ГЛАВА XVI. Полил холодный дождь, и сквозь его туманную завесу тусклый свет уличныхфонарей казался жуткомертвенным

Полил холодный дождь, и сквозь его туманную завесу тусклый свет уличныхфонарей казался жуткомертвенным. Все трактиры уже закрывались, у дверей ихстояли кучками мужчины и женщины, неясно видные в темноте. Из одних кабаковвылетали на улицу взрывы грубого хохота, в других пьяные визжали ипереругивались. Полулежа в кебе и низко надвинув на лоб шляпу, Дориан Грейравнодушно наблюдал отвратительную изнанку жизни большого города и время отвремени повторял про себя слова, сказанные ему лордом Генри в первый день ихзнакомства: "Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа". Да, вэтом весь секрет! Он, Дориан, часто старался это делать, будет стараться ивпредь. Есть притоны для курильщиков опиума, где можно купить забвение. Естьужасные вертепы, где память о старых грехах можно утопить в безумии новых. Луна, низко висевшая в небе, была похожа на желтый череп. Поройбольшущая безобразная туча протягивала длинные щупальца и закрывала ее. Всереже встречались фонари, и улицы, которыми проезжал теперь кеб, становилисьвсе более узкими и мрачными. Кучер даже раз сбился с дороги, и пришлосьехать обратно с полмили. Лошадь уморилась, шлепая по лужам, от нее валилпар. Боковые стекла кеба были снаружи плотно укрыты серой фланелью тумана. "Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа". Как настойчивозвучали эти слова в ушах Дориана. Да, душа его больна смертельно. Но вправдули ощущения могут исцелить ее? Ведь он пролил невинную кровь. Чем можно этоискупить? Нет, этому нет прощения!.. Ну что ж, если нельзя себе этогопростить, так можно забыть. И Дориан твердо решил забыть, вычеркнуть все изпамяти, убить прошлое, как убивают гадюку, ужалившую человека. В самом деле,какое право имел Бэзил говорить с ним так? Кто его поставил судьей наддругими людьми? Он сказал ужасные слова, слова, которые невозможно былостерпеть. Кеб тащился все дальше и, казалось, с каждым шагом все медленнее.Дориан опустил стекло и крикнул кучеру, чтобы оп ехал быстрее. Его томиламучительная жажда опиума, в горле пересохло, холеные руки конвульсивносжимались. Он в бешепстве ударил лошадь своей тростью. Кучер рассмеялся и, всвою очередь, подстегнул ее кнутом. Дориан тоже засмеялся -- и кучерпочему-то притих. Казалось, езде не будет конца. Сеть узких уличек напоминала широкораскинутую черную паутину. В однообразии их было что-то угнетающее. Туманвсе сгущался. Дориану стало жутко. Проехали пустынный квартал кирпичных заводов. Здесь туман был не такгуст, и можно было разглядеть печи для обжига, похожие на высокие бутылки,из которых вырывались оранжевые веерообразные языки пламени. На проезжавшийкеб залаяла собака, где-то далеко во мраке кричала заблудившаяся чайка.Лошадь споткнулась, попав ногой в колею, шарахнулась в сторону и поскакалагалопом. Через некоторое время они свернули с грунтовой дороги, и кеб сновазагрохотал по неровной мостовой. В окнах домов было темно, и только коегдена освещенной изнутри шторе мелькали фантастические силуэты. Дориан синтересом смотрел на них. Они двигались, как громадные марионетки, ажестикулировали, как живые люди. Но скоро они стали раздражать его. В душеподнималась глухая злоба. Когда завернули за угол, женщина крикнула имчто-то из открытой двери, в другом месте двое мужчин погнались за кебом ипробежали ярдов сто. Кучер отогнал их кнутом. Говорят, у человека, одержимого страстью, мысли вращаются в замкнутомкругу. Действительно, искусанные губы Дориана Грея с утомительнойнастойчивостью повторяли и повторяли все ту же коварную фразу о душе иощущениях, пока он не внушил себе, что она полностью выражает его настроениеи оправдывает страсти, которые, впрочем, и без этого оправдания все равновладели бы им. Одна мысль заполонила его мозг, клетку за клеткой, инеистовая жажда жизни, самый страшный из человеческих аппетитов, напрягала,заставляя трепетать каждый нерв, каждый фибр его тела. Уродства жизни,когда-то ненавистные ему, потому что возвращали к действительности, теперьпо той же причине стали ему дороги. Да, безобразие жизни стало единственнойреальностью. Грубые ссоры и драки, грязные притоны, бесшабашный разгул,низость воров и подонков общества поражали его воображение сильнее, чемпрекрасные творения Искусства и грезы, навеваемые Песней. Они были емунужны, потому что давали забвение. Он говорил себе, что через три дняотделается от воспоминаний. Вдруг кучер рывком остановил кеб у темного переулка. За крышами иветхими дымовыми трубами невысоких домов виднелись черные мачты кораблей.Клубы белого тумана, похожие на призрачные паруса, льнули к их реям. -- Это где-то здесь, сэр? -- хрипло спросил кучер через стекло. Дориан встрепенулся и окинул улицу взглядом. -- Да, здесь, -- ответил он и, поспешно выйдя из кеба, дал кучеруобещанный второй соверен, затем быстро зашагал по направлению к набережной.Коегде на больших торговых судах горели фонари. Свет их мерцал и дробился влужах. Вдалеке пылали красные огни парохода, отправлявшегося за границу инабиравшего уголь. Скользкая мостовая блестела, как мокрый макинтош. Дориан пошел налево, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что никтоза ним не следит. Через семьвосемь минут он добрался до ветхого, грязногодома, вклинившегося между двумя захудалыми фабриками. В окне верхнего этажагорела лампа. Здесь Дориан остановился и постучал в дверь. Стук былусловный. Через минуту он услышал шаги в коридоре, и забренчала снятая с крюкадверная цепочка. Затем дверь тихо отворилась, и он вошел, не сказав ни словаприземистому тучному человеку, который отступил во мрак и прижался к стене,давая ему дорогу. В конце коридора висела грязная зеленая занавеска,колыхавшаяся от резкого ветра, который ворвался в открытую дверь. Отдернувэту занавеску, Дориан вошел в длинное помещение с низким потолком, похожеена третьеразрядный танцкласс. На стенах горели газовые рожки, их резкий светтускло и криво отражался в засиженных мухами зеркалах. Над газовыми рожкамирефлекторы из гофрированной жести казались дрожащими кругами огня. Пол былусыпан яркожелтыми опилками со следами грязных башмаков и темными пятнами отпролитого вина. Несколько малайцев, сидя на корточках у топившейся железнойпечурки, играли в кости, болтали и смеялись, скаля белые зубы. В одном углу,навалившись грудью на стол и положив голову на руки, сидел моряк, а у пестроразмалеванной стойки, занимавшей всю стену, две изможденные женщины дразнилистарика, который брезгливо чистил щеткой рукава своего пальто. -- Ему все чудится, будто по нему красные муравьи ползают, -- с хохотомсказалаодна из женщин проходившему мимо Дориану. Старик с ужасом посмотрелна нее и жалобно захныкал. В дальнем конце комнаты лесенка вела в затемненную каморку. Дорианвзбежал по трем расшатанным ступенькам, и ему ударил в лицо душный запахопиума. Он глубоко вдохнул его, и ноздри его затрепетали от наслаждения.Когда он вошел, белокурый молодой человек, который, наклонясь над лампой,зажигал длинную тонкую трубку, взглянул на него и нерешительно кивнул емуголовой. -- Вы здесь, Адриан? -- Где же мне еще быть? -- был равнодушный ответ.-- Со мной теперьникто из прежних знакомых и разговаривать не хочет. -- А я думал, что вы уехали из Англии. -- Дарлингтон палец о палец не ударит... Мой брат наконец уплатил повекселю... Но Джордж тоже меня знать не хочет... Ну, да все равно, --добавил он со вздохом.-- Пока есть вот это снадобье, друзья мне не нужны.Пожалуй, у меня их было слишком много. Дориан вздрогнул и отвернулся. Он обвел глазами жуткие фигуры, в самыхнелепых и причудливых позах раскинувшиеся на рваных матрацах. Судорожноскрюченные руки и ноги, разинутые рты, остановившиеся тусклые зрачки -- этакартина словно завораживала его. Ему были знакомы муки того странного рая, вкотором пребывали эти люди, как и тот мрачный ад, что открывал им тайныновых радостей. Сейчас они чувствовали себя счастливее, чем он, ибо он был вплену у своих мыслей. Воспоминания, как страшная болезнь, глодали его душу.Порой перед ним всплывали устремленные на него глаза Бэзила Холлуорда. Какни жаждал он поскорее забыться, он почувствовал, что не в силах здесьоставаться. Присутствие Адриана Синглтона смущало его. Хотелось уйтикуда-нибудь, где его никто не знает. Он стремился уйти от самого себя. -- Пойду в другое место, -- сказал он после некоторого молчания. -- На верфь? -- Да. -- Но эта дикая кошка, наверное, там. Сюда ее больше не пускают. Дориан пожал плечами. -- Ну что ж! Мне до тошноты надоели влюбленные женщины. Женщины,которые ненавидят, гораздо интереснее. Кроме того, зелье там лучше. -- Да нет, такое же. -- Тамошнее мне больше по вкусу. Пойдемте выпьем чего-нибудь. Мнесегодня хочется напиться. -- А мне ничего не хочется, -- пробормотал Адриан. -- Все равно, пойдемте. Адриан Синглтон лениво встал и пошел за Дорианом к буфету. Мулат врваной чалме и потрепанном пальто приветствовал их, противно скаля зубы, исо стуком поставил перед ними бутылку бренди и две стопки. Женщины, стоявшиеу прилавка, тотчас придвинулись ближе и стали заговаривать с ними. Дорианповернулся к ним спиной и что-то тихо сказал Синглтону. Одна из женщин криво усмехнулась. -- Ишь какой он сегодня гордый! -- фыркнула она. -- Ради бога, оставь меня в покое! -- крикнул Дориан, топнув ногой.--Чего тебе надо? Денег? На, возьми и не смей со мной больше заговаривать. Красные искры вспыхнули на миг в мутных зрачках женщины, но тотчаспотухли, и глаза снова стали тусклыми и безжизненными. Она тряхнула головойи с жадностью сгребла со стойки брошенные ей монеты. Ее товарка завистливонаблюдала за ней. -- Ни к чему это, -- со вздохом сказал Адриан, продолжая разговор.Я нестремлюсь вернуться туда. Зачем? Мне и здесь очень хорошо. -- Напишите мне, если вам понадобится что-нибудь. Обещаете? -- спросилДориан, помолчав. -- Может быть, и напишу. -- Ну, пока до свиданья. -- До свиданья, -- ответил молодой человек и, утирая платком запекшиесягубы, стал подниматься по лесенке. Дориан с болью посмотрел ему вслед и пошел к выходу. Когда он отодвигалзанавеску, ему вдогонку прозвучал циничный смех женщины, которой он далденьги. -- Уходит эта добыча дьявола! -- хрипло закричала она, икая. -- Не смей меня так называть, проклятая! -- крикнул Дориан в ответ. Она щелкнула пальцами и еще громче заорала ему вслед: -- А тебе хочется, чтобы тебя называли Прекрасный Принц, да? Дремавший за столом моряк, услышав эти слова, вскочил и как безумныйосмотрелся кругом. Когда из прихожей донесся стук захлопнувшейся двери, онвыбежал стремглав, словно спасаясь от погони. Дориан Грей под моросящим дождем быстро шел по набережной. Встреча сАдрианом Синглтоном почему-то сильно взволновала его, и он спрашивал себя,прав ли был Бэзил Холлуорд, когда с такой оскорбительной прямотой сказалему, что разбитая жизнь этого юноши -- дело рук его, Дориана. На минутуглаза его приняли печальное выражение. Но он тотчас же встряхнулся. Собственно, ему-то что? Слишком коротка жизнь, чтобы брать на себя ещеи бремя чужих ошибок. Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам.Жаль только, что так часто человеку за однуединственную ошибку приходитсярасплачиваться без конца. В своих расчетах с человеком Судьба никогда несчитает его долг погашенным. Если верить психологам, бывают моменты, когда жажда греха (или того,что люди называют грехом) так овладевает человеком, что каждым фибром- еготела, каждой клеточкой его мозга движут опасные инстинкты. В такие моментылюди теряют свободу воли. Как автоматы, идут они навстречу своей гибели. Уних Уже нет иного выхода, сознание их --либо молчит, --либо своимвмешательством только делает бунт заманчивее. Ведь теологи не устаюттвердить нам, что самый страшный из грехов -- это грех непослушания. Великийдух, предтеча зла, был изгнан с небес именно за мятеж. Бесчувственный ко всему, жаждущий лишь утешений порока, Дориан Грей,человек с оскверненным воображением и бунтующей душой, спешил вперед, всеускоряя шаг. Но когда он нырнул в темный крытый проход, которым частопользовался для сокращения пути к тому притону с дурной славой, куда оннаправлялся, -- сзади кто-то неожиданно схватил его за плечи и, не дав емуопомниться, прижал к стене, грубой рукой вцепившись ему в горло. Дориан стал отчаянно защищаться и, сделав страшное усилие, оторвал отгорла сжимавшие его пальцы. В ту же секунду щелкнул курок, и в глаза Дорианублеснул револьвер, направленный прямо ему в лоб. Он смутно увидел в темнотестоявшего перед ним невысокого, коренастого мужчину. -- Чего вам надо? -- спросил Дориан, задыхаясь. -- Стойте смирно! -- скомандовал тот.-- Только шевельнитесь -- и я васпристрелю. -- Вы с ума сошли! Что я вам сделал? -- Вы разбили жизнь Сибилы Вэйн, а Сибила Вэйн -- моя сестра. Онапокончила с собой. Я знаю, это вы виноваты в ее смерти, и я дал клятву убитьвас. Столько лет я вас разыскивал -- ведь не было никаких следов... Толькодва человека могли бы вас описать, но оба они умерли. Я ничего не знал о вас-- только то ласкательное прозвище, что она дала вам. И сегодня я случайноуслышал его. Молитесь богу, потому что вы сейчас умрете. Дориан Грей обомлел от страха. -- Я ее никогда не знал, -- прошептал он, заикаясь.-- И не слыхивал оней. Вы сумасшедший. -- Кайтесь в своих грехах, я вам говорю, потому что вы умрете, это также верно, как то, что я -- Джеймс Вэйн. Страшная минута. Дориан не знал, что делать, что сказать. -- На колени! -- прорычал Джеймс Вэйн.-- Даю вам одну минуту, небольше, чтобы помолиться. Сегодня я ухожу в плавание и сначала долженрасквитаться с вами. Даю одну минуту, и все. Дориан стоял, опустив руки, парализованный ужасом. Вдруг в душе егомелькнула отчаянная надежда... -- Стойте! -- воскликнул он.-- Сколько лет, как умерла ваша сестра?Скорее отвечайте! -- Восемнадцать лет, -- ответил моряк.-- А что? При чем тут годы? -- Восемнадцать лет! -- Дориан Грей рассмеялся торжествующим смехом.--Восемнадцать лет! Да подведите меня к фонарю и взгляните на меня! Джеймс Вэйн одно мгновение стоял в нерешимости, не понимая, чего надоДориану. Но затем потащил его изпод темной арки к фонарю. Как ни слаб и неверен был задуваемый ветром огонек фона ря, -- его былодостаточно, чтобы Джеймс Вэйн поверил, что он чуть не совершил страшнуюошибку. Лицо человека, которого он хотел убить, сияло всей свежестью юности,ее непорочной чистотой. На вид ему было не больше двадцати лет. Он, пожалуй,был немногим старше, а может, и вовсе не старше, чем Сибила много лет назад,когда Джеймс расстался с нею. Было ясно, что это не тот, кто погубил ее. Джеймс Вэйн выпустил Дориана и отступил на шаг. -- Господи помилуй! А я чуть было вас не застрелил! Дориан тяжелоперевел дух. -- Да, вы чуть не совершили ужасное преступление, -- сказал он, суровоглядя на Джеймса.-- Пусть это послужит вам уроком: человек не должен братьна себя отмщения, это дело господа бога. -- Простите, сэр, -- пробормотал Вэйн.-- Меня сбили с толку. Случайноуслышал два слова в этой проклятой дыре -- и они навели меня на ложный след. -- Ступайтека домой, а револьвер спрячьте, не то попадете в беду, --сказал Дориан и, повернувшись, неторопливо зашагал дальше. Джеймс Вэйн, все еще не опомнившись от ужаса, стоял на мостовой. Ондрожал всем телом. Немного погодя какая-то черная тень, скользившая вдольмокрой стены, появилась в освещенной фонарем полосе и неслышно подкралась кморяку. Почувствовав на своем плече чью-то руку, он вздрогнул и оглянулся.Это была одна из тех двух женщин, которые только что стояли у буфета впритоне. -- Почему ты его не убил? -- прошипела она, вплотную приблизив к немуиспитое лицо.-- Когда ты выбежал от Дэйли, я сразу догадалась, что тыпогнался за ним. Эх, дурак, надо было его пристукнуть. У него куча денег, ион -- настоящий дьявол. -- Он не тот, кого я ищу, -- ответил Джеймс Вэйн.-- А чужие деньги мнене нужны. Мне нужно отомстить одному человеку. Ему теперь, должно быть, подсорок. А этот -- еще почти мальчик. Слава богу, что я его не убил, не тобыли бы у меня руки в невинной крови. Женщина горько засмеялась. -- Почти мальчик! Как бы не так! Если хочешь знать, вот уже скоровосемнадцать лет, как Прекрасный Принц сделал меня тем, что я сейчас. Лжешь! -- крикнул Джеймс Вэйн. Она подняла руку. -- Богом клянусь, что это правда. -- Клянешься? -- Чтоб у меня язык отсох, если я вру! Этот хуже всех тех, ктотаскается сюда. Говорят, он продал душу черту за красивое лицо. Вот ужескоро восемнадцать лет я его знаю, а он за столько лет почти непеременился... Не то что я, -- добавила она с печальной усмешкой. -- Значит, ты клянешься? -- Клянусь! -- хриплым эхом сорвалось с ее плоских губ.-- Но ты меня невыдавай, -- добавила она жалобно.-- Я его боюсь. И дай мне деньжонок -- заночлег заплатить. Он с яростным ругательством бросился бежать в ту сторону, куда ушелДориан Грей, но Дориана и след простыл. Когда Джеймс Вэйн оглянулся, иженщины уже на улице не было.