Песнь двенадцатая

Круг первый (окончание)

Как вол с волом идет под игом плужным,

Я шел близ этой сгорбленной души,

Пока считал мой добрый пестун нужным;

Но чуть он мне: «Оставь его, спеши;

Здесь, чтобы легче подвигалась лодка,

Все паруса и весла хороши»,

Я, как велит свободная походка,

Расправил стан и стройность вновь обрел,

Хоть мысль, смиряясь, поникала кротко.

Я двинулся и радостно пошел

Вослед учителю, и путь пологий

Обоим нам был явно не тяжел;

И он сказал мне: «Посмотри под ноги!^[685]

Тебе увидеть ложе стоп твоих

Полезно, чтоб не чувствовать дороги».

Как для того, чтоб не забыли их,

Над мертвыми в пол вделанные плиты

Являют, кто чем был среди живых,

Так что бывают и слезой политы,

Когда воспоминание кольнет,

Хоть от него лишь добрым нет защиты,

Так точно здесь, но лучше тех работ

И по искусству много превосходней,

Украшен путь, который вкруг идет.

Я видел – тот, кто создан благородней,

Чем все творенья, молнии быстрей

Свергался с неба в бездны преисподней.^[686]

Я видел, как перуном Бриарей

Пронзен с небес, и хладная громада

Прижала землю тяжестью своей.^[687]

Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада,

В доспехах, вкруг отца, от страшных тел

Гигантов падших не отводят взгляда.^[688]

Я видел, как Немврод уныло сел

И посреди трудов своих напрасных

На сеннаарских гордецов глядел.^[689]

О Ниобея, сколько мук ужасных

Таил твой облик, изваяньем став,

Меж семерых и семерых безгласных!^[690]

О царь Саул, на свой же меч упав,

Как ты, казалось, обагрял Гелвую,

Где больше нет росы, дождя и трав^[691]!^[692]

О дерзкая Арахна, как живую

Тебя я видел, полупауком,

И ткань раздранной видел роковую!^[693]

О Ровоам, ты в облике таком

Уже не грозен, страхом обуянный

И в бегстве колесницею влеком!^[694]

Являл и дальше камень изваянный,

Как мать свою принудил Алкмеон

Проклясть убор, ей на погибель данный.^[695]

Являл, как меч во храме занесен

Двумя сынами на Сеннахирима

И как, сраженный, там остался он.^[696]

Являл, как мщенье грозное творимо

И Тамириса Киру говорит:

«Ты жаждал крови, пей ненасытимо!»^[697]

Являл, как ассирийский стан бежит,

Узнав, что Олоферн простерт, безглавый,

А также и останков жалкий вид.^[698]

Я видел Трою пепелищем славы;

О Илион, как страшно здесь творец

Являл разгром и смерть твоей державы!

Чья кисть повторит или чей свинец,

Чаруя разум самый прихотливый,

Тех черт и теней дивный образец?

Казался мертвый мертв, живые живы;

Увидеть явь отчетливей нельзя,

Чем то, что попирал я, молчаливый.

Кичись же, шествуй, веждами грозя,

Потомство Евы, не давая взору,

Склонясь, увидеть, как дурна стезя!

Уже мы дальше обогнули гору,

И солнце дальше унеслось в пути,

Чем мой плененный дух считал в ту пору,

Как вдруг привыкший надо мной блюсти

Сказал: «Вскинь голову! – ко мне взывая. –

Так отрешась, уже нельзя идти.

Взгляни: подходит ангел, нас встречая;

А из прислужниц дня идет назад,

Свой отслужив черед, уже шестая.^[699]

Укрась почтеньем действия и взгляд,

Чтоб с нами речь была ему приятна.

Такого дня тебе не возвратят!»

Меня учил он столь неоднократно

Не тратить времени, что без труда

И это слово я воспринял внятно.

Прекрасный дух, представший нам тогда,

Шел в белых ризах, и глаза светили,

Как трепетная на заре звезда.

С широким взмахом рук и взмахом крылий,

«Идите, – он сказал, – ступени тут,

И вы теперь взойдете без усилий.

На этот зов немногие идут:

О род людской, чтобы взлетать рожденный,

Тебя к земле и ветерки гнетут!»

Он обмахнул у кручи иссеченной

Мое чело тем и другим крылом^[700]

И обещал мне путь незатрудненный.

Как если вправо мы на холм идем,

Где церковь смотрит на юдоль порядка^[701]

Над самым Рубаконтовым мостом,

И в склоне над площадкою площадка

Устроены еще с тех давних лет,

Когда блюлась тетрадь и чтилась кадка,^[702] –

Так здесь к другому кругу тесный след

Ведет наверх в почти отвесном скате;

Но восходящий стенами задет.^[703]

Едва туда свернули мы: «Beati

Pauperes spiritu»,^[704] – раздался вдруг

Напев неизреченной благодати.

О, как несходен доступ в новый круг

Здесь и в Аду! Под звуки песнопений

Вступают тут, а там – под вопли мук.

Я попирал священные ступени,

И мне казался легче этот всход,

Чем ровный путь, которым идут тени.

И я: «Скажи, учитель, что за гнет

С меня ниспал? И силы вновь берутся,

И тело от ходьбы не устает».

И он: «Когда все Р, что остаются

На лбу твоем, хотя тусклей и те,^[705]

Совсем, как это первое, сотрутся,

Твои стопы, в стремленье к высоте,

Не только поспешат неутомимо,

Но будут радоваться быстроте».

Тогда, как тот, кому неощутимо

Что-либо прицепилось к волосам,

Заметя взгляды проходящих мимо,

На ощупь проверяет это сам,

И шарит, и находит, и руками

Свершает недоступное глазам, –

Так я, широко поводя перстами,

Из врезанных рукою ключаря

Всего шесть букв нащупал над бровями;

Вождь улыбнулся, на меня смотря.