К теории. вне этих мыслей в живом процессе человеческого (сценического) существования — реальность

вне этих мыслей в живом процессе человеческого (сценического) существования — реальность. Это вопрос серьезный, и тут нам на помощь подоспевает важнейшая «придирка», а, серьезно говоря, важнейшее соображение В. Н. Галендеева. Оно, собственно, и каса­ется этих самых невысказанных или, скажем так, внутренних мыс­лей, о которых мы размышляем. В. Н. Галендеев вслед за В. И. Не­мировичем-Данченко называет их внутренней речью. Он справедливо ставит вопрос: «...Отчего же нигде, в особенности, го­воря о слиянии линии мысли и линии видения, Станиславский не упо­минает такой важнейший компонент действия, как внутренняя речь?..» И далее: «Есть ли более надежный способ пробраться к со­кровенным глубинам текста и, вызвав образы внутреннего зрения, установить личное отношение к ним?»

Эту «промашку» В.Н. объясняет деликатностью Константина Сергеевича, полагая, что Станиславский не хотел вмешиваться в круг творческих проблем, которые разрабатывал В. И. Немиро­вич-Данченко. Так ли это было, не беремся судить. Во всяком слу­чае, ученый напомнил о недостающем звене в теоретическом насле­дии Станиславского (который на практике достаточно «активно, — как пишет Галендеев, — использовал творческий прием внутренней речи»).

С В. Н. Галендеевым нельзя не согласиться. Жаль, конечно, за­мены термина «мысли» на «внутреннюю речь». «Мысли» нам ка­жутся житейски более понятным словом. А вот ходу мыслей, отра­женному в тексте, оставить бы «логическое понимание текста». Но дело, в конце концов, не в терминах. Главное, чтобы внутренние мысли (внутренняя речь) заняли в нашей методике свое законное место в глубинах живого сценического существования рядом с «ви­дениями».

Вот остановились бы мы на «внутренних мыслях», тогда, воз­можно, не понадобились бы «внутренняя речь» и «внутренний мо­нолог» Немировича-Данченко, а также и «внутренний текст», «внутреннее слово» и т. д. В общем, хорошо бы оставить, нам ка­жется, что-то одно.

Теперь некоторые соображения о таком важном термине, как «подтекст».

В.Н. пишет о том, что понятие «подтекст» у К. С. Станиславско­го так и не стало достаточно внятным. В подтверждение своей мыс­ли, В.Н. собрал много очень разных суждений Станиславского о подтексте. По Станиславскому, подтекст — это и «кинолента виде­ний», и «жизнь человеческого духа». Подтекст имеет и свою «ли­нию», в нем заключены «многочисленные, разнообразные внутрен-