Песнь первая

Вознесение сквозь сферу огня

Лучи того, кто движет мирозданье,

Все проницают славой и струят

Где – большее, где – меньшее сиянье.

Я в тверди был,^[1070] где свет их восприят

Всего полней; но вел бы речь напрасно

О виденном вернувшийся назад;

Затем что, близясь к чаемому страстно,

Наш ум к такой нисходит глубине,

Что память вслед за ним идти не властна.

Однако то, что о святой стране

Я мог скопить, в душе оберегая,

Предметом песни воспослужит мне.

О Аполлон, последний труд свершая,

Да буду я твоих исполнен сил,

Как ты велишь, любимый лавр^[1071] вверяя.

Мне из зубцов Парнаса нужен был

Пока один;^[1072] но есть обоим дело,

Раз я к концу ристанья приступил.

Войди мне в грудь и вей, чтоб песнь звенела,

Как в день, когда ты Марсия^[1073] извлек

И выбросил из оболочки тела.

О вышний дух, когда б ты мне помог

Так, чтобы тень державы осиянной

Явить, в мозгу я впечатленной мог,

Я стал бы в сень листвы, тебе желанной,

Чтоб на меня возложен был венец,

Моим предметом и тобой мне данный.

Ее настолько редко рвут, отец,

Чтоб кесаря почтить или поэта,

К стыду и по вине людских сердец,

Что богу Дельф^[1074] должно быть в радость это,

Когда к пенейским листьям^[1075] взор воздет

И чье-то сердце жаждой их согрето.

За искрой пламя ширится вослед:

За мной, быть может, лучшими устами

Взнесут мольбу, чтоб с Кирры был ответ.

Встает для смертных разными вратами

Лампада мира; но из тех, где слит

Бег четырех кругов с тремя крестами,

По лучшему пути она спешит

И с лучшею звездой, и чище сила

Мирскому воску оттиск свой дарит.^[1076]

Почти из этих врат там утро всплыло,

Здесь вечер пал, и в полушарьи том

Все стало белым, здесь все черным было,

Когда, налево обратясь лицом,

Вонзилась в солнце Беатриче взором;^[1077]

Так не почиет орлий взгляд на нем.

Как луч выходит из луча, в котором

Берет начало, чтоб отпрянуть ввысь, –

Скиталец в думах о возврате скором,^[1078] –

Так из ее движений родились,

Глазами в дух войдя, мои; к светилу

Не по-людски глаза мои взнеслись.

Там можно многое, что не под силу

Нам здесь, затем что создан тот приют

Для человека по его мерилу.^[1079]

Я выдержал недолго, но и тут

Успел заметить, что оно искрилось,

Как взятый из огня железный прут.

И вдруг сиянье дня усугубилось,

Как если бы второе солнце нам

Велением Могущего явилось.

А Беатриче к вечным высотам

Стремила взор; мой взгляд низведши вскоре,

Я устремил глаза к ее глазам.

Я стал таким, в ее теряясь взоре,

Как Главк^[1080], когда вкушенная трава

Его к бессмертным приобщила в море.

Пречеловеченье^[1081] вместить в слова

Нельзя; пример мой^[1082] близок по приметам,

Но самый опыт – милость божества.

Был ли я только тем, что в теле этом

Всего новей,^[1083] Любовь, господь высот,

То знаешь ты, чьим я вознесся светом.

Когда круги, которых вечный ход

Стремишь, желанный, ты,^[1084] мой дух призвали

Гармонией, чей строй тобой живет,^[1085]

Я видел – солнцем загорелись дали^[1086]

Так мощно, что ни ливень, ни поток

Таких озер вовек не расстилали.

Звук был так нов, и свет был так широк,

Что я горел постигнуть их начало;

Столь острый пыл вовек меня не жег.

Та, что во мне, как я в себе, читала, –

Чтоб мне в моем смятении – помочь,

Скорей, чем я спросил, уста разъяла

И начала: «Ты должен превозмочь

Неверный домысл; то, что непонятно,

Ты понял бы, его отбросив прочь.

Не на земле ты, как считал превратно,

Но молния, покинув свой предел,

Не мчится так, как ты к нему обратно».^[1087]

Покров сомненья с дум моих слетел,

Снят сквозь улыбку речью небольшою,

Но тут другой на них отяготел,

И я сказал: «Я вновь пришел к покою

От удивленья; но дивлюсь опять,

Как я всхожу столь легкою средою».

Она, умея вздохом сострадать,

Ко мне склонила взор неизреченный,

Как на дитя в бреду – взирает мать,

И начала: «Все в мире неизменный

Связует строй; своим обличьем он

Подобье бога придает вселенной.

Для высших тварей в нем отображен

След вечной Силы, крайней той вершины,

Которой служит сказанный закон.

И этот строй объемлет, всеединый,

Все естества, что по своим судьбам! –

Вблизи или вдали от их причины.

Они плывут к различным берегам

Великим морем бытия, стремимы

Своим позывом, что ведет их сам.

Он пламя мчит к луне, неудержимый;

Он в смертном сердце^[1088] возбуждает кровь;

Он землю вяжет в ком неразделимый.

Лук этот^[1089] вечно мечет, вновь и вновь,

Не только неразумные творенья,

Но те, в ком есть и разум и любовь.

Свет устроительного провиденья

Покоит твердь, объемлющую ту,

Что всех поспешней быстротой вращенья.

Туда, в завещанную высоту,

Нас эта сила тетивы помчала,

Лишь радостную ведая мету.

И все ж, как образ отвечает мало

Подчас тому, что мастер ждал найти,

Затем что вещество на отклик вяло, –

Так точно тварь от этого пути

Порой отходит, властью обладая,

Хоть дан толчок, стремленье отвести;

И как огонь, из тучи упадая,

Стремится вниз,^[1090] так может первый взлет

Пригнуть обратно суета земная.

Дивись не больше, – это взяв в расчет, –

Тому, что всходишь, чем стремнине водной,

Когда она с вершины вниз течет.

То было б диво, если бы, свободный

От всех помех, ты оставался там,

Как сникший к почве пламень благородный».

И вновь лицо подъяла к небесам.