Перцептивные возможности

У меня была чрезвычайная острота зрения... Я помню, как в дали морской или на горах я видел подробности, которые окружающим были доступны только с помощью сильного морского бинокля; и взрослые нередко пользовались мною...какглазами или биноклем. «Павлик, посмотри, кто там едет», «Сколько человек на той лодке?», «Не видишь ли птиц над морем?»... Когда терялась иголка или какая-нибудь маленькая вещица среди камней, в лесу или в комнате, обязательно отряжался на поиски тот же

Павлик: «У тебя глаза хорошие».... Постоянно я вылавливал в лесу, из камней, на улицах перочинные ножики, монеты, разные вещицы. Конечно, тут, помимо оптической, так сказать, зоркости, имело много силы постоянное внимание: мой ум никогда не бывал расслабленным и праздным, всем интересовался, и потому пригвождался ко всему взор»... [5, с. 72].

«Очень ярким было восприятие цветов, с тонким различением цветовых оттенков... Моим любимым изящным по преимуществу был цвет голубой, тогда как в зеленом, когда он утепляется желтизною, я ощущал полноту всего особенного... Конечно, я видел и различал желтый, оранжевый и красный; но эти цвета относились к области неприличной» [с. 73].

«Кроме зрения, у меня было очень развито обоняние и слух. Что касается первого, то, вероятно, я унаследовал его от деда по матери. С детства запахи были для меня выражением глубочайшей сущности вещей, и я всегда ощущал, что через запах я сливаюсь с самой вещью. Цветы, эфирные масла и в особенности благовонные смолы воспринимались мною как несомненные прорывы в этом мире и проходы в иной...».

«1? детстве у меня был тонкий и верный слух, как говорили люди музыкальные, посещавшие наш дом. Вероятно, лет с четырех я уже лез к пианино Блютнера в нашей гостиной, когда там никого не было, и одним пальцем подбирал слышанные мелодии, или же, напротив, пытался какими-то массами звуков, как я ощущаю,., выразить разрывавшие меня чувства. Но более мелодии я всегда чувствовал музыкальную ритмику, с одной стороны, а окраску звуков — с другой» [с. 78-79].

«Вообще моя музыкальная фантазия была настолько захватывающей и живой, что я почти не нуждался в физическом звуке... Я всегда был полон звуков и разыгрывал в воображении сложные оркестровые вещи в симфоническом роде, причем потоки звуков просились в мою душу непрестанно...» [5, с. 80].

«Музыкальные склонности направлялись у меня в детстве также по руслу стихов. Сравнительно в меньшей степени меня занимал смысл стихов, а преимущественно влекло их звучание и их ритмика. Обладая почти абсолютной памятью, все привлекательное для меня я запоминал

с одного раза в точности; в особенности это относилось к стихам...» [с. 84].

И как общий итог «...при психической и нервной крепости я все же был всегда впечатляем до самозабвения, всегда был упоен цветами, запахами, звуками и, главное — формами и соотношениями их, так что не выходил из состояния экстаза. Радость бытия, полнота бытия и острый интерес переполняли все мое существо...Это происходило, повторяю, от силы впечатлений и от повышенное™ внимания к ним...» [с. 85—86].

...Весь мир жил, и я понимал его жизнь...Детское восприятие преодолевает раздробленность мира изнутри. Тут утверждается существенное единство мира, не мотивируемое тем или другим общим признаком, а непосредственно ощущаемое, когда сливаешься душою с воспринимаемыми явлениями (5, с. 86—87].

Так постоянная эмоционально насыщенная познавательная активность выражалась в личностном творческом переживании, составлявшем и переживавшемся просто как полнота бытия, как эмоциональное слияние с миром.