Культурно-цивилизационного кризиса

Б. Паскаль, С. Кьеркегор, Ж.-П. Сартр о «сумерках» Нового времени: «неданность» Бога как основа теоретического оформления отчаяния – Вечное становление и крушение евроцентризма – A. Шопенгауэр и Ф. Ницше: зеркало глобального кризиса – Катастрофа религии и философии, кризис секуляризма и возрождение мифа – Западный интеллектуализм (Р. Гвардини, М. Хайдеггер и М. Элиаде) о приближении Новой Первобытности – Отечественный интеллектуализм (отцы Павел Флоренский и Сергий Булгаков, Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, П. А. Сорокин) о Новом Средневековье – П. Я. Чаадаев, А. С. Хомяков, Р. Гвардини, М. Хайдеггер и Г.-Г. Гадамер об отношении современности к античности – Герменевтика присутствия и проблема апофатизма

Здесь мы рассмотрим метафизические основания глобального кризиса и покажем возможность его позитивного рассмотрения. При обращении к первой теме мы уже показывали, что генеалогия творческой гениальности в Новое время идёт по пути осознания неизбывного одиночества и трагизма, связана с переживанием и осмыслением Бого-удалённости и даже Бого-отсутствия: эта тема достигает метафизического накаления у Б. Паскаля, С. Кьеркегора (мы приводили их цитаты), Ж. П. Сартра… Последний в исступлении восклицает: «Я звал, послылал послания к небесам – никакого ответа! Бог меня не слышит, Бог меня не видит, Бог меня не знает – Ему даже имя моё не знакомо… Ты видишь эту яму в земле – это Бог, ты видишь этот пролом в дверях – это Бог, это тоже Бог! Бог – это отсутствие, Бог – это одиночество людей!..»

Но на самом деле это – глубоко религиозная тема, где просматриваются люциферианские признаки радикальной богоотлучённости, позволяющие судить о духовном качестве культуры того времени, которое названо в истории Новым. Наследие А. Шопенгауэра (1788 – 1860), которое должно бы по праву открывать галерею западноевропейской кризисологии XIX – XX веков, совершенно ещё не прочитано: не осмыслен в полной мере его интерес к Индии, Китаю, иероглифике, а то, что обычно пишут о шопенгауэровском восприятии музыки как высшем отражении мировой воли – хотя и правдоподобно, всё же отдаёт весьма поверхностным догматизмом, связанным с явно недостаточным знакомством с его обширным и многоплановым наследием. Исследователи совершенно справедливо отмечают, что именно «к Шопенгауэру восходит традиция осмысления самоутраты человека в обезбоженном мире, его одинокого противостояния всем стихиям при понимании полной бессмысленности борьбы» – однако же Шопенгауэр может быть прочитан и иначе, учитывая некоторые интенции, недораскрытые ещё в его творческом наследии… Так, например, в стихотворении «Сикстинская Мадонна» (Дрезден, 1815 г.), рождённом у знаменитого рафаэлевского шедевра, «певец мировой скорби» не только предвосхищает сущностные черты своего будущего фаустовско-буддийского учения о «мире как воле и представлении», но и обнаруживает следы глубоко христианского миропонимания: