со вчерашнего дня?

– Да. Я не могу сейчас тебе сказать, – она оборвала фразу и начала снова. – Мы же взрослые. Мы знаем, как это случается.

Он уже хотел сказать, что не знает, как это случается, но решил не ронять свое достоинство дальнейшими уговорами.

– Поосторожнее там, – сказала она на прощанье.

Он едва не сказал: «Спасибо и за это».

Она повернулась и вышла с той же загадочной улыбкой.

Томми-Рэй возвращался в Гроув долго, но Тесла с Раулем еще дольше; правда, по более обыденным причинам. Во-первых, старая развалина Теслы плохо перенесла путешествие и на каждом шагу грозила остановкой. Во-вторых, хотя Нунций спас ее от смерти, связанные с этим события оставили свой след. Она почувствовала это за рулем.

Хотя она вела реальную машину по реальной дороге иные измерения тянули ее к себе. Раньше она пробовала и спиртное, и наркотики, но это состояние было ни с чем не сравнимо, словно память всех прошлых рюмок, сигарет, доз и всех поездок вдруг одновременно навалилась на нее. В один момент она поняла, что скулит, как больное животное; потом ей показалось, что шоссе перед ней расплывается. Мысли ее путались, как нью-йоркское метро, и был большой соблазн покончить с этим одним поворотом руля. Мешали две мысли, проходящие сквозь все остальные: что рядом сидит испуганный Рауль, крепко вцепившийся в панель управления, и другая – о месте, где она побывала, о Петле Киссона. Это место, он назвал его «Тринити», звало ее обратно. Она чувствовала его хватку, и ей хотелось вернуться, хотя она была рада возвращению к жизни. Слишком много вопросов осталось без ответа.

С каждой милей она все больше уставала и, когда показались пригороды Лос-Анджелеса, с трудом сдерживалась, чтобы не заснуть.

– Нам нужно остановиться. Не то я убью нас обоих.

– Ты хочешь спать?

– Не знаю. Хотя бы просто отдохнуть. Выпить кофе и привести мысли в порядок.

– Здесь?

– Что «здесь»?

– Остановимся здесь?

– Нет. Поедем ко мне на квартиру. Это в получасе отсюда. Поехали.

«Ты уже поехала детка, – сказала она себе, – и никогда не остановишься. Думаешь, после этого можно остаться прежней? Брось. Все изменилось, слышишь?»

Но Западный Голливуд не изменился; это был тот же Город Мечты с его барами и магазинчиками, где она покупала бижутерию. Она взяла влево от Санта-Моники и выехала на Норз-Хантли-драйв, где она жила уже пять лет, с тех пор, как переехала в Эл-Эй. Близился полдень, над городом клубился смог. Она поставила машину в гараж и повела Рауля в квартиру №5. Окна ее соседа, тщедушного, злобного человечка, с которым она за пять лет обменялась лишь тремя фразами (из них две – оскорбления), были открыты, и он, без сомнения, видел их. Минут через двадцать оповестит весь дом, что мисс Утешительница, как он ее прозвал, вернулась вся в грязи и в сопровождении Квазимодо. Пусть его. Сейчас ее беспокоило другое – например, как открыть замок. Она всегда с этим плохо справлялась, а сейчас... Рауль забрал ключ из ее дрожащих пальцев и живо открыл дверь. В квартире, как обычно, царил беспорядок. Она широко открыла окна, потом прослушала автоответчик. Дважды звонил ее агент, оба раза чтобы сообщить, что ее сценарий не движется. Звонила Саралин, искала Грилло. Потом мать – ее звонок больше напоминал список грехов, совершенных против нее миром вообще и ее мужем, отцом Теслы, в частности. Наконец, Мики де Ралько, который предлагал ей поучаствовать в одном проекте и напоследок просил забрать «проклятого пса», пока тот не сожрал его. Пока она слушала, Рауль изумленно смотрел на нее.

– Я полежу, – сказал она ему. – Ты знаешь, как всем пользоваться? Холодильник, телевизор, туалет. Разбуди меня через час, если усну.

– Через час, – повторил он.

– Хорошо бы чаю, но некогда. Я понятно говорю? – спросила она, заметив, что его изумление не проходит.

– Да.

– Ну, ладно. На звонки не отвечай. До встречи.

Она удалилась в ванную, разделась и стала под душ, потом пошла в спальню. Там было жарко, но она не спешила открывать окно. Ее сосед Рон с утра дежурил там, готовый к зрелищу. Лучше уж потеть.

Предоставленный самому себе, Рауль нашел в холодильнике кое-какие продукты и уселся с ними у окна. Он не помнил, чтобы его когда-нибудь охватывал такой страх со дня, когда Флетчера обуяло безумие. Теперь мир снова резко, без предупреждения, изменился, и он не знал, что ему делать. В глубине души он еще надеялся на возвращение Флетчера. Здание миссии, превращенное им в святыню нужно было охранять, и он думал умереть там, постепенно возвращаясь к животному состоянию. Он не умел читать и писать, кроме своего имени. Большинство предметов в этой квартире были ему неизвестны. Он ощущал себя потерянным.

Его оторвал от этих мыслей крик из соседней комнаты.

– Тесла?

В ответ раздались новые сдавленные крики. Он встал и пошел на звук. Дверь ее спальни была закрыта. Он нерешительно постоял там, держась за ручку, но новая серия криков заставила его распахнуть дверь.

Он никогда не видел обнаженной женщины, и вид Теслы, распростертой на кровати, поразил его. Ее руки судорожно сжимали простыни, голова моталась из стороны в сторону. Но больше всего его поразила нечеткость контуров ее тела, как тогда, на дороге, ведущей в миссию. Она снова уходила от него. Теперь она уже не кричала, а стонала.

Он повторил ее имя громче. Внезапно она села и уставилась на него, расширив глаза.

– Боже! – проговорила она, задыхаясь, будто только что пробежала кросс. – Боже. Боже.

– Ты кричала... – начал он, чтобы как-то объяснить свое присутствие.

Она только сейчас начала вникать в ситуацию: ее нагота, его испуганное изумление. Она попыталась накрыться простыней, но руки сильно дрожали.

– Я была там.

– Я знаю.

– В Тринити. В Петле Киссона.

Пока они ехали к побережью, она постаралась объяснить ему кое-что из того, что видела, когда на нее подействовал Нунций, и чтобы он это знал, и чтобы самой хоть немного избавиться от груза увиденного и услышанного. Она рассказала и про Киссона.

– Ты его видела? – спросил Рауль.

– Я не дошла до хижины. Но он меня тащил туда. Я это чувствовала, – она схватилась за живот. – Он и сейчас меня тянет.

– Я здесь. Я тебя не пущу.

– Я знаю и рада этому. Возьми меня за руку, хорошо?

Он нерешительно приблизился к кровати.

– Пожалуйста, – попросила она.

Он сделал это.

– Я опять видела тот город. Он как настоящий... только там никого нет. Он похож на... на декорацию к какому-то фильму.

– К фильму?

– Я знаю, это звучит глупо, но мне так показалось. Там как будто произошло что-то страшное. Или должно произойти.

– А что?

– Не знаю. Нет. Оно не произошло. Но скоро произойдет.

Она попыталась собраться с мыслями. Если что-то и произойдет в этом городе, то что это будет за постановка? Стрельба на Главной улице? Битва Белых и Черных шляп? Или это город, опустевший при появлении на горизонте чудовищного бегемота? Классический фильм ужасов пятидесятых – монстр, разбуженный ядерными испытаниями...

– Похоже на то, – сказала она вслух.

– Что?

– Может, это фильм про динозавра. Или гигантского тарантула. Не знаю. Я будто что-то знаю об этом месте, но не могу вспомнить.

Из соседских окон донеслись звуки арии Доницетти. Она выучила ее так хорошо, что могла бы спеть, если бы имела голос.

– Пойду сварю кофе. Надо взбодриться. Слушай, сходи к Рону и попроси у него молока, ладно?

– Да, конечно.

– Скажешь, что ты мой друг.

Рауль встал и осторожно высвободил свою руку.

– Квартира четыре, – крикнула он ему вслед, потом вошла в ванную, продолжая думать про город.

Выбравшись из-под душа, она натянула чистую рубашку и джинсы. В это время вернулся Рауль, и зазвонил телефон. Сквозь музыку пробивался голос Рона.

– Слушай, где ты его нашла? Может, у него есть брат?

– У меня что, нет права на частную жизнь? – осведомилась она.

– Скажи, он шофер? Или моряк? Такой здоровый. Если он тебе надоест, пришли его мне, ладно?

– Не надоест, – уверила его Тесла и повесила трубку.

– У тебя уже появился обожатель, – сообщила она Раулю. – Рон считает, что ты очень сексуальный.

Рауль не очень оторопел, что заставило ее спросить:

– А бывают у обезьян геи?

– Кто?

– Гомосексуалисты. Мужчины, которые любят мужчин.

– А Рон такой?

– Рон? О, да, Рон такой. Такой у меня сосед. Потому он мне и нравится.

Она начала разливать кофе, и тут ложка выпала у нее из рук. Она почувствовала зов.

– Рауль!

– Что такое? – она скорее увидела, чем услышала, что он говорит; звуки этого мира умерли в ее ушах. Ее охватила паника. Она протянула руки к Раулю.

– Не пускай меня! – крикнула она. – Я не хочу туда! Я не...

Тут между ними поднялся столб пыли, их руки расцепились, и вот она снова неслась с невероятной скоростью по уже знакомой пустыне. По этой выжженной земле она путешествовала уже дважды.

Ее квартира полностью исчезла из виду. Вот снова показался город. Небо было таким же выгоревшим, солнце низко нависало над горизонтом. Она снова в Петле.

Когда прошла первая паника, она вспомнила, что видит этот город уже третий раз и пора, наконец, попытаться разгадать его загадку. Она попыталась замедлить шаг, и, к ее удивлению, ей это удалось. Более внимательный взгляд подтвердил первое впечатление: город казался декорацией.

Стены домов неокрашены. В окнах нет занавесок, в дверях дет замочных скважин. А что внутри? Усилием воли она изменила направление и прыгнула через окно внутрь одного из домов. Солнце пробивалось через недостроенную крышу. Пусто. Ни мебели, ни других признаков жилья. Не было даже комнат, как в бараке. Она прошла через весь дом. Никаких следов людей.

Выйдя через другое окно, она вновь почувствовала, как Киссон тянет ее к себе. Она надеялась, что Рауль не станет пытаться разбудить ее, если ее тело осталось в том мире, как в прошлый раз. Конечно, она боялась, но любопытство превозмогало страх. Поспешные объяснения Флетчера о Джейфе, об Искусстве и Субстанции ничего не говорили об этом месте. Рассказать о нем мог только Киссон. И она могла надеяться получить от него ответ. А если он снова станет ей угрожать, она просто уйдет. Он не сможет ей помешать. Она не отдаст ему свое тело.

Она пошла через город – действительно пошла, чувствуя свои ноги и горячую землю под ногами. Однажды она уже воссоздала здесь свое тело, и теперь делала это почти автоматически. Но это не ослабило хватку Киссона.

Он словно сдавил рукой ее желудок и тащил к себе.

– Ладно, – пробормотала она. – Я приду. Но когда сама захочу.

Вместе с тяжестью к ней вернулись слух и обоняние.

Оба чувства принесли неприятные сюрпризы. В ноздри ей ударил отвратительный запах, в котором она сразу узнала смрад разложения. Может, где-нибудь рядом валяется дохлое животное? Она ничего не видела. Помог ей слух, обострившийся среди тишины. Она услышала жужжание насекомых и пошла туда, откуда оно раздавалось. Это оказался такой же безликий дом, но за его фасадом что-то разлагалось. Что-то большое: запах был ужасающим. Несмотря на это, она решилась посмотреть.

На полпути ее желудок снова сжала невидимая сила. Она рванулась, но на этот раз Киссон не уступал. Он потянул сильнее, и она помимо воли понеслась по улице. Дом Мертвечины промелькнул мимо, и в следующий момент она уже была в двадцати ярдах от него.

– Я хочу посмотреть, – выдавила она, надеясь, что Киссон ее слышит.

Он потянул снова. На этот раз она была готова и стала сопротивляться, пытаясь вернуться к дому.

– Ты меня не остановишь!

В ответ он так рванул ее, что свел на нет все ее усилия.

– Сволочь! – крикнула она в гневе.

Он использовал ее раздражение против нее: пока она тратила силы на крик, он потянул ее еще сильнее и потащил чуть не до конца улицы. Он был сильнее ее, и чем больше она сопротивлялась, тем больше крепла его хватка, пока она не понеслась с прежней скоростью по уже знакомому пути.

Она поняла, что гнев ослабляет ее силы, и велела себе успокоиться.

«Тише, дура, – сказала она себе. – Успокойся. Он просто хам. Трус и хам. Не бойся».

Уговоры подействовали. Она почувствовала, как к ней возвращается самообладание. Конечно, Киссон не ослабил своих усилий: она ощущала его хватку на животе.

Но она могла сопротивляться и делала это, пока окончательно не выбилась из сил.

К этому времени город превратился в точку на горизонте.

Вернуться в него уже не удастся. Она дала себе новый совет: прикинуть все плюсы и минусы ситуации. Ей нужно задать Киссону несколько вопросов, когда они встретятся. Во-первых, что разлагалось в заброшенном здании, во-вторых, почему он так боялся, что она это увидит. Но придется быть осторожной. Хотя Киссон и не может покинуть это место, о нем он явно знает гораздо больше нее. О пределах его власти здесь она могла гадать. Поэтому лучше не спешить, чтобы не потерять ту малую свободу, которую она завоевала.

Она продолжала двигаться в направлении хижины. Хотя она сохранила обретенную в городе телесность, идти было непривычно легко, словно в невесомости. Киссон, видя, что она идет сама, больше не тянул, хотя его хватка все еще чувствовалась.

Скоро она увидела второй знакомый объект: башню. В опутывающих ее проводах завывал ветер. Она вновь замедлила шаг, чтобы лучше видеть. Но видеть было особенно нечего. Башня футов сто высотой была сделана из стали, с деревянной платформой на вершине, огражденной с трех сторон железными листами. Назначение башни осталось ей непонятным. Если это обзорная вышка, то что с нее можно увидеть? Не походила она и на техническое сооружение. Она вспомнила фильм Бунюэля «Симеон Столпник». Может, эту башню построили с такой же мазохистской целью? Если так, то ее обитатель давно рассыпался в пыль... или вознесся.

Она прошла мимо башни, так и не определив ее смысла. Хижины Киссона еще не было видно, но она знала, что уже недалеко. Пейзаж вокруг – пустыня и небо, – оставался неизменным. Может, здесь никогда ничего и не меняется. Или повторяется снова и снова, как в дубле.

Но постоянство внезапно было нарушено появлением почти забытой ею фигуры. Женщина.

В прошлый раз, когда Киссон гнал ее на огромной скорости, она не успела войти в контакт с этой жительницей пустыни. Он пытался убедить ее, что это мираж, воплощение его эротических грез, но, увидев ее ближе, Тесла подумала, что такое объяснение – чистая выдумка. Каким бы извращенцем не был Киссон, возникающее перед ней существо вряд ли могло вызывать у него пыл страсти. Да, она была почти нагой – лохмотья едва прикрывали ее тело. Да, ее лицо несло печать ума и благородства. Но ее нестриженые волосы висели клочьями и, казалось, кое-где были вырваны; на щеках и лбу запеклась кровь. Ее тощее тело покрывали синяки и ссадины, а под тем, что было когда-то белым платьем, скрывались, видимо, и более глубокие раны. Она зажимала рукой живот, согнувшись от боли. Нет, эта женщина не мираж; она жила и страдала в том же плане бытия, что и Тесла.

Как она и думала, Киссон, заметив ее промедление, снова потянул ее к себе. В этот раз она была готова. Вместо того, чтобы без толку злиться, она спокойно стояла на месте. Его воображаемые пальцы соскользнули с ее рук и живота, схватили снова и опять соскользнули. Она продолжала стоять, сосредоточив взгляд на женщине.

Та стояла перед ней, больше не зажимая руками живот, а опустив их. Как можно медленнее Тесла пошла к ней. С каждым шагом она видела ее все отчетливей. Ей было лет пятьдесят. Самой живой ее частью были глаза, хоть и глубоко запавшие. На шее ее висела цепочка с простым крестом – все, что осталось от ее неведомой прежней жизни.

Вдруг она открыла рот и заговорила, но ничего не было слышно – видимо, она слишком слаба.

– Подожди, – сказала Тесла, боявшаяся, что женщина потеряет последние силы. – Я сейчас подойду.

Но женщина или не поняла, или проигнорировала просьбу, продолжая что-то говорить. Она повторяла что-то снова и снова.

– Я не слышу! Подожди, слышишь?

Тут Тесла поняла, что лицо женщины искажено страхом, и она смотрит куда-то мимо Теслы. И словом, что она повторяла, было «ликсы».

Она в страхе обернулась и увидела, что пустыня за ней кишит ликсами, одного из которых она уже видела. Теперь их были десятки: змееподобные десятифутовые тела неслись к ней на полной скорости. В прошлый раз ей показалось, что у них нет ртов, но она ошибалась. Рты были: черные дыры с черными острыми зубами. Она уже готовилась к нападению, когда поняла, что они посланы лишь для устрашения. В следующий момент Киссон рванул ее, ликсы расступились и она влетела в дверь хижины.

– Входи, – сказал Киссон. – Ты заставила себя ждать.

* * *

Оставшись один, Рауль мог только ждать. Он знал, куда и к кому она ушла, но был беспомощен. При этом его организм, дважды затронутый Нунцием, ощущал ее присутствие где-то недалеко.

Когда в машине Тесла пыталась описать ему то, что видела в Петле, он понял далеко не все. Его словарь был очень невелик, но чувства, обостренные Нунцием, заменяли слова. Он чувствовал Теслу.

Она была где-то в другом месте, в другом мире, но до него можно было добраться, если знать как. Все миры сообщаются друг с другом. Обезьяны и люди, люди и звезды. Дело не в технике, а в неделимости мира. Флетчер создал Нунций из смеси науки с магией, создал его, человека, из обезьяны, а теперь ему предстояло создать мост между мирами. Но он не мог; это превосходило его силы.

Он мог только чувствовать и ждать, и это было для него самым болезненным.

* * *

– Ты подлец и лгун, – сказала она, закрывая дверь. Огонь сейчас горел ярко, почти без дыма. Киссон сидел на прежнем месте, глядя на нее блестящими, явно возбужденными глазами.

– Ты же сама хотела вернуться. Не скрывай это. Я это чувствовал. Ты могла сопротивляться, но не захотела. Не говори, что я лгун.

– Ладно. Мне в самом деле было интересно.

– Это хорошо.

– Но это не давало тебе права тащить меня сюда.

– А как я мог показать тебе путь?

– Показать путь? – Она не могла скрыть раздражения, хотя знала, что это разозлит его. Она больше всего ненавидела подчиняться, и ее бесило его явное превосходство. – Я не так глупа. И я не игрушка, которую можно брать и класть назад, когда заблагорассудится.

– Я никогда этого не утверждал. Поэтому не будем ссориться. Мы ведь на одной стороне.

– Разве?

– Можешь не сомневаться. Я ведь разделил с тобой мои секреты.

– Сдается мне, не все.

– Да? – осведомился Киссон с наигранным равнодушием.

– Например, город.

– А что там такое?

– Я хотела взглянуть, что было в доме, когда ты утащил меня оттуда.

Киссон вздохнул.

– Я не успел тебе помешать. Будь моя воля, я вообще бы не пустил тебя туда.

– Почему же?

– Разве ты не почувствовала атмосферу там? Просто не верю. Там жутко.

Теперь вздохнула она.

– Да. Я это чувствовала.

– У Иад Уроборос везде агенты. Думаю, один из них укрывается в городе. Не знаю, какую форму он принял, и не хочу знать. Нет охоты рисковать, и тебе не советую, при всем твоем любопытстве.

С этим трудно было спорить. Всего несколько минут назад, в другом мире, она говорила Раулю, что чувствовала, что в этом городе должно произойти что-то страшное. Киссон теперь лишь подтвердил ее подозрения.

– Выходит, я должна тебя благодарить?

– Не спеши, – ответил Киссон. – Я спас тебя не ради тебя. Ты мне нужна для более важных целей, – он прервался, чтобы пошевелить в огне почерневшей палкой. Огонь вспыхнул ярче, осветив внутренность хижины. – Извини, если я напугал тебя в прошлый раз. Я уже тогда говорил, что мое... возбуждение вызвано стремлением к тебе, к твоему телу. Ты была права: я не должен был так себя вести. Теперь я контролирую себя. Смотри.

Он сунул руку между ног и поднял бессильно повисший член.

– Извинения принимаются, – сказала она.

– Тогда мы можем вернуться к делу.

– Я не дам тебе мое тело, – сказала она спокойно. – Если ты это имел в виду.

Киссон кивнул.

– Не могу сказать, что я тебя осуждаю. Извинения иногда недостаточно. Но ты должна осознать важность этого. Сейчас в Паломо-Гроув Джейф стремится овладеть Искусством. Я могу остановить его. Но не отсюда.

– Научи меня, как.

– Некогда.

– Я быстро учусь.

Киссон взглянул на нее с осуждением.

– Вот уж действительно дьявольская гордыня. Ты только увидела трагедию, которая длится столетия, и уже считаешь, что можешь несколькими словами изменить ее ход. Но это не Голливуд. Это реальная жизнь.

Его холодная ярость убедила ее, но не до конца.

– Слушай, я помогу тебе, но без этих штучек с выходом из тела.

– Может тогда...

– Что?

–...ты найдешь кого-нибудь, кто согласится на это?

– А что я им скажу?

– Придумай что-нибудь.

Она мысленно вернулась в мир, который оставила. В ее доме живет двадцать один человек. Можно ли убедить Рона, или Эдгара, или ее друга Мики де Ралько отправиться с ней в Петлю? Она сильно сомневалась. Единственным кандидатом был Рауль. Сможет ли он то, что не смогла она?

– Я могу попытаться, – сказала она.

– Быстро?

– Да. Быстро. Как только вернусь домой. Вернешь меня?

– Это легко.

– Учти, что я ничего не обещаю.

– Понимаю.

– И я хочу от тебя кое-чего взамен.

– Чего же?

– Та женщина, о которой ты говорил. Я пыталась пообщаться с ней.

– Когда это ты успела?

– Она ранена.

– Не верь этому.

– Я сама видела.

– Это все проделки Иад! Она уже давно бродит тут и упрашивает открыть ей дверь. Иногда она притворяется раненой; иногда заигрывает. Мурлычет, как кошка, и трется о дверь. И все, чтобы я впустил ее.

Тесла не знала, верить ей всем этим утверждениям или нет. В прошлый раз он уверял ее, что сам сотворил эту женщину из своих эротических грез. Когда он лгал, тогда или сейчас?

– Я хочу сама с ней поговорить. Она не кажется мне такой уж опасной.

– Внешность обманчива. Я и то боюсь ее. Приходится отгонять ее при помощи ликсов.

Она хотела спросить, как можно бояться такой больной и слабой женщины, потом решила приберечь этот вопрос до лучших времен.

– Я пойду.

– Ты понимаешь ответственность?

– Сколько можно говорить? Да, понимаю. Но учти, что ты просишь многого. Люди не так уж охотно расстаются со своими телами.

– Если все кончится благополучно, этот человек получит свое тело обратно целым и невредимым. А если нет, то все равно наступит конец света.

– Прелестно, – заметила Тесла.

– Ладно, иди. Только осторожнее.

Дверь открылась сама, без ее помощи.

– Ты меня затрахал, Киссон, – с этими словами она вышла в то же раннее утро.

Слева от хижины что-то двигалось, какое-то облако пыли. Приглядевшись, она видела множество ликсов. Заметив ее, они остановились и как по команде повернули к ней головы. Неужели это Киссон их всех создал? Или они расплодились?

– Поскорее, – послышался сзади его недовольный голос. – У нас мало времени.

Если бы она послушалась, то не заметила бы в гуще ликсов женщину. Но она увидела ее. Да, если эта женщина – агент Иад Уроборос, то она чертовски хорошо замаскировалась. Но какой-то инстинкт говорил ей, что это неправда, Киссон лжет. Это не агент. Это страдающее человеческое существо.

Игнорируя дальнейшие призывы Киссона, она шагнула к женщине. Ликсы тотчас ожили и зашипели, вскинув головы, как кобры. Но это зрелище скорее ускорило ее поступь, чем замедлило. Уговоры Киссона держаться от этой женщины подальше еще усилили ее подозрения. Он не хочет, чтобы они общались. Почему? Из-за того, что женщина опасна? Нет! Всеми фибрами души Тесла отвергала это предположение. Он боялся, чтобы она не сказала или не сделала чего-то.

Ликсы, казалось, получили новые инструкции. От Теслы они повернулись к женщине, которая в страхе отпрянула. Тесле показалось, что она уже испытала их ярость; может быть, при попытке приблизиться к Киссону. Она знала и как сбить их с толку – она стала бегать из стороны в сторону, заставляя их метаться в беспорядке.

Тесла, убедившись, что они не тронут ее, пока она является единственной надеждой Киссона, перешла в наступление.

– Убирайтесь! – закричала она на них. – Оставьте ее в покое, сволочи!

Но они то ли не слышали, то ли не обращали внимания.

– Беги! – крикнула Тесла женщине.

Та послушалась, но слишком поздно. Самые скорые из стаи повисли на ее ногах и поползли вверх. Они пригибали женщину к земле, и, когда Тесла достигла места драмы, та была уже похоронена под грудой зеленых извивающихся тел. Она еще продолжала бороться, пытаясь расшвырять врагов.

Тесла не стала тратить время на слова. Она просто разрывала ликсов руками, сперва освободив лицо женщины, потом ее руки. Твари оказались довольно слабыми. Они легко переламывались, орошая руки Теслы желтоватой кровью. Она боролась с тошнотой, но продолжала свою работу, пока липкая жидкость не залила ее всю.

Скоро женщина почти освободилась, помогая Тесле сбрасывать последних ликсов. Можно было уходить, но... Она не могла уйти одна. Придется забрать эту несчастную к себе, в свою квартиру на Норз-Хантли-драйв, пока ее не добили здесь. Сможет ли она силой воображения выбраться из Петли? Надо попытаться, тем более что со всех сторон ползли новые ликсы, словно получив от хозяина сигнал тревоги. Тесла сосредоточилась и представила себя и женщину в Западном Голливуде. В ее квартире. Ты можешь, твердила она себе. Ну же!

Она услышала крик женщины – первый громкий звук. Вокруг что-то заколыхалось, но Петля Киссона не превратилась в Западный Голливуд. А ликсы окружали их во все большем количестве.

– Еще раз, – сказала она себе. – Попробуй еще.

Она сосредоточила взгляд на женщине, которая все еще отрывала куски ликсов от своего тела и вынимала их из волос.

– Господи! Ну пожалуйста. Господи!

На этот раз она ясно увидела, как они с женщиной летят, как мир вокруг них рассыпается и складывается в новый узор, как стекляшки калейдоскопа.

Эта картина была знакомой. Солнце било в окно; на полу темнела лужица пролитого кофе. В центре комнаты стоял Рауль. По выражению его лица она поняла, что женщина здесь, а обернувшись, увидела, что здесь и ликсы. Отделившись от своего создателя, они продолжали жить призрачной жизнью и, когда женщина стряхивала их на пол, пытались ползти, пачкая пол своей желтой кровью. Но все это были только куски, и скоро они затихли. Тесла позвала Рауля, и вдвоем они перетащили женщину на кровать.

Она была полностью опустошена. Во время борьбы ее раны снова открылись, и она уже впала в забытье.

– Пригляди за ней, – сказала Тесла Раулю. – Я сейчас принесу воды.

– Что случилось?

– Я чуть не продала твою душу лживому подонку, – сказала Тесла. – Но не волнуйся. Я выкупила ее обратно.

Неделю назад прибытие в Паломо-Гроув такого количества голливудских звезд выгнало бы на улицы всех горожан, но сегодня они были заняты другими делами. Лимузины доезжали до Холма незамеченными. За дымчатыми стеклами их пассажиры подкрашивались и поправляли прически. Пожилые думали, скоро ли их постигнет участь Бадди Вэнса и такое же лицемерное сочувствие; молодые радовались, что это будет еще не скоро. Немногие из них действительно любили Бадди. Многие завидовали ему и были рады, когда он утратил популярность. Но любовь в таком обществе вообще встречалась редко; она пробивает бреши в броне, которой каждый там ограждается от всех остальных.

Пассажиров удивило отсутствие поклонников. Хотя многие из них вовсе не желали быть узнанными, их лучшие чувства были оскорблены таким безразличием. В лимузинах задумывались: почему покойник предпочел поселиться именно здесь, а этой сраной дыре под названием Паломо-Гроув. У него было, что скрывать, вот почему. Но что? Его пьянство? Об этом все знали. Наркотики? Кого это волнует в наше время? Женщины? Он сам всегда хвалился подвигами своего члена. Нет, тут должно было быть что-то посерьезней. Теории одна интересней другой всплывали в головах посетителей, пока они высаживались у входа в особняк и выражали соболезнование вдове.

Оживленные комментарии вызвала коллекция масок и карнавальных плакатов. Одни отметили ее вульгарность и в конечном счете бессмысленность; другие, наоборот, углядели более глубокий смысл, скрытый от них ранее. Один или двое спросили Рошель, не продаст ли она некоторые экспонаты, на что она ответила, что если по завещанию они достанутся ей, то она с радостью от них избавится.

Юморист Ламар вышел к гостям с приклеенной широкой улыбкой. За все годы после размолвки с Бадди он и представить не мог, что будет однажды распорядителем на его поминках. Он даже не скрывал своего удовлетворения. Зачем? Жизнь так коротка, и нужно добывать удовольствие из всех ее проявлений. Мысль, что в двух этажах от него ждет Джейф, еще больше веселила его. Он не знал всех намерений этого типа, но было забавно думать, что все эти люди могут пойти ему в пищу. Он знал их всех, знал, на какие чудеса подлости они способны для получения прибыли, положения или удовольствия. Он наблюдал, как многие годы они вытравляли в себе все доброе, все лучшее. Он никогда не выказывал им осуждения. Чем он лучше? Вот Бадди (бедный Бадди) никогда не мог скрыть своего отвращения к ним, особенно когда перебирал. Это тоже сослужило ему дурную службу. В городе, где слова дешевы, они тем не менее могут дорого обойтись. Они простили бы обман, насилие и, может быть, даже убийство, но Бадди смеялся над их глупостью. Этого они простить не могли.

Ламар трудился, как мог, целуя красоток, тряся руки знаменитостям и расточая комплименты. Он представил, как отнесся бы Бадди к этой процедуре. Когда-то ему пришлось увести Бадди с такой же вечеринки, потому что тот не мог скрыть своего отвращения.

– Прекрасно выглядишь, Лам.

Перед ним всплыло раскормленное лицо Сэма Сагански, одного из известнейших голливудских дельцов. Рядом возвышалась большегрудая дама, одна из длинного ряда большегрудых дам, которых Сэм где-то подыскивал и после с шумом и треском бросал, упрочивая тем самым свою репутацию сердцееда.

– Что ты чувствуешь на его поминках? – осведомился Сагански.

– Не могу сказать, Сэм.

– Ладно, он умер, а ты жив. Не заливай, что тебе это не нравится.

– Может быть.

– Мы выжили, Лам. Мы имеем право чесать яйца и смеяться. Жизнь прекрасна.

– Да. Думаю, что так.

– Мы же все здесь победители, правда, детка? – он повернулся к даме, усиленно демонстрирующей свои зубы. – Не знаю чувства лучше, чем это.

– Позже поговорим, Сэм.

– А фейерверк будет? – подала голос дама. Ламар подумал про Джейфа, ожидающего наверху, и усмехнулся.

* * *

Вскоре он пошел наверх.

– Какая толпа, – сказал Джейф.

– Ты доволен?

– Вполне.

– Я хочу поговорить, пока ты не... занят.

– О чем?

– О Рошели.

– А-а.

– Я знаю, что ты затеваешь, и поверь, что я этому только рад. Если ты сотрешь эту мразь с лица земли, здесь не станет хуже. Скорее, наоборот.

– Вынужден тебя разочаровать. Они не присоединятся к лику святых... или грешников. Мне просто нужно взять у них кое-что, а вовсе не убивать. Это скорее сфера интересов моего сына.

– Я только хочу, чтобы ты не трогал Рошель.

– Я не дотронусь до нее даже пальцем. Ты доволен?

– Да. Спасибо.

– Так мы начнем?

– Что ты хочешь сделать?

– Я хочу, чтобы ты проводил ко мне гостей по одному. Пусть сперва немного выпьют, потом... предложи им показать дом, например.

– Мужчин или женщин?

– Сначала мужчин. Они податливее. Мне кажется или правда уже темнеет?

– Нет, это облака.

– Дождь?

– Не похоже.

– Жалко. А, еще гости. Иди встречать.

Хови знал, что ему незачем больше идти в лес на окраине Дирделла. Встреча не повторится. Флетчер ушел, и никто ему теперь ничего не объяснит. Но он все-таки пошел, надеясь, что сможет на этом мест