Бог – совершенство, но где совершенство? Предмет

Спора подмочен, и капли на листьях повисли. /364/

Просматривается она и у М.Н. Аввакумовой в поэтическом тексте «Что небу эти муки жданья…», где всплывает почти инфернальный образ мира, лишенного ангелического попечения, «небесного воинства»:

В каких подпольях мирозданья…

……………………………………….

…Космос – как Тиберий,

один, без войск. /374/

У И.А. Бродского в «Эклоге 4-й (зимней)» культурно-морфологически пережитая «смерть Бога» накладывает свой неизгладимый отпечаток на образ нового мироздания, практически не оставляющего места для человека:

Время есть мясо немой Вселенной.

………………………………………….

…избыток времени в чистом, то есть

без примеси вашей жизни, виде. /377/

Интересно, что за столетие до Бродского, трактовавшего «полноту времен» через «минус» человеческой жизни, Ф.И. Тютчев поэтически определит «пространство мирозданья» через полноту человеческого «отсутствия»:

…son absence – tout l`espace. (12)

Звезды новоевропейского космоса постепенно утрачивают способность покровительствовать человеку, а там, где она остается, начинаются субъективные царства глобального иллюзионизма. В этой многоразличной одержимости небо становится неуместным, а звезды чуждыми. И русская астропоэтика, конечно же, развертывается не в Туманности Андромеды, чтобы оставаться непричастной этому контринициатическому процессу становления западной цивилизации…

Не то было в древности, на «утренней заре» Средиземноморского мира… У современного мыслителя читаем: «Звёзды – это те, что были испокон века, былые, и те, что будут возвращаться впредь. Они – те, что некогда были и ещё будут. Этим былым и будущим определяется их настоящее… Древние сверстники, они «поэтически жительствуют» вместе с Богом морей Эгейского мира, вместе с его островами и насельниками» (13), - так говорит Хайдеггер в поздней работе «Жительствование человека». В предисловии А.В. Михайлова отмечается близость Хайдеггера с Флоренским (14), много внимания уделившим проблематике и символике пространства, его сакральной природе и культурно-исторической профанизации… Этому вопросу немало места отведено в трудах Р. Генона (15). Однако отец Павел Флоренский, вопреки драме собственной жизни, утверждал, что профаническое время подходит к концу и мы – свидетели и участники макроисторического финала «платонического месяца» Рыб – стоим на пороге новой сакрализации космоса, открытия культового статуса Вселенной. Исследователи отмечают, что «ренессансовая культура Европы, по убеждению Ф.<лоренского>, закончила свое существование к нач.<алу> ХХ в.<ека>, и теперь можно наблюдать первые ростки культуры нового типа» (16).

При всём устойчивом консерватизме академически сложившейся в Новое время физической науки и в её недрах вызрел очевидный теологический поворот (причём, как в лютеранской, кальвинистской и католической, так и в православной традициях), о чём свидетельствуют работы крупнейших современных западных учёных, работающих в расширяющемся русле совмещения научного и богословского осмысления предельных вопросов (17).

Более того, поколение детей, живших в 60 – 70-е годы в СССР, странным образом волновали «антиидеологические» вопросы о бесконечности, о вселенной, о времени и пространстве, о вечности и конечности (18), отодвигая социальные и психологические темы для изрядно наскучившей рефлексии воспитателей… Не отсюда ли «апофеоз беспочвенности» и прорывы софийного гнозиса об астропоэтической родине у советского ребенка, ещё не слышавшего о «не возе сена» – Вознесенском, «рождённом из звезд»:

Я родился из звёзд,

А не папы и мамы;