Перемену породить

Пусть он путник без пути

По пáжити пологой,

Жаждет Разум перейти

Огромные пороги.

Он готов трагизм найти

На призрачной дороге.

За отсутствием лампад

Неловки Мыслей ноги,

Перед тысячею врат

Не ведая, где точно

Стопы знаньем заблестят,

Ступив на ясность прочно.

Сей безумнейший поход

По темноте полночной

Уповать нам не даёт

Достичь заветной цели.

Лик один у всех ворот:

В них нет светящих щелей,

Кроме тех, что светят нам

Везде, где не сумели

Отказать своим мечтам

В их коварстве заменять

Сумрак, что не по плечам

Нам бесстрастно воспринять.

Что за горы покорить

И какую тишь да гладь

Хочет дух в себя вместить?

Нужен ли ему покой,

Иль в конце концов он быть

Алчет хитростью самой?

Иль всего-то позабыть

Смертный рок мечтает свой?

Коль насилуешь насилье,

Получаешь резонанс.

Суеверие о клиньях

Не рецепт «дать миру шанс».

Не менее ребёнка

Порой мы близоруки:

Закутавшись в пелёнки,

Не зрим соседа муки.

Чем посмотреть на кости

Под огрубевшей кожей,

На явный кризис в росте, –

На всё (я подытожу),

Что требует вниманья

Существ людского толка, –

Привычней все старанья

Пустить на выбор шёлка,

Нору держать в ажуре

И свято чтить наживу,

Ходить в роскошной шкуре, –

Хоть братья полуживы.

И триста оправданий

Проснётся отовсюду,

Коль сто чужих страданий

Описывать я буду:

Мол, наши дети тоже

Есть голодный континент,

И его судьба дороже,

Чем всемирный хэппи-энд;

Дескать, всем непросто нам,

И нужда везде одна,

Так что участь где-то там

Не особенно важна;

Мол, таков уж этот мир,

Что не все тут при правах,

Выживает лишь вампир,

Пляшущий на головах.

В общем, формулы просты

И способны оправдать,

Но нельзя, забыв про стыд,

Ими злоупотреблять.

Узколобая природа

Их с макушкой выдаёт,

От досады гений рода

На себе волосья рвёт:

И нужда, и голод в них

Часто прихотью сквозят,

Прихоть же до остальных

Равнодушна, будь ты брат;

Нельзя не усомниться

И в кодексе вампира:

Двуногий кровопийца

Губителен для мира;

Раз для мира, то для всех

(Всех, включая и очаг!),

Это значит: хищный смех

Скалится на свой же флаг...

Но что мои упрёки

Могут значить для Земли?

Могучи ль эти строки,

Или люди отцвели?

Верю ль в силу их я сам,

Больше ль это чем мираж?

В худшем случае, не дам

Взять его на абордаж.

Как можно путём глубоководных мыслей оживить те души, которые затоплены крошечными волнениями? Они категорически не способны слушать то, что касается далеко идущих взглядов. Наблюдая за ними, ты ужасаешься радикальным несогласием с темпераментом их мышленья. Заливайся поэтом, мудрствуй, возглашай, ораторствуй – всё мимо. Чтобы выкачать порочность ума оттуда, требуется, видно, здорово напугать их очевидностью: так с холодным потом выйдут предрассудки. – Чем грозят национальный эгоцентризм, нарекаемый патриотизмом, религиозная аллергия по отношению к другим религиям, предполагающая, по крайней мере, видение каких-то сущностных расхождений меж двумя конфессиями, заботы только о своём достатке и комфорте, равнодушные к остальным – не тем ли, что основы жизни пошатнуться на всей Земле и повиснут над ущельем краха? Жадность, узость и надменность человечьи, не должны ль вы, как овечий хвост, дрожать при этих строках?

Перепрыгнуть сам Олимп,

И задеть великий нимб –

Недоступно для словца,

Но вопрос я всё ж закину:

Допустив как факт Творца,

Он бы знал свою причину?

Что за мной? – подумал Он

И был в мысли погружён…

РАЗУМ И ХОЧЕТ ПОЛНОГО ВСЕВЕДЕНИЯ, И НЕ ХОЧЕТ ЕГО В СВЯЗИ СО СКУКОЙ, СТЕРЕГУЩЕЙ ЕГО В АБСОЛЮТНОМ ПОЗНАНИИ

Врача противоречья

Рассудок исстари играл,

Но не был слажен с течью,

Поскольку ею сам страдал.

Кто решающей звездой

Избрал познания зенит,

Тот как любит час ночной,

Так и к Солнцу норовит.

Загадки суть помехи

Для искателя ответа,

Но также это вехи,

Что пророчат близость света.

Пробираясь через мрак,

Рассудок всем находкам рад,

Вместе с тем такой моряк

В тоске утонет без преград.

Как в лучах передохнёт

И пробудет думой в штиле,

Разум ринется вперёд

На космические мили.

Вокруг оси виток –

И сутки миновали,

Но твой остыл восток,

Часы веками стали.

Переживаний круг

Становится всё уже,

Ничто не вспыхнет вдруг,

Не дунет ветер южный.

Ты словно охладел

До самой сердцевины

И сделал свой удел

Метафорой для льдины.

Дремучая тоска

Заплутала на Луне

И ждёт исподтишка

Проясненья в полусне.

Истины о человеческой натуре (будучи действительно истинами, то есть отражением наукой о душе закономерных особенностей человеческой натуры) можно разграничить на истины постыдные и те, свидетельства которых не поддаются утайке и неоспоримы (непостыдные). Поскольку то, что очевидно, нельзя всем вместе исказить до невидимого тона, а то, что вездесуще, мало стыдит, то такая дихотомия на постыдные и непостыдные истины оправдана. Постыдные истины оспариваются именно потому, что их приговор чреват переполохом в моральной отрасли души, и именно поэтому страж порядка в лице предстыдливости спешит предотвратить дискомфорт утаиванием. Предстыдливость, как нетрудно рассудить, являет собой комплекс реакций, предшествующих и препятствующих появлению стыда. Вследствие того, что избегание стыда рефлекторным путём (то есть подсознательно, ибо сознательное избегание стыда бессмысленно, так как в таком случае стыд уже осознан) короче, экономичнее, а также безопаснее пути полной пристыженности, оно и держит за собой ведущую роль на подмостках людского поведения. Безопасность предстыдливости относительно полновесного стыда опирается, безусловно, на тот мотив, что нераскрытым человек ощущает себя как пролаза под пологом ночи, как черепаха в панцире, а всего точнее – как пролаза под огромным светонепроницаемым панцирем. Человек, как правило, чуждается быть вывернутым наружу, ибо ему не на руку, когда о нём могут знать настолько, что им можно манипулировать, словно простой формулой, что его можно водить за нос ему во вред, словно жертвенным бараном. И если он чувствует, что в его адрес делаются резкие выводы (имеются в виду только истинные выводы), он, скорее всего, воздвигнет оборону – тихим бегством, рациональным отрицанием, ярой злостью. Ясный факт, существуют теории, по праву заслуживающие острой неприязни как ложные. Но ложность суждений о человеческой природе, к сожалению, не приоритетный критерий для того, чтобы их отвергать. Истинность – вот тот более дикий раздражитель, который, если он подёргивает стыд за ухо, приводит утончённый инстинкт (закрывать глаза на невзрачные откровения) в действие. Так, ложные вердикты проклинаются интеллектуальной чистоплотностью, истинные – самомнением и самообороной под началом предстыдливости. Далеко не удивительно, что правила психологии редко обходятся без исключений, в такт этому говорит и то, что, будь предстыдливость поголовна, абсолютно все люди аллергически сторонились бы психологических положений, а психолог был бы невозможен; но на деле существует исключительная секция людей, включающая как дугу искателей душевных планет, что из личной заинтересованности в самопознании пренебрегают опасностью, так и дугу тех, кто своей силой (чистокровной способностью постоять за себя и бросить вызов чужим манипуляциям) превосходит повод опасаться. Вся иная сфера людей – преобладающая сфера – такими качествами не славится, что, между делом говоря, и объясняет неуважение к психологии среди широкой публики. Однажды испытав вес щиплющего душу вердикта, психологию недолюбливают априори, от психологов рвут когти независимо от мерила истинности, предвосхищая лишь возможность жгучего обнажения.